Кинк прочел надпись и одобрил ее?
- Точь-в-точь мои мысли! Пожалуй, и я подпишусь.
И объявление украсилось подписью Чарльза Митчелла.
В тот день много суровых старательских лиц озарилось усмешкой при виде этого образца приискового остроумия; он пришелся вполне им по вкусу.
- Ну, как та лужица? - спросил Кармак, когда они вернулись в лагерь.
- К черту лужицы! - ответил Хутчину Билл. - Мы с Кинком решили отправиться на розыски Золотого Дна. Вот только отдохнем малость - и двинемся.
"Золотым Дном" называли легендарный ручей, мечту золотоискателя; говорили, будто там на дне такой мощный слой золота, что промывку гравия приходится делать в желобах. Однако за немногие дни отдыха, которые приятели позволили себе перед тем, как отправиться в путь, произошло одно событие, заставившее их несколько изменить свои планы. Событием этим было знакомство со шведом Ансом Гендерсоном.
Анс Гендерсон лето проработал по найму на прииске Миллер, что за Шестидесятой Милей; к концу лета его, в числе сотен других бездомных бродяг, подхваченных вихрем золотой горячки, прибило к берегам Бонанзы. Это был высокий, сухопарый мужчина с длинными, как у первобытного человека, руками. Его корявые, заскорузлые от работы ладони были вместительны, как суповые тарелки. Движения его были неторопливы, речь медлительна, и в голубых глазах, таких же светлых, как его соломенные волосы, дремала, казалось, неземная мечта, никому не понятная, и меньше всего ему самому. Вероятно, это впечатление мечтателя он производил благодаря своей чрезвычайной, можно сказать нелепой, наивности. Таково во всяком случае было мнение о нем людей заурядных, а Кинк Митчелл и Хутчину Билл были люди заурядные.
Приятели провели день в гостях, судача и болтая то в одной хижине, то в другой, а вечером сошлись в большой палатке, где временно обосновалось "Монте-Карло". Здесь золотоискатели расправляли свои усталые косточки, потягивая скверное виски по доллару стакан. Так как единственной валютой был золотой песок, а взвешивали его всегда "с походом", то стаканчик виски обходился даже несколько дороже доллара. Билл и Кинк не пили. Их воздержность объяснялась главным образом легкостью их общего мешочка, который не выдержал бы частых экскурсий на весы.
- Знаешь, Билл, мне, кажется, удалось подцепить на удочку одного чечако и сторговать у него мешок муки, - весело возвестил Митчелл.
Билл обрадовался. Раздобыть харч было нелегко, и у них было мало запасов для предстоящей экспедиции к Золотому Дну.
- Мука идет по доллару фунт, - ответил он. - Интересно, как это ты умудришься расплатиться за нее.
- Очень просто: уступлю половину нашего участка.
- Какого участка? - удивился Билл и тут же, вспомнив участок, который они предоставили "чечако и шведам", протянул: - А-а...
- А я бы не стал скупиться, - прибавил он. - Отдавай заодно весь участок, пусть знает нашу доброту!
Кинк мотнул головой.
- Он тогда еще, пожалуй, сдрейфит и пойдет на попятный. Я ему внушил, будто наш участок считается богатым и мы уступаем половину лишь оттого, что нам дозарезу нужно запасать харч. Когда уж мы договоримся окончательно, можно будет подарить ему все это сокровище.
- А ну как кто-нибудь принял всерьез наше объявление и цапнул участок? - возразил Билл. Но было ясно, что мысль обменять участок на мешок муки ему понравилась.
- Да нет, участок никем не занят, - уверил его Кинк. - Он там числится за номером двадцать четыре. Чечако приняли все за чистую монету и начали занимать участки с того места, где кончается наш. Уже и на кряж забрались. Я толковал тут с одним парнем, он только что оттуда, еле ноги волочит от усталости.
Тут-то они впервые услышали медлительную, с запинкой, речь Анса Гендерсона.
- Мне нравится это место, - говорил он буфетчику. - Я думаю сделать заявку.
Компаньоны переглянулись, и через несколько минут удивленный и благодарный швед пил скверное виски с двумя незнакомцами, чьи сердца не ведали слабости. Но как ни крепки были их сердца, а голова у шведа оказалась еще крепче. Мешочек с золотым песком совершил уже несколько рейсов на весы, всякий раз сопровождаемый заботливым взглядом Кинка Митчелла, а у Анса Гендерсона никак не развязывался язык. Огонь неземной мечты мерцал в его глазах, голубых, как море в летний день, но не виски, которое он поглощал с такой удивительной легкостью, а рассказы о золоте, о пробных промывках зажигали этот огонь. Оба компаньона были шумно веселы, но в душе близки к отчаянию.
- Да ты не стесняйся, приятель, - икая, сказал Билл и хлопнул Анса Гендерсона по плечу. - Пей еще! Мы сегодня справляем день рождения Кинка. Это мой друг Кинк, Кинк Митчелл. А тебя как зовут?
Швед ответил, и рука Билла с размаху опустилась на спину Кинка, который с притворным смущением улыбался, как подобает виновнику торжества. Анс Гендерсон повеселел и в первый раз за весь вечер поставил им обоим по стакану виски. Позже, когда роли переменились, осторожный и бережливый швед проявил необычайную щедрость. Мешочек, из которого он уплатил за угощение, имел весьма солидный вид. "Пожалуй, потянет на восемьсот долларов", - мысленно прикинул Кинк, метнув рысий взгляд на мешочек. Вдохновленный этим, он улучил минутку и переговорил с глазу на глаз с Бидуэллом, хозяином палатки и скверного виски.
- Послушай, Бидуэлл, - сказал он с той дружеской доверчивостью, с какой один ветеран обращается к другому, - подсыпь-ка в мой мешочек долларов пятьдесят на денек-другой, а уж мы в долгу не останемся, Билл и я.
Рейсы мешочка на весы участились, и веселье по случаю появления на свет Кинка стало еще более буйным. На радостях Кинк затянул было традиционную песенку золотоискателей о Генри Бичере, но сбился и, чтоб скрыть замешательство, снова угостил всю компанию. Даже Бидуэлл почтил новорожденного, раза два угостив всех, так что и Билл и Кинк были уже порядком навеселе, когда у Анса Гендерсона только начали тяжелеть веки да понемногу развязываться язык.
Билл расчувствовался и становился все откровеннее. Он поведал все свои печали и заботы хозяину, всему свету вообще и Ансу Гендерсону в частности. Для этой роли ему не понадобился даже актерский талант: скверное виски делало свое дело. Он проникся великой жалостью к себе и Кинку и, когда стал рассказывать, как из-за недостатка провизии они вынуждены продать половину своего ценнейшего участка, заплакал неподдельными слезами. Сам Кинк умилялся, слушая его.
- Сколько же вы думаете взять? - спросил Анс Гендерсон, и алчный огонь вспыхнул в его глазах.
Билл и Кинк не расслышали вопроса, и Гендерсону пришлось повторить его. Они явно уклонялись от ответа. Швед все больше распалялся. Покачиваясь всем корпусом, держась руками за стойку, он жадно вслушивался в каждое слово, которым они обменивались, театральным шепотом споря и совещаясь в сторонке, продавать ли им участок вообще и какую запросить за него цену.
- Двести... ик... пятьдесят, - наконец, объявил Билл. - Только мы так думаем, что не стоит нам, пожалуй, продавать участок.
- И правильно, черт побери, думаете, если хотите знать мое мнение, поддержал его Бидуэлл.
- Вот именно, - прибавил Кинк. - Мы не благотворительное общество, чтобы раздавать добро направо и налево, - подходи, кто хочет, швед ли, белый ли, все едино!
- Мы еще выпьем, я думаю, - сказал Анс Гендерсон, икнув и мудро обрывая деловой разговор, с тем чтобы возобновить его в более благоприятную минуту.
Тут-то, в целях приближения этой благоприятной минуты, и пошел в ход его мешочек, курсируя взад-вперед между задним карманом его брюк и весами. Кинк и Билл упирались, но в конце концов начали поддаваться на его уговоры. Наступила очередь шведа проявить некоторую сдержанность. Сильно пошатываясь и уцепившись за Бидуэлла, чтобы не упасть, он спросил его:
- Как вы думаете, с ними можно иметь дело, с этими людьми?
- Еще бы! - ответил Бидуэлл с жаром. - Я их сто лет знаю. Надежные ребята. Когда они продают участок, они продают участок. Это вам не торговцы воздухом.
- Я думаю покупать, - объявил Анс Гендерсон двум товарищам, подходя к ним нетвердой походкой.
Но к этому времени он уже был весь во власти мечты и выдвинул требование: все или ничего! Хутчину Билл не на шутку огорчился. Он разразился целой тирадой по поводу свинской жадности чечако и шведов; в продолжение своей речи он несколько раз засыпал, и его голос переходил в какое-то неясное бормотанье, а голова опускалась на грудь. Однако, получив пинок от Кийка или Бидуэлла, он встряхивался и выпускал свежий заряд ругани и проклятий.
Все это время Анс Гендерсон оставался невозмутим. С каждым новым выпадом Билла ценность участка возрастала в глазах шведа. Столь явное нежелание владельцев уступить участок могло означать только одно, и он почувствовал величайшее облегчение, когда Хутчину Билл с громким храпом свалился на пол и можно было заняться его более сговорчивым партнером.
