Присутствие Церкви, ее влияние: эти признаки различимы повсюду. Императора больше уже не сопровождают знатные аристократы, родственники или друзья — Вала, Адалард или Ангильберт. Отныне его окружают более серьезные персоны: священник Элизахар, монах Бенедикт, — которых он знал и возвысил еще в бытность свою королем Аквитании. Бенедикт, в юности звавшийся Витиза, был сыном Лангедокского дворянина, тот, как говорили, исполнявший обязанности графа в Мателонне. Привлеченный монашеской жизнью, он основал в своем родовом поместье в Аниапе общину по уставу и во имя св. Бенедикта, чье имя он взял себе. Устав бенедиктинцев тогда был гораздо больше распространен в Италии, чем в королевстве франков, где в равной степени использовались и другие уставы, и в частности Колумбана, — подчас в искаженном виде. В некоторых же монастырях соблюдение устава было сведено практически к нулю. Кроме того, оставалось много странствующих монахов, аскетов или лишь слывущих таковыми, они переходили из монастыря в монастырь и всячески избегали контроля. Единение и дисциплину надо было еще укреплять. Став императором, Людовик приблизил к себе реформатора монастырей Геллон, Сен-Савен, Массай и многих других на юге Луары. В Индене, неподалеку от Ахена Бенедикт возглавил общину, призванную стать образцовой в исполнении нового устава. Между 816 и 818 годами по инициативе Бенедикта, которого Людовик поставил «во главе всех монахов своей империи», созывались церковные соборы и генеральные ассамблеи, например, в Ахене в 817 году; они вырабатывали положения, предназначенные для регламентации и унификации под покровительством св. Бенедикта монашеской жизни, для организации каноников в настоящие общины согласно правилу св. Хродеганга, а в более общем плане — для упорядочения и очищения церковного мира, становящегося моделью для мира светского, который Церковь обязана была окормлять и вести за собой. Короче, повсюду назрела необходимость реформ, возвращение к чистым истокам, возврат, основанный на чтении св. Августина и св. Бенедикта о том, что есть Царство Небесное и его земные отражения, — а особенно на чтении биографа св. Бенедикта — папы Григория Великого. Первейшей необходимостью стало как для духовенства, так и в не меньшей степени для императора упорядочение отношения к Богу. Процесс единения и очищения, начатый верховной властью, похоже, возбудил волну сопротивления. Так, духовенство в Сен-Дени наотрез отказывалось следовать строгостям монастырского устава. Для них не было ничего привлекательного в том, чтобы заниматься физическим трудом, как предписывал устав бенедиктинцев, служить всенощные бдения и отказывать себе в некоторых удовольствиях своего времени, даже совсем невинных. Таким образом, усилия императора и его советника на деле имели слабый эффект, тем более что в 821 году Бенедикт умер. Вместе с тем в процесс реформирования включились лучшие из аббатов и епископов. Они руководствовались как добродетелью, так и чистым интересом. Реформированная, унифицированная, освобожденная, насколько это возможно, от подчинения светским властям, Церковь только выигрывала в плане могущества и влиятельности: обновленная монастырская община была вправе требовать возврата изъятых богатств, получить право неприкосновенности, лучше управлять приходом, расширять свою деятельность за счет увеличения пожертвований. Епископ, возглавляя корпус хорошо организованных каноников, мог эффективнее контролировать вверенных ему чад. Иерархи галло-франкской Церкви, деятельные и сильные, хорошо осведомленные о своих правах и обязанностях, опирающиеся на прочные унифицированные структуры, были способны дать отпор светским властям. Так как они пользовались доверием короля, как это обстояло с Людовиком, то они могли также внушить ему свои представления во имя Промысла Божьего, чьими законными и естественными истолкователями они являлись.
Так, Агобард, архиепископ Лиона, был одним из тех, для кого единение в вере воплощалось в единстве народов, возглавляемых императором. Различие национальностей и юридических прав служило препятствием на пути к необходимому и желаемому единству христианского мира.
Единство — вот самое неотложное. И император хорошо понимал это. Случай или, скорее, Провидение призвало его вершить судьбами всей империи, этого уникального единства. Он уже больше не «собиратель» королевств король франков, Лангобардов, аквитанцев и пр. Взойдя на престол, он провозгласил себя «августейшим императором». Править империей, объединенной по религиозному признаку, — не то же самое, что управлять королевствами. «Христианская республика, христианская религия» — вот обе стороны монеты, на которой отныне изображен храм. Эти понятия, отшлифованные и оправленные, словно драгоценные камни, духовными лицами из императорского окружения, стали превосходить реальность гражданского общества. Если Церковь едина и вечна, то почему бы империи, являющейся опорой Церкви, не иметь таких же качеств?
Здесь идеология столкнулась с реальной силой вещей. Сам Людовик был единственным потомком мужского пола и преемником умершего императора. Однако у него было трое сыновей королевского происхождения и равноправных по своему положению. Что же станет с империей, с порядком, когда наступит дележ наследства? Едва свыкнувшись со своей ролью, Людовик уже начал проявлять беспокойство. Конечно, традицией раздела пренебречь нельзя, а тем более упразднить ее совсем. Император и его советники думали по крайней мере о смягчении удара, могущего скомпрометировать или разрушить незыблемое основание империи. Противники неделимости действовали совершенно сознательно. Свидетельством тому является конституция, выработанная и обнародованная в Ахене в течение лета 817 года на генеральной ассамблее. Уже в самой ее преамбуле записано следующее: «верные», то есть главным образом светские вельможи, просили императора «с самыми преданными чувствами» определить права наследования его престола заранее, досрочно, поделив состояние поровну между его сыновьями, «в соответствии с традицией наших отцов», — то есть согласно принципу «раздела империи» Карла Великого в 806 году: раздел наследства максимально справедливый, между детьми мужского пола, стоящими на службе Богу и христианскому народу.
«Разделять» — это слово приводило в трепет церковных иерархов. Разделить империю — не означает ли это то же самое, что расчленить тело Христово? Раздел обозначит трещину в здании единой империи, через которую просочится зло, и тогда брат восстанет на брата, а сын — на отца. Один Бог, одна Церковь, одна империя — вот главное начало, долженствующее преобладать над всеми остальными. Не разделять и разъединять, а упорядочивать, гармонизировать: империя, вверенная единому Богу, управляемая Его Церковью, во имя спасения всего христианского народа.
«Вдохновленный Божественной силой», Людовик первый из Каролингов, как бы почтив память своего предшественника и предка Хлодвига, первого христианского короля франков, подтверждает: «Ни нам, ни нашим праведным советникам» сразу видно влияние определенной группы — «не представляется возможным из любви к нашим детям разрушить единство империи, которое Бог сохраняет нам во благо. Мы не хотели бы также нанести ущерб св. Церкви и подорвать ее могущество, на котором покоятся права всех королевств в целом».
Таким образом, конституция 817 года не разделяет: она организует. Лотарь, старший сын, провозглашался императором и единственным наследником империи; Пипин сохранял за собой Аквитанию, королем которой он был уже три года; самый младший, Людовик, получал большую Баварию. Отсюда видно, что раздел коснулся лишь периферийных районов франкского королевства, а ядро оставалось неделимым. Более того, когда Лотарь сменит на престоле своего отца, то будут ограничения независимости отдельных королей, вынуждены к подчиняться верховной императорской власти — в частности, в военной и дипломатической сферах. Главное же соединительное звено империи — в том, что братья Лотаря не смогут вступать в брак без его согласия. Наконец, в случае смерти одного из трех братьев новый раздел наследства не предусматривался: необходимо было только определить единственного наследника усопшего. Если же умрет Лотарь, то вельможи должны будут испросить Божьего благословения на то, чтобы узнать, кто из двух оставшихся братьев должен будет заменить короля во имя «сохранения единства империи».
Это навязываемое сверху единство подавляло многие традиции, интересы и обычаи. Реальной силой обладали еще и клановые связи, и этническое родство. После возвышения Элизахара и Бенедикта назначение вестгота Агобарда архиепископом Лиона пришлось не по вкусу франкской аристократии. Ее негодование вызвало и назначение Эббона с его темным происхождением на должность архиепископа в самом знатном городе — Реймсе. «Упорядочение империи» ставило аристократию перед необходимостью определиться по отношению к всевозможным перестановкам. Принцип единства поселил смятение в умах, особенно среди мирян, от которых ускользали побудительные причины действий императора. Император, будучи военачальником, судией и благодетелем, перемещался также в разряд фигур божественных. Однако, создав за три года своего правления процедуру собственного наследования, он поставил себя в положение, которое стремились упразднить либо ожидали его упразднения. Не в этом ли главные причины, толкнувшие в конце 817 года итальянского короля Бернара к восстанию? По правде говоря, мы ничего не знаем об этом событии. Факт в том, что конституция 817 года нигде не упоминает об Италии, поэтому племяннику императора было из-за чего беспокоиться. Не стал ли Бернар игрушкой в чужих руках, жертвой злой воли людей из старого окружения Карла Великого? На это как будто указывали и репрессии лично со стороны Людовика: Орлеанский епископ Теодульф, старый соратник Карла Великого, был низложен, а сводные братья императора были отправлены в монастырь. Что же касается Бернара, то ему, согласно еще долго сохранявшейся практике, выкололи глаза, что привело к скоропостижной смерти. Итальянское королевство осталось под непосредственным управлением двух королей. Единство было спасено и даже укреплено.
