С конца 80-х годов производство в СССР сокращалось, количество денег увеличивалось. Но государство искусственно сдерживало рост цен. В результате нарастало несоответствие между денежной массой и официальной стоимостью товаров.
В таких условиях российское правительство (с осени 1991 г. его возглавлял Б. Н. Ельцин), заявило о необходимости «либерализации» цен. Как заверял Е. Т. Гайдар, отпущенные в свободное плавание цены должны были вырасти примерно в 3,5 раза[61].
Все это выглядело бы убедительно, если бы не одно обстоятельство.
Я хорошо помню, как в том же 1991 г. в средствах массовой информации появились сведения, что Минфин СССР начал чеканить монеты достоинством в 50 рублей. А поскольку до этого самой крупной монетой был рубль, получается, что правительство готовилось повысить цены не в 3,5, а по меньшей мере в 50 раз.
Это означает, что под влиянием иностранных советников российское правительство собиралось осуществить не переход к свободным ценам, а их искусственное повышение.
Простым росчерком пера планировалось обесценить накопления предприятий и сбережения населения, ликвидировать огромный внутренний долг, резко снизить реальную заработную плату, а также расходы на пенсии, стипендии, пособия и т. д., иными словами, в несколько раз «удешевить» наш труд, увеличить степень эксплуатации.
Подобным образом обстояло дело и с приватизаций. Ее необходимость мотивировалась тем, что частный сектор эффективнее государственного, а рыночная экономика – эффективнее плановой, и что именно поэтому Запад развивался успешнее, чем Советский Союз.
Между тем государственный сектор есть во всех странах. «Об этом, – пишут авторы книги «Кто владеет Россией», – свидетельствует в частности величина ВВП, перераспределяемая и концентрируемая в руках государства. В конце 80-х и начале 90-х годов она стояла на уровне 33,9 процента стоимости ВВП в Японии, 37,0 процента – в США, 45,2 процента – в Великобритании, 47,3 процента – в ФРГ, 53,6 процента – во Франции»[62]. В то самое время, когда у нас был ликвидирован Госплан, во Франции осуществлялся «XI план экономического и социального развития страны»[63].
Следовательно, создавая в средствах массовой информации представление, будто бы на Западе вся собственность находится в частных руках и развитие экономики полностью регулируется рынком, отечественные приватизаторы и их иностранные советники сознательно вводили нас в заблуждение и не собирались использовать западный опыт для подъема российской экономики.
Одна из первых программ приватизации была разработана Государственным комитетом по управлению государственным имуществом под руководством Михаила Дмитриевича Малея еще в 1991 г. Она предполагала создание в России частного сектора при сохранении за государством командных высот в экономике[64].
«Еще до начала «реформ», – вспоминает Р. И. Хасбулатов, – я обговорил с Ельциным, что авиационный, железнодорожный, морской, речной, трубопроводный транспорт, связь, нефте – и газодобыча, черная металлургия, оборонно-промышленные предприятия не следует подвергать риску денационализации»[65].
Это не соответствовало стремлениям иностранного капитала и рождавшейся в стране отечественной буржуазии. М. Д. Малей был отправлен в отставку. Новым председателем Госкомимущества России 6 ноября 1991 г. стал ленинградский экономист Анатолий Борисович Чубайс. Приступив к разработке новой программы приватизации[66], он с самого начала использовал иностранных «экспертов»[67].
Еще «в 1991 году…, – пишет бывший генерал-лейтенант КГБ СССР Н. С. Леонов, – в США при Гарвардском университете был создан так называемый Институт международного развития, который и стал на долгие годы центром управления российскими процессами с далеких американских берегов. Институт был создан в результате переговоров, которые вели Анатолий Чубайс, Егор Гайдар с российской стороны, и Андрей Шлейфер с Джефри Саксом – с американской»[68].
А. Б. Чубайс и его соратники пытаются создать видимость, будто бы они использовали иностранцев «исключительно для отработки технических деталей»[69]. Между тем имеются сведения, что зарубежные советники предложили не только «свою схему приватизации»[70], но и «все детали «реформ»[71].
«На самом деле, – пишет В. П. Полеванов, заменивший позднее А. Б. Чубайса на посту руководителя Госкомимущества – концепция и весь сценарий приватизационной аферы разработали набившие руку специалисты из американской консультационной фирмы «Делойтт и Туш»[72]. А Европейский банк реконструкции и развития подготовил «Руководство по приватизации», насчитывавшее 600 страниц[73].
Первый набросок чубайсовской программы, «документ объемом в 24 страницы с десятью страницами приложений», был подготовлен в невероятно краткие сроки, максимум за полтора месяца[74].
Первоначально А. Б. Чубайс предлагал разделить государственную собственность на три части. К первой группе были отнесены объекты, не подлежащие денационализации, ко второй – те, которые предполагалось приватизировать частично, предприятия третьей группы планировалось приватизировать полностью и в обязательном порядке[75].
Может показаться, что между программами М. Д. Малея и А. Б. Чубайса не существовало принципиального различия.
Но это не так.
Если М. Д. Малей считал, что объектом приватизации в первую очередь должны стать нерентабельные и малоэффективные предприятия, А. Б. Чубайс предлагал начать с предприятий, которые отличались особой доходностью[76]. В первом случае это соответствовало интересам государства, во втором – интересам частных собственников.
К тому же Анатолий Борисович выступал за полную, обвальную приватизацию государственной собственности[77], или, как говорили тогда, за «приватизацию под нуль». Поэтому его первоначальная программа была рассчитана только на 1992 г.[78].
26 декабря 1991 г. предложения А. Б. Чубайса получили одобрение правительства[79], затем прошли через Президиум Верховного Совета и легли на стол президента[80]. 29 декабря 1991 г.[81] и 29 января 1992 г.[82] появились два указа под разными номерами, но с одним и тем же названием «Об ускорении приватизации государственных и муниципальных предприятий». Первый указ вводил в действие «Основные положения программы приватизации государственных и муниципальных предприятий на 1992 год», второй определял ее процедуру.
Осуществление «шоковой терапии» и начало приватизации привели к обострению отношений между президентом и парламентом, между Кремлем и «Белым домом»[83].
2 января 1992 г. началась так называемая «шоковая терапия».
В первые же дни потребительские цены поднялись в 3,5 раза, но не стабилизировались, как было обещано, а продолжали расти[84].
Между тем правительство сделало еще один шаг. «…Мы, – писал Е. Т. Гайдар, – временно отменили ограничения на импорт, установив нулевой импортный тариф»![85].
Это означает, что Россия настежь распахнула свои двери для иностранных товаров, то есть для товарной интервенции.
Подобную меру Е. Т. Гайдар объяснял стремлением «хоть как-то наполнить магазины»[86].
Но вот откровение одного из его «товарищей по партии» – Сергея Борисовича Станкевича. Подчеркивая, что переход к рыночной экономике предполагает «первоначальное накопление капитала», он ставил вопрос: «Каким образом это накопление капитала может происходить в нашей стране?». И давал на него следующий ответ: «Только одним способом – ввозом потребительских товаров в страну из-за рубежа» и «реализацией их здесь за рубли с учетом гигантского разрыва курса рубля и доллара»[87].
Таким образом, «товарная интервенция» рассматривалась «реформаторами» не столько как средство «наполнить магазины», сколько как один из важнейших источников «накопления капитала», после чего должна была последовать приватизация[88].
Яснее некуда.
1 января 1992 г. на страницах «Российской газеты» появилась статья Р. И. Хасбулатова под названием «Уже в 1992 году вы увидите перемены к лучшему»[89]. Не прошло и двух недель, как оптимизм спикера сменился пессимизмом. 13-го на заседании Верховного Совета он выступил с критикой «шоковой терапии»[90], а 15-го на страницах «Известий» заявил: «Уже можно предложить президенту сменить практически недееспособное правительство»[91].
