«Добились успокоения, того успокоения, которое царствует на кладбище, сделали из страны пустыню и назвали это покоем»[428].
С Родичевым был связан любопытный эпизод. Депутат Н.Д. Сазонов (брат министра иностранных дел С.Д. Сазонова, женатого на родной сестре супруги Столыпина) на одном из пленарных заседаний Государственной думы произносил очередную речь в защиту премьера. Предрекая тому место в истории, он прибег к художественному сравнению: птичий двор необходимо оберегать от хищников, поэтому хозяин натянул над ним защитную сетку, и пернатые вздохнули свободнее, почувствовав себя в безопасности. Хотя нашлись петухи, недовольные принятыми мерами[429]. Таков, по убеждению Сазонова, был смысл действий российского премьера и реакция на них нижней палаты. Этот образ весьма сильно задел оппозицию. Ф.И. Родичев возмутился сравнением России с курятником, а по поводу хозяина, натянувшего сетку, едко заметил: он натянул сетку вовсе не для того, чтобы кур и петухов не поклевали коршуны; птицы знают, «что настанет для них час, когда их понесут на кухню и изжарят»[430]. Вот, по словам Родичева, действительный смысл этого красочного сравнения, наиболее полно выражающий отношение правительства к народу.
Противостояние Государственной думы и петербургской бюрократии, разумеется, касалось не только общих проблем государственного управления. Многочисленные и не менее острые столкновения проходили при обсуждении конкретных вопросов экономической жизни. В этой сфере правительство неизменно выступало на стороне руководимой выходцами из высшего чиновничества питерской банковской группы и иностранного капитала, с конца XIX века широко представленного в экономике. Жесткую конкурентную борьбу с этими предпринимательскими слоями вела купеческая элита, чьи интересы взяла под свой патронаж нижняя палата российского парламента. Общественные борцы за конституцию и парламентаризм, собственно, и задумывали думу как инструмент, с помощью которого можно ограничить влияние бюрократии на бизнес. Самое начало работы III Государственной думы наглядно это продемонстрировало. Ряд депутатов, едва усевшись в свои кресла, попытались повлиять на правительственное решение о крупной концессии на строительство Севе-ро-Донецкой железной дороги. Концессии добивались общество, учрежденное синдикатом «Продуголь», Петербургским международным банком и французским Северным банком. Глава «Продугля» Н.С. Авдаков предлагал продолжить железнодорожное обустройство Донбасса, чтобы облегчить доставку минерального топлива в центр страны, в частности в московский промышленный район[431]. Осуществление этого проекта ставило крест на планах развития подмосковного угольного бассейна, которые строила московская буржуазия. Экспансия южных добывающих предприятий делала невозможным обретение Москвой собственной сырьевой базы. Депутаты начали оспаривать планы «Продугля». Наиболее ярым противником проекта южных предпринимателей и банков оказался член Государственной думы Н.Л. Марков, ближайший партнер разоренного купеческого магната С.И. Мамонтова. В конце 1907 года он издал специальную брошюру, где доказывал, что постройка дороги отвечает личным интересам ряда иностранных и питерских дельцов, но никаких выгод российскому государству не несет; огромные правительственные льготы позволяют узкому кругу капиталистов рассчитывать на баснословные прибыли[432]. И все-таки лоббистские возможности этих капиталистов сделали свое дело: правительство оставило без внимания аргументы думцев, предоставив концессию обществу. Его учредители поспешили заявить, что это решение знаменует собой поворот в российской экономической политике: впервые после двадцатипятилетнего перерыва дан «зеленый свет» частному железнодорожному строительству, и в скором времени его ожидает расцвет[433].
Согласованное противодействие, которое Государственная дума и купеческая буржуазия оказали еще одной крупной инициативе бюрократии и зарубежных акционеров, оказалось более успешным. Столкновение произошло весной 1908 года, когда иностранные владельцы девяти металлургических заводов юга, входивших в сбытовой синдикат «Продамет», решили образовать трест для усиления своего присутствия на рынке. Купеческая элита квалифицировала их инициативу как прямой вызов, причем не только металлургическому Уралу, но и русской промышленности в целом. Уральские интересы стали своего рода знаменем купеческой буржуазии, понимавшей, какую угрозу для нее представляет затея «Продамета». В борьбу сразу включились депутаты от октябристов и кадетов, заявившие о недопустимости создания подобных трестов. Завидную энергию проявил А.И. Гучков: вместе с коллегами он подготовил запрос в правительство, провел заседание фракции октябристов с осуждением «опасной торгово-промышленной комбинации», организовал подачу соответствующей петиции лично П.А. Столыпину и т.д.[434] Со своей стороны орган южных промышленников – журнал «Промышленность и торговля» – назвал депутатский запрос:
«ни по форме, ни по содержанию недостойным серьезной политической партии... серьезность запроса выиграла бы, если бы он опирался на фактах, а не на сплетнях и доносах лиц, которых трест лишит многих нынешних синекур».[435]
В унисон с Государственной думой выступил Московский биржевой комитет, выразивший претензии петербургской бюрократии в ходе визита министра торговли и промышленности И.П. Шипова. По поводу образования металлургического треста с планами подмять всю русскую промышленность бил тревогу глава московских биржевиков Г.А. Крестовников. Он негодовал, что это делается иностранными руками, и предлагал правительству хорошо подумать, прежде чем давать жизнь подобным инициативам. В ответной речи Шипов сказал о неоценимом значении московского купечества, предложил почтить вставанием память Т.С. Морозова и Н.А. Найденова, но о тресте не проронил ни слова, очевидно не желая высказываться по столь острому вопросу[436].
Заявив о своей позиции, московская промышленная группа этим не ограничилась. В начале 1908 года был заключен договор между торговым домом Вогау и уральскими предприятиями, образовавшими по примеру западных собственников сбытовой синдикат «Медь». Партнерское соглашение предусматривало продажу меди заводами исключительно через эту крупную коммерческую структуру, а Вогау обязывались предоставлять предприятиям ссуду в размере 80% стоимости поставляемой меди, что гарантированно пополняло оборотные средства производителей[437].
Думцам и московским промышленникам, согласованно выступившим в защиту интересов уральских заводов, противостояли металлурги юга. Через Совет Съездов представителей промышленности и торговли они провели совещание правительственных чиновников разных ведомств для обсуждения положения в отрасли, а по сути – для одобрения трестовой инициативы. Однако устроители этого мероприятия во главе с министром торговли и промышленности И.П. Шиповым и здесь столкнулись со шквалом критики ряда депутатов: В.П. Каменского, В.А. Караулова, Я.Г. Гололобова и других, которые выступили против исключительного положения южной металлургии, поддерживаемой казенными заказами. По их убеждению, создание индустрии региона обусловлено не потребностями рынка и даже не стремлением развивать горную промышленность, а проведением биржевых спекуляций и банковских операций[438]. Благодатную тему подхватили управляющие заводов: уральская промышленность является народной, она зависит от массового спроса на изделия из металла, а никак не от сомнительной благосклонности бюрократии, распределяющей казенные заказы. Пафос выступлений думцев заключался в следующем: Уралу правительство «ничего никогда не даровало, несмотря на то что эта промышленность существует двести лет»; в то же время заводы юга получали заказы раньше, чем была куплена земля, на которой они строились[439]. И теперь народная индустрия, которая не способна противостоять иностранной экспансии, находится под угрозой уничтожения: планируемый южный трест выбросит огромные излишки производительных мощностей для завоевания Урала, Поволжья и Сибири.
«Нам говорят, что югу нужен трест, но мы видим, что тресту нужна вся Россия»,
– восклицал один из ораторов высокого совещания[440]. В этом контексте звучали требования:
«никаких специальных льгот и преимуществ никаким заводам впредь не давать и прекратить все выдаваемые ныне субсидии».[441]
Такой организованный отпор сделал свое дело: создание треста затягивалось, внутренние противоречия между его участниками нарастали[442]. В итоге правительство не санкционировало образование металлургического треста, и Государственная дума рассматривала это как свою значимую победу[443]. В нижней палате южные синдикаты «Продамет» и «Продуголь» приобрели устойчивую репутацию неких антинациональных образований. Как считал депутат от Москвы Н.Н. Щепкин, после них осталось учредить еще только синдикаты под названиями «Продадушу», «Продачесть» и «Продасовесть»[444].
