Попытка «Проклятого из Ахетатона» реформировать старую религию вызвала существенные изменения и в других областях идеологии, в особенности в изобразительном искусстве. Ведь в древности, в частности в Египте, оно в первую очередь служило потребностям культа. Как известно, из всех форм идеологии религия — самая консервативная. А идеология древнего Египта, как и вообще египетскому обществу, была присуща известная застойность. Это объясняется медлительностью развития производительных сил и связанных с ними производственных отношений.
Вот почему египетским скульпторам, художникам и архитекторам приходилось придерживаться раз и навсегда установленных строго определенных канонов и традиции. Конечно, и они создавали замечательные произведения, одушевленные подлинным реализмом, но необходимость следовать известному шаблону сковывала их индивидуальность и творческие искания. Так как прикладное искусство, обслуживающее повседневные нужды, было значительно меньше связано с потребностями культа, в этой области художники чувствовали себя свободнее. Поэтому произведения прикладного искусства значительно более реалистичны, жизненны и динамичны.
Политика Эхнатона, направленная против старой религии и связанного с нею искусства, отметала Прежние поддерживаемые жречеством эстетические нормы. Таким образом, создались благоприятные условия для развития реалистических тенденций, особенно ярко проступавших в прикладном искусстве, основным массовым потребителем которого были средние слои населения. Именно на них опирался Эхнатон в своей борьбе со жречеством и знатью. Выходцев из этой среды он приближал ко двору, наделяя их титулами и богатством.
Ваятели и живописцы нового направления в искусстве, получившего и науке название «Амарнское», перестают идеализировать образ фараона. Более того, они стремятся показать его и близких ему людей такими, какими они были в действительности. Черты реализма в их творчестве, которые прежде проявлялись главным образом в портретной скульптуре и фресках, представляющих сцены повседневной жизни, становятся Особенно заметными. Художники даже иногда впадают в гротеск. Некоторые дошедшие до нас изображения Эхнатона, Нефертити и их дочерей меньше всего могут служить основанием для того, чтобы заподозрить придворных художников я желании польстить им. Царская семья кажется даже уродливой: удлиненные дегенеративные черепа, массивные выступающие подбородки, отвислые животы, тонкие, худосочные руки и ноги. С любовью выписывается пейзаж, который раньше рассматривался только как фон и намечался иногда схематически, Художники умело передают движения птиц и животных и с необыкновенным вкусом подбирают красочную гамму, отдавая предпочтение мягким, нежным тонам. Их приклепают теперь не только огромные рельефы и фрески, обычно передающие один и тот же сюжет — царь повергает в прах своих врагов, но и сцены интимной жизни. Позы тех, кого художники изображают, становятся более жизненными и грациозными. Сухие, строгие очертания уступают место плавным и гармоничным линиям, подчеркивается изящество и непринужденность позы, в то время как раньше стремились передать силу и величие.
Вдохновленные новыми веяниями, требовавшими прежде все-то простоты, естественности, жизненности, мастера Амарнской школы создали такие шедевры, которые безоговорочно, сразу же после того как их обнаружили, были причислены к наиболее выдающимся произведениям мирового искусства. Ведь известный теперь всему миру бюст царицы Нефертити был найден только накануне первой мировой войны, т. е. менее пятидесяти лет назад. Этот бюст, как и ряд других, ничуть не уступающих ему по художественному совершенству произведений, археологи обнаружили в развалинах мастерской скульптора. Как знали ее владельца, одни ли он изваял голову Нефертити и портреты ее дочерей под его руководством творили несколько художников — неизвестно. На одном из предметов имелась надпись: «Начальник скульпторов Тутмос». Поэтому мастерская условно названа его именем, но, повторяем, нет никакой уверенности в том, что именно Тутмос был тем ваятелем, который создал эти гениальные произведения. Впрочем, мы больше Ничего не знаем и о нем. Но кто бы ни был неизвестный мастер — он обессмертил Нефертити, точно так же, как Леонардо да Винчи обессмертил Джоконду. Именно благодаря таланту и художественному чутью этого скульптора и мастерству десятков и сотен других художников, чутко отозвавшиеся на эстетические запросы современников, а отнюдь не личным вкусам и указаниям Эхнатона, или «лучших людей», как утверждает М. Чабб, были созданы удивительные произведения искусства Амарны.
В равной степени ошибочно полагать, доверившись мнению автора, что Амарнское искусство возникло под влиянием искусства Крита. Конечно, не приходится отрицать оживленные сношения, которые существовали в ту эпоху между Критом и Египтом. Критские ремесленники и художники могли работать и, вероятно, работали в долине Нила, как и их египетские коллеги на Крите, и, возможно, последние кое-что позаимствовали. Но именно «кое-что». Искусство Амарны слишком самобытно и Неотделимо от всей многовековой египетской культуры и ее традиций. Объяснять его возникновение влиянием искусства Крита не только антиисторично, но и просто неверно, так как это противоречит очевидным фактам.
Следует предупредить читателя и о некоторых других недостатках, присущих настоящей книге, и, по меньшей мере, о спорных утверждениях ее автора, проявляющего полную беспомощность, когда речь идет об интерпретации исторических фактов. Объяснится это, конечно, не только тем, что М. Чабб не является специалистом, археологом или историком. То, что она восприняла самостоятельно или с помощью своих друзей, излагается ею с чисто идеалистических позиций. Некоторые примеры были уже приведены. Можно привести и другие, не менее убедительные. Так, М. Чабб полагает, что все изменения и политической жизни страны в а области идеологии порождены только волеизъявлением Эхнатона или Нефертити. Только на них сосредоточено все внимание автора. О народе, его положении, труде, чаяниях и стремлениях почти не упоминается. Естественно поэтому, что М. Чабб не может вскрыть причины, породившие реформы царя-еретика, и правильно охарактеризовать их.
Но вместе с тем эта книга не лишена многих существенных достоинств. Они позволяют рекомендовать ее широким кругам советских читателей, интересующихся великой древней цивилизацией долины Нила и трудом людей, которые пытаются восстановить былое великолепие страны пирамид.
Попавшая в среду египтологов случайно, в поисках заработка, М. Чабб как художник не могла не поддаться чарам искусства древнего Египта. Она не только чувствует красоту природы и памятников старины, но в ярких, красочных описаниях очень живо и образно передает свои впечатления и ощущения. При этом ей никогда не изменяет тонкий английский юмор, а наблюдательность позволяет подмечать и зарисовывать такие мелочи быта и труда археологов, которые обычно опускаются при описаниях раскопок.
В отличие от подавляющего большинства буржуазных очеркистов, пишущих о раскопках. М. Чабб отдает должное умению и сноровке местных рабочих, от которых в значительной степени зависит успех проводимых исследований. Она с большой симпатией относится к этим простым людям, прямым потомкам и наследникам древних египтян, сохранившим великолепное народное искусство танца и пантомимы своих далеких предков. Им противопоставляется молодой американец Джордж. Этот бездельник приютился на пару недель в экспедиции до очередного денежного перевода от отца, чтобы сэкономить несколько десятков долларов. Ради денег он не постеснялся поставить в неловкое положение гостеприимно встретивших его коллег-англичан. М. Чабб с горьким юмором отмечает, что такие люди «не могут быть друзьями».
Раскопками, в которых участвовала М. Чабб, руководил талантливый английский археолог Джон Пендльбери, завоевавший, несмотря на свою молодость, значительный авторитет среди ученых, занимающихся археологией Египта и Крита.
«Фонд исследования Египта» (Egypt Exploration Fund) на протяжении пятнадцати лет (с 1921 по 1936) ежегодно посылал экспедиции в Тель-эль-Амарну. Д. Пендльбери возглавлял их в течение последних шести-семи лет. Несмотря на то, что около половины территории города осталось еще не раскопанной, работы были прекращены. Здесь, в неизученной части столицы Эхнатона, будущих исследователей, без сомнения, еще ожидают многие ценные находки. Почему же не завершены раскопки Ахетатона? На этот вопрос ответить нетрудно. В капиталистическом обществе обычно вниманием пользуются те отрасли науки, которые могут быстро и с гарантией принести доходы. Археология же не всегда оправдывала подобные надежды. Поэтому ею занимаются обычно немногие энтузиасты и некоторые богатые любители, а средства на ведение работ добываются при помощи частной благотворительности или просьбами о дотациях от различных учреждений и «Фондов», которыми обычно распоряжаются частные лица или «высокопоставленные особы». Отсюда погоня за сенсационными находками, долженствующими привлечь внимание тех, кто может подписать чек на более или менее крупную сумму. М. Чабб прямо пишет об этом и превосходно передает не покидающее археологов ощущение неуверенности в завтрашнем дне. Вот почему они часто вынуждены работать не там, где этого требуют интересы науки, а в таких местах, где могут быть найдены внешне эффектные, но малозначительные для восстановления прошлого предметы. Автор правильно подчеркивает, что для египтолога-ученого обнаруженный в развалинах дома клад почти никакого интереса не представляет.
