2. Установить обязательный и предварительный просмотр парткомитетами планов и программ всех радиопередач.
3. Тщательно подбирать докладчиков и лекторов, принимающих участие в радиоагитации, обеспечив политически грамотный и выдержанный состав.
4. Принять меры к обеспечению охраны микрофонов с тем, чтобы всякая передача по радио происходила только с ведома и согласия ответственного руководителя…».
Только в такой обстановке непроницаемой секретности и лжи могла существовать и действовать коммунистическая власть. Ядро этой власти скрывалось под несколькими напластованиями. Можно выделить их, по крайней мере, три. Первый слой – это внешняя форма власти. В СССР, стране классического сталинизма, как и в нормальном правовом государстве с гражданским обществом, имелись политическая партия и своеобразный парламент – Верховный Совет, существовали Советы на всех уровнях (от республики до поселка), проходили выборы, созывались съезды Советов и партийные съезды, проходили многочисленные собрания партийных, комсомольских, профсоюзных организаций. Но все это было лишь бутафорией, создававшей у населения иллюзию участия в политической жизни, а в мире – имидж страны, строящей социализм. Сталинизм, будучи идеократической партийно-государственной диктатурой, прикрывался социализмом как религией – все в СССР делалось ради социализма, во имя социализма и для блага трудящихся масс. Маскировка реальной власти под идеократической оболочкой социализма таким образом не только породила ложь и двоемыслие в государственной политике страны, но и пропитала ими образ жизни ее населения.
В действительности, уже в 1920-е гг. не было никакой самостоятельности в принятии решений не только партийными, но и любыми другими съездами и конференциями. Все они предварительно согласовывались с ЦК партии[270]99. Однако иллюзия деятельного участия трудящихся в политической жизни страны существовала и многократно усиливалась массированной пропагандой идеократического характера. Эта пропаганда велась не только через средства массовой информации, находившиеся под жестким контролем партийного руководства, но и через школу, армию, комсомол, вуз.
Второй слой власти – это власть партийно-государственной бюрократии, проводившей в жизнь от своего имени директивы высших партийных органов. В этом отношении никакой самостоятельности не было ни у губкома, ни у ЦК компартии национальной республики. Все они в равной степени зависели от Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК партии. Руководствуясь правилом, введенным ноябрьским 1922 г. циркуляром ЦК за подписью Молотова и Кагановича, секретарь ЦК компартии национальной республики, крайкома или обкома ВКП(б), получив из Центра партийную директиву, аналогичным образом действовал по отношению к нижестоящим партийным комитетам. Вот один из типичных примеров более позднего времени: 2 октября 1937 г. «всем секретарям обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий, всем председателям СНК, крайисполкомов и облисполкомов» была разослана шифротелеграмма за подписями Председателя СНК Молотова и Секретаря ЦК ВКП(б) Сталина о проведении «по каждой республике, краю, области от 3 до 6 открытых показательных процессов с привлечением крестьянских масс и широким освещением процесса в печати, приговорив осужденных к высшей мере наказания в связи с вредительством и бактериологическими диверсиями в животноводстве, приведшими к массовому падежу скота»[271]100. Следуя этой директиве, 5 октября 1937 г. Бюро Запсибкрайкома, согласовав конкретные вопросы с начальником краевого Управления НКВД Г.Ф. Горбачом и прокурором Западно-Сибирского края И.И. Барковым, приняло соответствующее постановление, разосланное затем местным райкомам партии: «Во исполнение директивы ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 2 октября принять предложение Горбача и Баркова о проведении в Ояшинском, Искитимском, Куйбышевском, Купинском, Венгеровском и Чановском районах открытых судебных процессов над врагами народа, вредителями в области развития животноводства. Установить срок проведения этих процессов 15–20 дней...»[272]101.
Был установлен также незыблемый порядок исполнения партийных директив государственными органами. Партийная директива – решение вышестоящего партийного комитета – поступала в секретную часть государственного органа, занимавшего место, соответствующее по уровню в иерархии месту партийного комитета, передавшего директиву. Заведующий секретной частью знакомил с ней руководителя своего ведомства, который, исходя из полученной директивы, принимал соответствующее постановление уже от своего имени и далее действовал как высшая власть в системе государственных органов, спуская свое постановление нижестоящим инстанциям. С середины 1920-х гг. Политбюро не просто руководило работой всех центральных учреждений (СНК, СТО, Президиум ВЦИК, Госплан и др.), но и утверждало их постановления, и заставляло «в советском порядке», т.е. от имени Советов проводить в жизнь партийные решения. Это было закреплено постановлением Политбюро от 15 октября 1925 г.[273]102
Ни в одном официальном протоколе или приказе государственных органов не должно было быть ссылки на постановление высших партийных органов. Партаппарат стремился сохранить анонимность своей власти и поддерживать имидж партии как общественно-политической организации. Поэтому вся переписка с партийными органами по вопросам директивного характера, постановления и выписки из постановлений Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК, Президиума ЦКК, а также переписка, содержащая указания на директивные постановления партии, шла под грифом «секретно». Эти материалы не следовало проводить по журналам входящих и исходящих бумаг, и никем, кроме руководителя учреждения, они не могли вскрываться. Хранить их следовало также в секретном отделе. Лишь в тех случаях, когда партийные органы обращались к советским учреждениям за содействием или присылкой необходимых сведений просто как общественная организация, документация проходила в официальном порядке. Таким образом, в общей канцелярии не должно было оставаться никаких следов директивной деятельности партии.
Этот порядок требовалось неукоснительно соблюдать. Виновные в его нарушении привлекались к партийной ответственности. Большие неприятности в 1923 г. были у заместителя Наркомвнешторга М.И. Фрумкина, нарушившего этот порядок и передавшего копию постановления пленума ЦК о монополии внешней торговли уполномоченному Наркомвнешторга Украины со ссылкой на это постановление в телеграмме торгпредам. Бюро Секретариата ЦК строго предупредило Фрумкина и еще раз указало ему на то, что «постановления ЦК оформляются в советском порядке (выделено мною. – И.П.) в виде законодательных актов или распоряжений. Поэтому сами вопросы часто по существу не являются секретными, но, наоборот, доводятся до сведения широких слоев населения в советском порядке. Секретным является порядок прохождения вопросов через партийную организацию, постановления которой являются директивой партии тому или иному члену. Поэтому каждый член партии, получив директиву партийного органа, проводит таковую в жизнь от своего имени по занимаемой должности»[274]103.
По примеру партийных директив так же под грифом «секретно» или «строго секретно» шли почти все постановления государственных органов, проходившие через соответствующую секретную часть. Оболочка секретности скрывала действительных авторов того или иного решения, покрывала их некомпетентность, делала их бесконтрольными и безответственными.
Партийно-государственная бюрократия распоряжалась гигантскими сферами экономической и социальной жизни страны, имела многочисленные привилегии, выделявшие ее уже в 1920–1930-е гг. в особый социальный слой советского общества. В то же время все они как субъекты власти были несвободны. Достаточно вспомнить одиозную фигуру председателя Президиума ВЦИК СССР М.И. Калинина – «всесоюзного старосту Калиныча из папье-маше», – как метко охарактеризовал его Л.М. Баткин[275]104. Бюрократии в системе сталинской власти отводилась двойная роль – исполнителя директив реальной власти и одновременно ее прикрытия. Она, как верно заметили западные советологи С. Коэн и Р. Такер, больше всего напоминала сословие царских чиновников – официально привилегированный класс, который служил государству, но не управлял им[276]105.
Неконституционной, но официально признанной верховной властью в СССР являлись высшие органы партийного аппарата – Политбюро, Оргбюро и Секретариат ЦК. Решения Политбюро заносились в протокол, выписки из которого рассылались потом тем должностным лицам, которым надлежало эти решения исполнять. Постановления более высокого уровня секретности (это касалось прежде всего вопросов международной политики, развития военной промышленности и проведения репрессий) вообще не вписывались в протокол заседания Политбюро и шли под грифом «особая папка». Уже в приложении к протоколу Политбюро ЦК от 3 – 8 февраля 1922 г. имелся весьма знаменательный пункт, который вскоре стал играть основополагающую роль в секретном делопроизводстве партийного аппарата. Этот пункт гласил: «Особо секретные предложения и решения Политбюро вносятся в протокол в самой краткой форме, самое же решение заносится на особом листе. Необходимые сообщения заинтересованным лицам делаются на особом листе под их распиской, причем, безусловно и немедленно по прочтении возвращаются в Секретариат ЦК. Вся соответствующая переписка ведется только через т. Молотова (или т. Смирнова – тогда заведующего Бюро Секретариата. – И.П.)[277]106. С 1923 г. в протоколах Политбюро ЦК уже постоянно встречается вместо решения запись – «см. особую папку». Эта же система хранения наиболее секретных документов под грифом «особая папка» действовала не только в системе партийных органов, но и во всех государственных структурах и не только в Центре, но и на местах.
