Конев не понял замысла и вместо разгрома правого крыла группы армий «Центр» предложил Василевскому одобрить операцию местного значения — взять Калинин. В ответ он получил чёткие разъяснения и настоятельное требование исполнить замысел Ставки.
Началась перегруппировка армий. 31-я армия должна была наступать на фронте Калинин — Лисицы и к 4 декабря выйти к населённым пунктам Неготино, Старый Погост, Козлово, к 7 декабря — к Шоше, в тылы клинской группировки немцев. В ночь с 3 на 4 декабря предписывалось овладеть Большими Перемерками, Власьевом, Гороховом, Старо-Семеновским, обеспечивая переправу через Волгу.
29-я армия должна была с торжокского направления ударить на Даниловское, овладеть Калинином и идти дальше на Тураево. Запоздав на день из-за задержки 262-й стрелковой дивизии, наступление начали 5 декабря, первыми на всём советском фронте.
К утру 5 декабря части 31-й армии начали штурмовать Горохово, Губино, Эммаус, Старую Ведерню, Алексино без поддержки танков. К исходу дня части 119-й и 5-й стрелковых дивизий «оседлали» шоссе Москва—Калинин. Части 29-й армии к 14 часам атаковали немцев по льду через Волгу и вышли на дорогу Красново—Мигалово. 243-я дивизия (командир B.C. Поленов) с ходу не смогла войти в Калинин. Немцы упорно сопротивлялись, 243-я стрелковая дивизия отошла на исходные позиции.
У 31-й армии дела шли не лучше: немцы перебросили подкрепление, и наши с боями оставили Мятлево, Эммаус, Ошурково, а 250-я стрелковая дивизия вообще ушла за Волгу. Нашли виноватых: командира и комиссара 918-го стрелкового полка расстреляли, такая же участь постигла комиссара 916-го стрелкового полка, командира приговорили к 10 годам тюрьмы с понижением в должности и отправили на передовую.
За переправы бои шли весь день 6 декабря. 7 декабря наши отбили Эммаус, 8 декабря вышли на линию железной дороги у Чуприяновки, 9 декабря взяли Кольцово, Кузьминское, перерезали Тургиновское шоссе.
Все попытки 29-й армии взять Калинин были неудачными, однако Гальдер с тревогой отметил в своём дневнике: «В районе восточнее Калинина в наступление перешло 7 дивизий противника. Обстановка здесь по-прежнему напряжённая. Я считаю этот участок фронта самым опасным, так как здесь у нас нет никаких войск во второй линии». Немцы перебросили под Калинин дополнительные силы с московского направления.
Видя безуспешность действий Конева, Ставка приказала ему повернуть часть сил 31-й армии в обход Калинина и помочь 29-й армии взять его. К 12 декабря Калининскому фронту придали дополнительные 359-ю и 375-ю стрелковые дивизии, разгрузившиеся на станции Кулицкая, и всю 39-ю армию на ржевско-старицком направлении.
14 декабря 246-я стрелковая дивизия в очередной раз взяла Красново, однако удара на Даниловское не получилось из-за отставания 252-й стрелковой дивизии на направлении главного удара, а части 31-й армии перерезали Волоколамское шоссе, взяли Бурашево и Старый Погост.
У немцев для отступления осталось одно шоссе — на Старицу.
К вечеру 15 декабря немцы подожгли Малые Перемерки, ночью взорвали мосты в Калинине, подожгли многие здания. Бои продолжались и ночью, к 3 часам утра 243-я стрелковая дивизия заняла северную часть города, а к 9 часам утра прорвалась к вокзалу. Почасовые действия наших полков 16 декабря выглядели так (из донесения командования 243-й стрелковой дивизии Коневу):
В 0.45 906-й стрелковый полк достиг Артиллерийского переулка, наступая со стороны бульвара Ногина; в 3.15. два его батальона вышли на северный берег Волги; в 7.15 полк овладел южной частью бульвара Ногина; в 10.00 полк вышел на юго-западную окраину Калинина и к 13.00 занял оборону севернее Мамулино.
Батальоны 912-го стрелкового полка к 3.15 утра овладели Набережной и Тверецким мостом, к 7.15 — набережной Степана Разина и Кооперативным переулком (ныне Тверской проспект), к 8.40 полк был уже у вокзала, к 11.00 он вышел на южную окраину Калинина и перешел к обороне.
Батальоны 910-го стрелкового полка в 0.45 овладели Третьяковским переулком, деревней Барминовка, к 3.15 они ворвались на Дурмановский переулок, овладели мясокомбинатом, к 7.15 полк достиг Советской площади, к 9.45 вышел на юго-восточную окраину, к железной дороге, и занял оборону.
К 11 часам город был полностью очищен. Какой ценой?
Официальные потери немцев составили в период 5-16 декабря на всем Калининском фронте 7157 солдат и офицеров. Пленных — 94 человека. Наши потери были большими. Чтобы их сравнить, приводим данные позднего происхождения: под Москвой против 800 тысяч солдат и офицеров Вермахта действовали 1,7 млн. наших. В первые дни наступления Красная Армия под Москвой каждый день теряла 24 тысячи убитыми и ранеными! За три недели наступления мы потеряли 320 тысяч солдат и офицеров, немцы же — около 170 тысяч. Иными словами, в среднем наши потери были в 2 раза больше...
Бои продолжались. К 19 декабря очищены от оккупантов Медновский и Калининский районы. К 22 декабря части 22-й, 39-й и 29-й армий перешли в наступление из района южнее Торжка в направлении Ржева. Однако Старицу удалось взять лишь к 1 января 1942 года.
А Калинин стал оживать: 26-го декабря дали электрический свет, 27-го заработали хлебозавод и баня, а 30-го декабря в Доме офицеров состоялось вручение орденов и медалей бойцам и командирам Красной Армии.
Город представлял собой грустное зрелище: все промышленные предприятия разрушены, железнодорожные узлы повреждены, мосты взорваны, в развалинах были драмтеатр, партийные здания, ТЮЗ, кинотеатры, 118 магазинов, 50 школ, 7700 жилых домов. Не работала водопроводная и канализационная сети, трамваи, радио- и телефонная связь. Погибло от рук немцев более 2 тысяч горожан. А впереди было ещё три с половиной года войны...
Холодные дни освобождения
Вспоминает Лев Николаевич Никольский, подростком переживший оккупацию Калинина в октябре—декабре 1941 года.
«Зима уже завалила город снегом, сковала всё вокруг жестоким морозом, а немцы всё ещё продолжали ездить на своих красношинных велосипедах. Для нас это было странно, ибо велосипеды и мотоциклы, по нашим обычаям, были традиционно летними видами транспорта. Мы с отцом всё чаще болтались по городу в поисках пропитания, обходились постной пищей святых и богов: пареными кочерыжками, варёными картофельными очистками, иногда и кашей из горелого зерна, а кусок хлеба был лакомством. Для «собирательства» были пригодны лишь те улицы, где были частные дома с огородами, там люди жили получше.
Потому в центральной части города бывали редко, лишь из любопытства.
Все укромные уголки города, дворы, обочины, насыпи на улице Урицкого близ Лазури были забиты военной техникой.
Больше всего было автомобилей, мотоциклов и полевых кухонь. Дисциплинированные немецкие повара усердно трудились возле своих горячих котлов на колёсах, исправно готовили полевые обеды для своих едоков. Но едоки, хозяева города, не очень нуждались в армейской похлёбке, потому повара и раздавали её местным жителям. Очереди за похлёбкой были несусветные. Но игра стоила свеч: иногда удавалось принести домой кастрюльку с настоящим, душистым, хоть и полевым супом. Немцы варили обычно крупяной (пшённый или рисовый) суп с картофелем, морковкой и, конечно, с мясом. Возможно, что у немцев были специальные кухни для поддержки мирного населения, ибо не у каждой полевой кухни толпились очереди.
С отцом мы лишь два раза выходили в город. В первый раз — когда до нас дошли слухи, что за Волгой сгорели все соседские дома, а наш уцелел. Мы тогда дошли до берега Волги у церкви Иоанна Предтечи, но вернулись, ибо на левом берегу шёл жестокий бой, а шальные пули свистели вокруг нас. Второй раз просто прошлись по центру города. На площади перед Путевым дворцом, где когда-то был собор Михаила Благоверного, а потом групповой памятник Калинину и Сталину, уже стояло множество берёзовых крестов, пылали костры, оттаивая мёрзлый грунт, а немцы рыли могилы для погребения своих убитых...
Произошла одна перемена в поведении немцев: они стали какими-то задёрганными и суетливыми. Возросла интенсивность передвижения войск в городе. Вскоре их передвижение упорядочилось. По нашей Грабиловке, например, колонны потянулись в одну сторону — от станции к Пролетарке. Стало ясно: немцы отступают и решили организованно оставить город. К середине декабря немецкие колонны по нашей Грабиловке двигались почти непрерывно. Город и его жители погрузились в тревожное состояние.
Однажды вечером под городом с небольшими интервалами прогремело несколько мощнейших взрывов. Они были столь сильными, что у нас даже отворилась дверь. Я насчитал то ли шесть, то ли восемь взрывов, точно уже не помню. Мы ещё не спали и коротали вечер при свете неизменной коптилки. Батюшка предположил, что это немцы что-то взрывают.
