• Возможно, она еще существует, однако Российское правительство реклассифицировало ее, так что она находится среди огромного количества документов 1930-х годов, которые все еще недоступны для исследователей и само существование которых все еще секретно;
• Но, вероятно, что этой записки вообще никогда не было. В этом случае Шатуновская выдумала ее, а потом, возможно, поверила в нее сама.
Лено признает, что «свидетельские показания (Шатуновской) иногда ненадежны» (Л 304). Фактически Шатуновская рассматривалась как очень ненадежная. Сам Лено делает вывод, что она, вероятно, выдумала еще одну записку, предположительно написанную в 1956 г. касательно предполагаемого события в 1934 г. (Л 617). Он также делает вывод, что ее, возможно, убрали из Комиссии партийного контроля в 1962 г. из-за низкого качества ее работы (Л 637–638). Лено посвящает много места объяснениям некоторых ошибок в методах расследования Шатуновской (Л 607–627). Как мы видели, Катков из комиссии эпохи Горбачева написал, что ни одно из ее заявлений нельзя было подтвердить.
Что важно для целей нашего исследования, так это следующее: нет в наличии ни этого предполагаемого документа, ни какой-либо его копии, ни даже его описания, которое можно было бы рассматривать в качестве свидетельства. Само существование этой записки, наличие которой утверждается, под сомнением. Лено не может предоставить никаких доказательств, что хотя бы один человек кроме самой Шатуновской видел ее. Следовательно, в лучшем случае эта записка попадает в категорию testis unus testis nullus (один свидетель — не свидетель) — единственный источник, в данном случае Шатуновская, недостаточен, чтобы установить, что какое-то событие произошло, в данном случае, что некогда существовал какой-то документ. Даже если Лено мог бы доказать, что эту записку видел кто-то еще кроме Шатуновской — а мы повторяем, он не демонстрирует этого, — она не имела бы никакого значения, если бы она тоже не была датирована этим ранним числом — 6 декабря.
Однако если бы даже эта записка была найдена, и на ней стояла бы дата 6 декабря, это не доказывало бы, что Сталин и его люди изобрели «структуру» ленинградский центр — московский центр. Это все равно бы оставалось лишь гипотезой, одной возможностью среди других. Это не доказало бы, что подсудимых, которые дали подробные признания об этих двух центрах, силой принудили сделать это или что их признания были «сценарием». Ибо очевидный факт заключается в том, что Российские власти никогда не позволяли исследователям увидеть все свидетельства, которые у них есть, по делу Кирова. Без доступа ко всем этим документальным свидетельствам мы никогда бы не могли уверенно заявить, что записка от 6 декабря была первым упоминанием о конспиративной организации, базировавшейся в Ленинграде (безусловно, слово «центр» используется лишь для удобства, группа по существу не имела названия).
Лено желает доказать, что то, что он называет «структурой» ленинградского и московского «центров», возникло не в результате дедукции от информации, полученной путем допросов подозреваемых, а скорее было выдумано, разработано априори Сталиным и его людьми. Записи Ежова «приблизительно от 10 декабря» о связях между Ленинградом и Москвой не годятся для этой цели. Лено говорит, что Ежов вернулся в Ленинград лишь утром 9 декабря и начал допрашивать свидетелей (Л 303). Таким образом, записи Ежова не могут датироваться числом ранее «приблизительно 10 декабря». Они могли бы датироваться днем или двумя позже.
Я предполагаю, что именно поэтому Лено основывается на «записке» и дате Шатуновской. Без этого нет никаких причин полагать, что понятие ленинградского и московского центров заго-ворщиков-зиновьевцев было сфабриковано Сталиными и иже с ним. Скорее «структура» двух центров — неизбежный логический вывод, который следует из показаний на допросах.
Однако записка Шатуновской не существует, и Лено никак не может доказать, что она когда-нибудь существовала, тем более, что в ней было написано и каким числом она была датирована, если она вообще была датирована; и уж менее всего, если на ней и стояла такая дата, то кто ее проставил. Именно таким образом я объясняю настойчивость Лено в ссылках на этот «призрачный» документ.
12 декабря Звездов подробно обрисовал членов как московского, так и ленинградского центров, включая Николаева в последнем (Л 310–311). Прежде чем представить протокол этого важного допроса Лено заявляет:
Нан мы видели (курсив мой. — Г.Ф.), Сталин, Ягода и/или Ежов были настоящими создателями обоих «центров». Звездов действовал по их сценарию (Л 309).
Лено переходит к рассуждениям по поводу того, почему Звездов и другие признались бы в существовании центров. Он рассуждает об «обещаниях смягчения приговора», «физических надругательствах», «пытках» и даже цитирует роман Артура Кестлера 1940 г. «Слепящая тьма» в пользу так называемого «эффекта Ру-башова», т. е. принуждения к лживым показаниям «во имя высших интересов партии».
Теперь мы понимаем, что это заявление Лено фальшиво. «Мы» не «видели» ничего подобного. Наоборот: у Лено нет совершенно никаких свидетельств того, что Сталин и иже с ним выдумали идею центров или написали «сценарий» чьих-то признаний. Мы напомним, что пишет Лено:
Какой бы ни была дата записки, приблизительно к 10 декабря Ежов в своей записной книжке уже набрасывал в общих чертах связи между двумя «центрами.
«Около 10 декабря» могло легко быть днем или двумя позднее — Лено не дает свидетельств в подтверждение даты 10 декабря. Но даже к 10 декабря следователи имели множество оснований для утверждений о существовании московского центра, связанного с ленинградским центром.
7. Лено не приводит абсолютно никаких доказательств в отношении следующего заявления:
Похоже, решение о структуре «ленинградский центр — московский центр» с Зиновьевым и Каменевым во главе всей организации было принято на собрании 8 декабря в кабинете Сталина в присутствии Ягоды, Агранова и Ежова или же днем-двумя ранее.
Утверждение «похоже» требует каких-то доказательств и оснований для его подтверждения. У Лено нет ни того, ни другого. Его голословное утверждение, что Сталин и иже с ним «создали» концепцию двух центров — гипотеза. Как и все гипотезы, это утверждение должно подкрепляться доказательствами, иначе оно рухнет само собой. Нет нужды опровергать утверждение, которые не подкрепляются доказательствами, а у Лено нет доказательств в его поддержку.
Свидетельства, приведенные выше, показывают, что для следователей НКВД было логично и естественно сформировать собственную гипотезу о двух центрах подпольной деятельности зиновьевцев. Она получила подтверждение в последующих допросах Звездова, Толмазова (Л 316–318), Котолынова и других. Мы рассмотрим допрос Котолынова 12 декабря в главе о документах, которые игнорирует Лено.
Почему Лено настаивает на том, что Сталин и его следователи придумали «структуру» ленинградского и московского центров? Возможно, потому что в известном смысле вся общая тенденция или «антисталинская» парадигма внутренней политики СССР в 1930-е годы зависит от посылки/допущения, что Николаев не был участником заговора, а был «убийцей-одиночкой». Лено осознает этот момент так же, как и Хрущев и его сторонники, что вытекает из следующего отрывка:
Если официальные обвинения в первых двух процессах — что бывшие сторонники Зиновьева затеяли заговор, чтобы убить Кирова, — были полностью фальшивы, тогда бы рухнули официальные обвинения во всех последующих показательных процессах…. Но если бы была доля правды в обвинении, что зиновьевцы устроили заговор ради убийства Нирова, тогда это сохранило бы возможность спорить и доказывать, что более поздние обвинения были также действительными, по крайней мере частично (Л 591–592).
По словам Лено, именно поэтому сторонники Хрущева, несомненно, действуя по указаниям своего шефа, придумали идею, что Николаев был «убийцей-одиночкой», который действовал в одиночку и не имел никаких связей с заговором зиновьевцев.
Лено признает, что людям Хрущева пришлось фальсифицировать факты, чтобы сделать такое утверждение:
Таким образом, Серов и Руденко… предпочли создать четкое доказательство, что Николаев не имел совершенно никакой связи с бывшими сторонниками Зиновьева, осужденными на процессе Ленинградского центра.
Кажется, Серов или его шеф уже продумали эту стратегию, чтобы опровергнуть любые связи между Николаевым и зиновьевцами, еще до «Закрытой речи». 27 января 1956 г. КГБ уничтожил основные архивные материалы по делу «Свояк», всесоюзной операции по контролю за зиновьевцами. Похоже, что «Свояк» содержал больше свидетельств, чем хотел показать Серов Молотову, либо контрреволюционных бесед среди бывших зиновьевцев и/либо связей Николаева с обвиняемыми в «ленинградском центре». Серов скрыл другие свидетельства о связях между Николаевым и бывшими зиновьевцами Котолыновым, Антоновым и Шатским. Отрывки из дневников Николаева, которые он передал комиссии Молотова в апреле 1956 г., не содержали никаких ссылок на этих людей. Но мы знаем из более поздних публикаций информации, что Николаев упоминал всех трех в своих дневниках. По-видимому, Серов опасался, что Молотов истолкует такие связи как свидетельство преступного заговора.
