В начале 90-х годов в «Военно-историческом журнале» уже печатается целая серия статей, посвященных разным аспектам Зимней войны[5]. В эти годы все чаще поднимзется и проблема человека в военном плену. Заметным и чрезвычайно отрадным явлением стал проведенный в 1995 году «круглый стол» российских и финских историков, посвященный Зимней войне. Материалы этого «круглого стола» были опубликованы в 12-м номере журнала «Родина».
В числе прочих в этом журнале была опубликована статья Л. Носыревой и Т. Назаровой «Пойдем на Голгофу, мой брат…», посвященная советским военнопленным в Финляндии в 1939–1940 годах. По сути, это первая действительно серьезная статья, дающая правдивое представление о пребывании советских солдат и офицеров в лагерях для пленных на территории Финляндии и об их дальнейшей судьбе в Советском Союзе. Однако одно обстоятельство вводит читателя в заблуждение. В статью, посвященную пленным Зимней войны, почему-то включена фотография учетного дела военнопленного прапорщика Унто Хуттонена (Huttonen Unto Antero), который попал в плен 15 июля 1941 года и был возвращен в Финляндию 22 ноября 1944 года. Эта фотография датирована 1942 годом. Кроме того, в статье используется карта расположения лагерей УПВИ НКВД СССР периода войны Продолжения, а также таблица, в которой представлены данные о смертности финнов в лагерях и госпиталях в 1941–1944 годах. Впрочем, это отнюдь не умаляет достоинств данной работы, напротив, значительно углубляет наши знания о местах содержания финских военнопленных в 1941–1944 годах. Стоит отметить, что часть этой статьи была включена потом в сборник «Зимняя война 1939–1940»[6]. Эта книга один из первых совместных трудов российских и финских историков о советско-финляндской войне 1939–1940 годов. Коллектив авторов под редакцией О. Ржешевского и О. Вехвиляйнена на основе ранее неизвестных документов освещают предысторию возникновения этого конфликта, его ход, внутреннее и международное положение обеих стран, рассматривают итоги войны и ее влияние на расстановку сил в Европе на первом этапе Второй мировой войны. Особой ценностью этой книги является то, что в ней представлены различные точки зрения, и финская и российская, на многие вопросы. В статье известного финского историка профессора О. Маннинена некоторое внимание уделяется и проблеме военнопленных.
Существенный вклад в исследование рассматриваемой нами проблемы внес доктор юридических наук, профессор, член-корреспондент Академии военных наук капитан 1-го ранга В. Галицкий в монографии «Финские военнопленные в лагерях НКВД»[7], изданной в 1997 году в Москве. Это фактически первая российская развернутая научная работа именно о финских военнопленных. Автор приводит ранее неизвестные сведения об их пребывании в лагерях НКВД на территории Советского Союза.
Однако, к большому сожалению, Галицкий использовал только российские документы. Есть и другой недостаток Исходя из собственных разработок, я считаю, что некоторые выводы исследователя не всегда соответствуют действительности. В частности, нужно отметить значительные расхождения между приведенными в монографии данными о количестве умерших финских военнопленных на территории СССР и данными других источников. Кроме того, спорными кажутся утверждения В. Галицкого об активном участии финских военнопленных в антифашистской работе по идейно-политическим мотивам. По моему мнению, большинство финнов, равно как и пленных других национальностей, находившихся в лагерях для военнопленных, принимали участие в антифашистской работе прежде всего из-за возможности получить дополнительное питание.
Несмотря на некоторые неточности, книга В. Галицкого дает возможность историкам советско-финских отношений и исследователям, занимающимся проблемой военнопленных, восстановить отдельные фрагменты исторической картины происходивших событий.
К сожалению, в последние годы в российской исторической литературе появились издания сомнительного качества. В них с претензией на сенсационность новые историки-идеологи «открывали глаза» российским читателям на различные малоизученные аспекты Зимней войны путем простой замены прежних идеологических знаков на противоположные. Такие «исследователи» искажают историю событий, поскольку игнорируют их непосредственные взаимопереплетающиеся связи, вырывают их из временной последовательности. Они схематично, на основе своих личных вкусов и целей трактуют исторические события, выпячивая крайне тенденциозные высказывания и воспоминания отдельных участников войны, воевавших против СССР. Порой дело доходит даже до подтасовки отдельных фактов, для того чтобы подтвердить сомнительные теории, навязываемые этими авторами исторической науке.
Так, например, в сборнике материалов международной конференции «105 дней «Зимней войны». К шестидесятилетию советско-финляндской войны 1939–1940 гг., проходившей в марте 2000 года в поселке Ялкала и городе Зеленогорске, представлена статья кандидата военных наук С. Ирютина. Он утверждает, что в Финляндии в 1939–1940 годах умерло 13 тысяч советских военнопленных. Однако не указывает, какими источниками он пользовался при введении в научный оборот этих сенсационных и крайне сомнительных данных.
В связи с этим замечу, что, по официальным финским данным, с которыми согласны и российские историки, во время советско-финляндской войны в плену умерли 113[8] военнослужащих Красной Армии[9]. Кроме того, автор приводит данные о том, что во время Зимней (!) войны для пополнения продовольственного пайка в лагерях финские военнопленные «привлекались к сбору ягод, грибов, хвои и т. д.»[10] Утверждение господина Ирютина о том, что «труд стал средством выживания», применительно к Зимней войне не выдерживает критики, так как, в отличие от войны Продолжения, во время советско-финляндской войны 1939–1940 годов труд финнов не получил широкого распространения. Финские военнопленные были заняты в основном на работах по обслуживанию лагеря — в сапожной, столярной и т. п. мастерских. Более того, УПВИ НКВД СССР из-за малочисленности финских пленных вообще считало нецелесообразным использовать их на работах вне лагеря. Ситуация изменилась в 1941 году, когда труд действительно стал «средством выживания», так как за выполнение и перевыполнение производственных норм военнопленным увеличивали паек.
В подобных публикациях авторы активно муссируют различные слухи и домыслы, подаваемые как исторические гипотезы или открытия, что существенно усложняет работу историков. Приходится такие «прогрессивные, прорывные исследования» подвергать критическому разбору, выявляя недобросовестность подхода к историческим источникам и фактам, то есть, по большому счету, впустую тратить время и силы при развитии исторических исследований.
Заканчивая краткое знакомство с советской и российской историографией, можно отметить еще несколько работ о проблеме коллаборационизма[11]. В последнее время появилось значительное количество публикаций о подразделениях вермахта, сформированных из бывших граждан СССР. Гораздо меньше известно в России об участии советских граждан в воинских формированиях в составе финской армии. В связи с этим необходимо отметить статью петербургского исследователя В. Мусаева «Советские граждане на службе в финской армии в годы Второй мировой войны»[12]. Автор подробно рассматривает вопросы формирования национальных воинских подразделений и о сотрудничестве советских граждан с финнами в период 1939–1940 годов. К сожалению, статья написана на основе финских книг и публикаций, без привлечения российских архивов.
В продолжение темы коллаборационизма необходимо упомянуть статьи петербургского историка К. Александрова «Вызов режиму (К вопросу об антисоветских настроениях в частях действующей армии в период советско-финляндской войны 1939–1940 гг.)»[13] и «Сбои в «системе активной несвободы»»[14]. Автор высказывает мнение, что, в отличие от европейского коллаборационизма, в наибольшей степени спровоцированного определенными общественно-политическими симпатиями непосредственно к социально-экономической или политической доктрине фашизма, разносторонняя поддержка, оказанная противнику гражданами Советского Союза, обусловливалась беспрецедентными внутренними пороками сталинского общества. Поэтому автор рассматривает данный процесс в качестве самостоятельного, стихийного протеста части общества против внутренней террористической политики советского государства, усугублённой режимом личной власти И. В. Сталина. Определенную устойчивость и динамичность антисталинскому протесту, по мнению К. Александрова, придавало деятельное существование белой эмиграции, в особенности ее военной части, готовой возобновить вооруженную борьбу при первой же благоприятной возможности.
