Эта завистливость, так изводившая Сида при жизни, покушалась и на его посмертную репутацию, не считая ущерба, который понесла из-за нее здравомыслящая историография: это опять-таки типично испанская особенность. Ни один народ так не умалял славу своего героя, как это делала Испания работами Конде и его позднейших последователей, порой договаривавшихся до изумительных нелепостей — всех превзошел Масдеу, отрицавший само существование Кампеадора. Но такие опровержения долго не живут: Сид, если игнорировать домыслы завистников при его жизни и после его смерти, остается Сидом, самым подлинным испанским героем.
С другой стороны, Сид является национальным героем и благодаря своим чудесным, уникальным победам над непобедимыми войсками Юсуфа в самый опасный момент истории. В атмосфере общих бедствий европейской Испании, вызванных захватом мусульманской Испании африканцами, он один умел защищаться, побеждать и завоевывать, ведя непримиримую борьбу с альморавидами, которые несли на Полуостров варварский исламский фанатизм, насаждали религиозную нетерпимость, депортируя моса-рабов в массовом порядке на другой берег Гибралтарского пролива, разрушали блистательную культуру андалусских таифских дворов. Не соглашаясь заключать мир с вален-сийскими маврами, пока они не разорвут всякие связи с альморавидами, Кампеадор добился, чтобы во имя давнего и плодотворного сосуществования обеих испанских цивилизаций всякое объединение андалусских мавров с африканскими было отвергнуто как недопустимое.
История и Поэзия согласны и в том, что военные победы Сида имели особый, решительный характер, потому что это были победы немногих над подавляющим большинством, победы всегда уверенные. Поразительным образом это подтверждает и арабская историография. Ибн Бассам пишет: «Знаменам Родриго — прокляни его Бог! — благоприятствовала победа, и с небольшим числом воинов он истреблял многочисленные армии». Таким образом, военный гений Сида безусловно превосходил талант обычного победоносного полководца.
Эта двойная победа — над завистниками и над альморавидами — составляет суть всей жизни Сида, который в исторические моменты глубоких перемен заложил основы гегемонии Кастилии над прочими испанскими королевствами и утвердил преобладание христианства над исламом.
Глава I. Сид при кастильском дворе
Воспитание Родриго. Сражение при Граусе
Родриго Диас предположительно родился в 1043 г. По матери он принадлежал к очень родовитой знати, занимавшей высокое положение при дворе; знатный род его отца был из самых славных, но не из княжеских, и его представители вели довольно уединенную жизнь в своем родовом гнезде в Биваре, местечке к северу от Бургоса.
В это время в Леоне и Кастилии правил Фернандо I; это был король-император, то есть король, занимавший в иерархии более высокое положение, чем короли Арагона и Наварры.
Старший сын короля Фернандо, инфант Санчо, воспитал при своем дворе юного Родриго де Бивара, посвятил его в рыцари и взял с собой в свой первый военный поход.
Из таифских мавританских эмиратов Сарагоса менее всех могла избежать выплаты дани (parias) какому-нибудь христианскому государю, который бы эффективно ее защищал. Дело в том, что Сарагоса была единственным мусульманским государством, граничащим только с христианскими государствами, и короли Кастилии, Наварры, Арагона, а также разные графы Каталонской марки зарились на земли города на Эбро либо на возможность брать с него дань.
Дядя инфанта Санчо, Рамиро I Арагонский, давно и страстно желал захватить Граус и весной 1063 г. напал на эту крепость, благодаря которой земли Сарагосского эмирата опасно вклинивались в арагонскую территорию Рибагорсы.
Чтобы помочь осажденным, Муктадир выступил из Сарагосы с большой мусульманской армией и двинулся к своей северной границе. Его сопровождал инфант Санчо с войском кастильских рыцарей, в числе которых находился и Родриго де Бивар, в то время двадцатилетний юноша; инфант собирался напасть на дядю, потому что тот атаковал Сарагосу — данницу Кастилии. Они подошли к Граусу, под которым стояли лагерем арагонцы, и завязался бой, где король Рамиро нашел свою смерть (это было в четверг, 8 мая 1063 г.).
Это первое военное предприятие, где участвовал юный рыцарь из Бивара, продемонстрировало ему во всей своей сложности политику христианских государей, ожесточенно оспаривавших друг у друга возможность брать дань с сарацин. Такое экономическое угнетение таифских эмиратов было в то время обычным приемом Реконкисты в отношении территорий, которые невозможно было занять из-за нехватки христианского населения, бежавшего с них.
Фернандо I производит раздел своих королевств
Сарагоса, сохранившая свои земли благодаря Граус-ской кампании, осталась данницей короля Фернандо. Тот как император Испании мечтал покорить все таифские государства, и действительно главные из них были его вассалами, когда за два года до смерти, в декабре 1063 г., он разделил все свои владения между тремя сыновьями.
Альфонсу, который был его вторым, но любимым сыном, он отдал имперское королевство Леон вместе с Готскими полями до Писуэрги. Кроме того, в качестве зоны для реконкисты или сферы влияния он передал ему мавританский Толедский эмират, правитель которого Мамун платил ему ежегодную дань.
Санчо, старший сын, получил королевство Кастилию с его старинной зоной влияния — мусульманским Сарагосским эмиратом, где дань должен был платить Муктадир.
Гарсия, третий сын, получил королевство Галисию и небольшую территорию Португалии с двумя эмиратами — Севильей и Бадахосом, эмиры которых были данниками.
Обеим дочерям, Урраке и Эльвире, император не дал никакой земли, а лишь власть над всеми монастырями, которые находились в трех новых королевствах, поставив им при этом условие, чтобы никогда не выходили замуж.
Согласно поэтическим жестам хугларов, переработанным в XIII в., дон Санчо был очень обижен этим разделом и сказал отцу, что тот не вправе был так поступать, «ибо готы установили, чтобы Испанская империя никогда не делилась, а принадлежала вся одному господину». Хуглары-поэты рассказывали также, что король препоручил своих сыновей Сиду, чтобы тот примирил их, и взял с них клятву признать раздел его королевств; эту клятву дали все, кроме дона Санчо, не пожелавшего соглашаться ни на что из сделанного отцом.
То, что приписывается Сиду в этом рассказе, неправдоподобно. Он был слишком молод, чтобы император сделал его советчиком трех королей; но, как бы то ни было, он должен был разделять любое мнение дона Санчо — ведь через два года он стал альфересом этого короля и принимал очень существенное участие в войнах, затеянных для передела власти в этих королевствах. Что касается мнений и слов дона Санчо на этих леонских кортесах,2 то они, несомненно, были такими, как их передают хуглары: для него был неприемлем этот раздел, противоречивший политическим обычаям готов.
Расчленение королевства было очень древним обычаем, порожденным франкской концепцией королевской власти как владения личной вотчиной и вместе с тем следствием слабости государства как политического организма. Готские монархи, излишне романизованные, никогда не делили королевство, как верно заметили хуглары: такое новшество, как раздел, ввели меровингские короли. Последние в 511, 561, 628 гг. и т. д., а вслед за ними разные каролингские короли в 806, 817, 855 гг. делили свое королевство, при жизни или посмертно, между двумя или четырьмя сыновьями; в Испании этот обычай ввел отец Фернандо I, король Наварры Санчо Великий, а потом его примеру последовало много других государей полуострова, как христианских, так и мусульманских.
В этих семейных разделах королевства есть кое-что общее. Карл Великий оставил дочерей незамужними, как и Фернандо I запретил выходить замуж своим, несомненно, с тем, чтобы у их сыновей не появилось соперников. Это стало еще одной причиной для падения нравов: дочери Карла Великого вызвали серьезный скандал при дворе их брата Людовика,3 и не похоже, чтобы дочери Фернандо безропотно согласились на безбрачие. Мы знаем, что ряд монастырей, которыми владела Эльвира, она осквернила мирской жизнью. Конечно, «История Силоса (Historia silense)» (в конечном счете придворная история) превозносит другую сестру, Урраку, как женщину истинно монашеского духа; но вольнодумные (liberrimos) хронисты из народа, хуглары, приписывают Урраке очень непристойные речи, и даже шли слухи, которые в XIЛ в. воспроизвел брат Хиль из Саморы и которые подтверждает один арабский историк, что Уррака любила кровосмесительной любовью своего брата Альфонса и, когда тот вернулся из толедского изгнания, вынудила его жениться на ней, чтобы иметь возможность передать ему Самору. Другие хроники и документы того времени открывают нам, что пылкая любовь, которую Уррака питала к Альфонсу, побуждала ее расставлять жестокие ловушки другим братьям и готовить братоубийство.
