"Он соблюден: "без лютости отвага".
"Ну, расскажите коротко и прямо".
И начнут, бывало, юноши говорить и скажут друг о друге:
"Отец, Язон медведицу под себя подмял и отпустил, увидев двух малолеток-медвежат: он мать почтил".
Актеон у барса вырвал из когтей козленка и погрозил когтистому зверюге: "Смотри в другой раз!.." Барс был сыт и рвал козленка без нужды - от ярости и злобы".
...Но сегодня наставник не спросил их, как бывало. Он даже не оглянулся на охотников.
Осторожно свалили юноши на траву стволы с добычей и стали рядом. Смотрят на Хирона. Сегодня он иной. Таким герои-полубоги еще не видели мудрого кентавра.
Неподвижно, долго-долго стояли удивленные юноши, наблюдая учителя. И вот Актеон осторожно, чуть подтолкнув Язона, шепнул ему:
- Ты видишь?
- Вижу.
- Это что?
В буром золоте бороды Хирона что-то серебрилось и белело. Казалось, будто Время, которое еще никогда не подступало к бессмертному кентавру, вдруг протянулось к нему паутинными пальцами и, перебирая в его играющей золотом бороде волос за волосом, тончайшей, тоньше воздуха, кистью неслышно серебрило то один волосок, то другой.
И вдруг, не выдержав, шагнул Актеон к Хирону и спросил:
- Отец, кто проводит по золоту твоих волос серебром, как у стариков? Ведь ты не подвластен Хроносу-Времени.
- Я познал утрату, - ответил Хирон.
- И что ж! Утраты не омрачают радость богов. Они были у тебя и прежде. Осенью много листьев опадает с деревьев. Разве кто жалеет листья? Это ж осень. Не так ли ты нас учил?
И ответил Хирон:
- Ты, мальчик, прав. Так говорил я вам и себе. Я видел утраты - и свои и чужие, но тогда я еще не познал их. Утрату познают, когда любят. Тогда впервые слышишь голос Ананки-Неотвратимости. Я услышал ее голос. И учусь сейчас новому мужеству, более твердому, чем былое.
Переглянулись ясными глазами Актеон и Язон, полу-. боги, и слегка пожали плечами. От таких плеч отползли бы и львы в кусты. Они были молоды и хотя были смертны, но еще не познали утрат. А любовь?.. И тут оба разом обернулись друг к другу, и встала перед их глазами Меланиппа, с конским телом, блестящим, как агат, и с девичьим торсом, золотисто-белым, словно цветы асфодели, - их подруга-красавица, внучка Хирона.
И вдохнули юноши в себя полмира:
- Мелашшпа!
А у входа в пещеру тихо испустила свой последний вздох Харикло.
- Умерла...
- Актеон, мне будто послышался голос учителя: кто-то сказал: "умерла". Ты слышал?
В глазах Язона стоял вопрос.
- Слышал. Да, ведь старая Харикло была смертной. Но и в глазах Актеона стоял тот же вопрос,
- Пойдем окунемся в волны.
И пошли юноши, полубоги-герои, к потоку, где жила нимфа Окирроэ, дочь Хирона, мать девушки-кентавра красавицы Меланиппы.
Сказание о мальчике-боге Асклепии и об океапиде Филюре
Что за горный поток, то журча, то бурливо кипя, бежит ва скалой на закат далеко, к подножию Пелиона? В том потоке живет речная нимфа Окирроэ.
Как-то подошел к потоку Окирроэ бог Аполлон. Принес в гнезде птицы-феникса младенца. Положил гнездо с младенцем на берегу. И исчез бог Аполлон. Только Заря-Эос улыбнулась младенцу и сказала:
- Здравствуй, Асклепии!
Нашла на заре Окирроэ гнездо. Понесла гнездо с новорожденным к Хирону в пещеру. А Хирон уже все знал о младенце и сказал дочери Окирроэ:
- Пестуй.
И стала Окирроэ пестуньей Асклепия.
Спросили юноши-герои Хирона:
-- Отец, кто этот малютка? Он титан? Или, как мы, герой?
И ответил им Хирон:
- Он бог.
Близ потока в гроте пестовала нимфа Окирроэ Аснлепия. Говорил, бывало, малютка-бог нимфе:
- Окирроэ, расскажи мне какую-нибудь правду! Ты ведь знаешь столько настоящих правд, И спросит Окирроэ Асклепия:
- А какую правду ты хочешь услышать?
- Расскажи мне настоящую правду, но и самую-са-мую лучшую.
- Хорошо, - отвечает Окирроэ, - расскажу я тебе правду чудес, настоящую правду. Живет эта правда чудес за океаном. И поют о ней океаниды и ветры. И поют о ней сестры Сирены. А мы, речные нимфы, слышим отсюда тот дальний-дальний голос Сирен из-за океана.
И начнет Окирроэ течь словами, такими словами, какие еще никогда не текли на горе Пелион.
Кругом сидят юноши, полубоги, герои и слушают ту правду чудес, настоящую правду. И слушает ее Меланип-па, внучка Хирона, а бывало, и сам мудрый кентавр Хирон.
- Стоит средь океана, на Мировой реке, голый каменный остров. На каменном острове - скала. А на скале сидят птицы - не птицы, девы - не девы, змеи " не змеи. Будто срослись в них птица с девой и дева со змеей. Что за чудные девы! Что за птицы чудные! И в хвосте у них змейки. Да как вдруг запоют!.. Чуть услышишь их песни - так стал, и ни с места. Только и в тебе все поет. И дышать - не дышишь. Подумаешь: вот оно, пение Муз на горе Геликон! Да ведь где Геликон! А стоит здесь каменный остров средь океана. На каменном острове - скала. А на скале сидят птицы - не птицы, девы - не девы, змеи - не змеи... и поют. Что за сладкий сон! Берегись, берегись этих снов, мореход! Берегись Сирен!..
Спи же, Асклепии, спи. Сирены - нам сестры...
И скажет Асклепии, малютка-бог:
- Я сплю. Расскажи мне еще одну правду чудес, Окирроэ.
И начнет течь Окирроэ словами:
- У праотца потоков и рек, у древнего титана Океана, было пятьдесят дочерей-океанид. И среди них - океанида Филюра, с волосами, как лесная листва. Не захотела Филюра жить только в одном океане, между мирами живой жизни и мертвой. Захотела Филюра выплыть в море Крона, в живую жизнь. Захотела не то видеть, что за океаном,
захотела видеть то, что впереди океана, где живут титаны а великаны. Выплыла она из черных вод в воды зеленые. А зятем увидела и воды синие. А за ними воды голубые. И только залюбовалась голубыми, как увидела и воды пурпурные. Так плыла Филюра все дальше и дальше, то играя с сестрами-нереидами, то с дельфинами, то с морскими конями. Гнались за нею разные Дивы - и морские титаны и боги. Уходила от них океанида. Доплыла она до гор Магнезии, близ суровых берегов Пелиона, где вдали по склонам пасутся небывалые нимфы-кобылицы, все, как одна, густо-зеленые.
Спи же, Асклепий, спи...
Увидала их океанида Филюра. Захотелось ей поиграть с кобылицами. Вышла Филюра на высокий берег, вся одетая морской пеной. Как увидели ее кобылицы, одетую в морскую пену, понеслись они к лесам Пелиона. А за ними - океанида по травам. Колышутся высокие травы, словно моря зеленые волны, и плывет по ним океанида. Обняли ее ласковые травы и несут к лесной листве Пелиона. Впереди же скачут кобылицы: все, как одна, густо-зеленые, и шумит уже листва вторым зеленым морем.
Окунулась в море листвы Филюра, плывет по листве, как по волнам, а ветви плещут. Все ближе подплывает к кобылицам. А они то скачут, то играют... Спи же, Асклепий, спи...
Доплыла Филюра до одной кобылицы, прикоснулась к ней, и - так оно бывает - обернулась она сама в кобылицу: обернулась и поскакала. Смотрит скачет рядом конь золотой.
"Что за чудо-конь, весь золотой? - подумала Филюра. - И откуда он? Не прямо ли с солнца, из упряжки Гелия-титана?" А конь уже не золотой, а весь серебряный. "Что за чудо-конь, весь серебряный? - подумала Филюра. - Не от месяца ли? Не конь ли Луны-Селены?" А уж чудо-конь не серебряный, а весь сине-синий, словно в поле выкормлен васильками. Только глаз у него смарагдовый - смотрит неотрывно на океаниду. И Филюра на нем глаза покоит: не видела таких коней ни в океане, ни в море...
Спи же, Асклепий, спи...
Кругом шумят липы-исполины. И листва ходит волнами, да какими! Вдруг покрыло их зеленое море. Только сказал ей небывалый конь:
"Филюра! С тобою Крон - вождь титанов Уранидов".
Утонула Филюра с конем в море листвы. Но не вынырнула из него кобылицей: вынырнула нимфой - лесной Липой-Великаншей.
Родила нимфа Липа-Филюра от Крона на Пелионе кентавра Хирона. И затем, как рассказывали волны, уплыла океанида обратно к отцу Океану.
Да мало ли что расскажут волны! А кентавр Хирон, сын Крона, остался на горе Пелион...
Спи же, Асклепий, спи...
И уснет малютка-бог Асклепий под самую лучшую, настоящую правду пестуньи Окирроэ.
И слушал, бывало, эту настоящую правду сам мудрый Хирон и юноши герои-полубоги.
Сказание об охоте на Железного Вепря
И в этот день все было как всегда на Пелионе - для лапитов, кентавров и нимф. Но для Хирона выпал день иной.
В этот день раньше, чем обычно, вернулись с охоты юноши герои-полубоги Язон, Актеон и другие.
Они были угрюмы и пришли без добычи.
Спросил их Хирон:
- Что вы так? Где же медведи? Где вепри? Где львы? Даже кореньев не вижу у вас в руках! Все ли вы здравы и целы?
Но в смущении, потупившись, стояли полубоги-охотники перед учителем и молчали.
И в тревоге спросил Хирон:
- Где же мальчик?
- Я здесь, отец, - ответил Асклепий. - Не ходил я с ними на охоту. Я играл с Гелием в метанье копья. Я метал его до самого солнца, и Гелий метал его вместе с лучом мне с неба обратно - в самый полдень, когда до солнца
