И вышел к себе в кабинет, ему нужно было ответить командующему западными войсками. Отвечая Эйзенхауэру, Сталин писал, что имеет в виду Берлин в качестве цели в мае. Своим военачальникам он приказал начать наступление не позднее 16 апреля и завершить его за 12–15 дней. А вообще говоря, Берлин утратил свое стратегическое значение, взятие его стало менее важным. В 8 часов вечера телеграмма была отослана.
С самым большим интересом ее читал премьер Уинстон Черчилль. Он посоветовал Эйзенхауэру «пожать руки русским как можно восточнее». Он выразил надежду на то, что энтузиазм и воинская доблесть должны довести западных союзников до Берлина задолго до даты, указанной Сталиным.
Апрель
Жуков и Конев работали без передышки день и ночь. Ко вторнику 3 апреля, уместившись в 48-часовом промежутке, оба маршала завершили свое планирование. Им предстояла теперь новая встреча со Сталиным.
Жуков выступил первым. Он думал о Берлине уже много месяцев. Он сказал, что предполагает начать наступательные операции в предрассветный час, что как минимум надеется на Кюстринскую переправу Как минимум на километр Жуков распределил 250 артиллерийских стволов. Атака начнется громом 11 000 орудий. Атака начнется в ночной темноте и с целью деморализовать немцев вперед будут выведены 140 мощных прожекторов, ослепляя смотрящих в восточную сторону немцев.
Конев скрывал свои чувства, но в нем все тоже кипело. Позже он напишет: «Берлин для нас был предметом такого всеобъемлющего желания, что каждый — от солдата до генерала — хотел увидеть Берлин собственными глазами, захватить его силой своего оружия. Это было и мое самое жаркое желание… Я был поглощен им». Его силы находились в 120 километрах от Берлина, но он надеялся на силу моторов Сознательно он сконцентрировал свои танковые части на правом фланге. Прорыв и скорость — вот на что надеялся Конев. И теперь он не хотел слишком рано начинать ссору с Жуковым, который, в конце концов, заслужил свою миссию. И не Жуков ли спас Конева от гнева Сталина под Калинином? У Жукова на Одере имелись восемь армий, а у Конева на Нейссе — три. Ему были нужны минимум еще две армии. После недолгой дискуссии Сталин дал ему 28-ю и 31-ю армии.
Конев предпочел уйти в технические детали. Не за этим столом будет решаться судьба Берлина. Коневу поручили завершить дело, начатое под Сталинградом, — окончательно разгромить 4-ю германскую танковую группу в районе Котбуса и двигаться на юго-запад, в район Дрездена. Обоим фронтам обеспечивалась необычайная плотность артиллерийской поддержки — 250 орудий на километр атаки (для чего присылались дополнительные семь артиллерийских дивизий).
Третьему негласному участнику штурма — маршалу Рокоссовскому с 314 тыс. человек (Второй Белорусский фронт) было поручено с севера помогать Жукову продвигаться к германской столице, а затем маршем в Северной Германии сомкнуться с Монтгомери. Взятые вместе три фронта составляли 1 593 800 человек.
Примечательно было то, как Сталин провел разграничительную линию между Первым Белорусским и Первым Украинским фронтами, между Жуковым и Коневым. Он начал проводить эту линию в далеком тылу, пересек реку и повел линию прямо к старинному немецкому городу Люббен-на-Шпрее, в ста километрах от юго-восточной границы Берлина. Здесь разделительная линия кончалась. Конев: «Хотя Сталин не сказал ничего специфического, возможность проявить инициативу командованием фронта была молчаливо признана…Это был секретный призыв к соревнованию».
Сталин одобрил планы обоих маршалов. Чтобы добиться максимальной эффективности, фронт наступления Жукова свели директивами Ставки до 150 километров. Сталин подписал директиву Жукову 1 апреля, Коневу — 2 апреля. Планы маршалов тут же были переведены в директивы, которые обозначали дату наступление месяцем раньше, чем об этом говорилось Эйзенхауэру. Ради безопасности на директивах не было даты. Но она была определена: 16 апреля 1945 года. Время становилось враждебным фактором, его было мало. Еще в Москве Жуков связался с начальником штаба своего фронта генерал-полковником Малининым вечером 1 апреля и обрисовал ему основную задачу. Не терять ни минуты, начать подготовку. На следующий день, в глухом тумане Жуков и Конев вылетели к своим фронтам. Оба великих маршала, Жуков и Конев, взмыли в воздух на своих самолетах с разницей в две минуты утром 3 апреля. На Центральном аэродроме был очень густой туман. Ни одна метеослужба не выпустила бы самолет в такую погоду, но для Жукова и Конева плохой погоды не существовало.
Рокоссовского вызвал к себе через неделю. Маршалы были бравыми на людях, но огромность задачи не могла не лечь на их плечи тяжелой ношей. Малинин уже работал: уже осуществлены шесть разведывательных полетов над Берлином, обозначены основные пункты его обороны. Впереди, на пути фронта Жукова к Берлину, среди плоской немецкой равнины поднимались не очень высокие, но явственно различимые Зее-ловские высоты, откуда германская артиллерия и пулеметы просматривали все подходы к своей столице.
Шернер
Тем временем один из лучших германских военачальников — генерал-полковник Шернер объяснил Гитлеру, что собранные в Кюстрине русские части — это прикрытие. На самом деле Жуков ударит в южном направлении — на Прагу. «Мой фюрер, вспомните слова Бисмарка: Кто владеет Прагой, владеет всей Европой». Шернер давно был фаворитом Гитлера; за последнее «провидение» он получил звание фельдмаршала. 5 апреля Гитлер перевел на южный фланг взятые у Хейнрици четыре дивизии танкистов-ветеранов.
На пути к заседанию у Гитлера Хейнрици сказал своему подчиненному Айсману: «Итак, вот к чему мы в конце концов пришли — море развалин». Рейхсканцелярия стояла, охраняемая безупречно одетыми войсками СС. В Главном зале офицер СС в белом кителе встретил Хейнрици и сказал, что совещание состоится в бункере Гитлера в 3 часа дня. Хейнрици обернулся к Айсману: «Три года назад Гитлер владел Европой от Волги до Атлантики. Сейчас он сидит в дыре под землей». Тыльная сторона Рейхсканцелярии была разбита — кратеры, вывернутые деревья, разбитые статуи. Спустились вниз, где портфель Айсмана подвергся тщательному осмотру. Хейнрици думал о том, что Гитлер и его окружение живут в собственном мире грез.
Гитлер сел в голове стола, окруженный Борманом и Кребсом, который представил Хейнрици и Айсмана. Помещение было небольшим и прибывшие стояли, а Кейтель, Гимлер и Дениц сидели. Новый начштаба Кребс начал заседание. Гитлер предложил Хейнрици дать оценку сложившейся ситуации. Тот начал: «Мой фюрер, я обязан сказать вам, что противник готовит наступление необычайной силы. В данный момент русские занимаются приготовлениями — южнее Шведта и до южных пригородов Франкфурта» Хейнрици пальцем провел линию приготовлений Жукова. «Главный удар падет на Девятую армию Бюссе, удерживающую центральный участок и на южный фланг Третьей танковой группы фон Мантейфеля в районе Шведта».
Так прямо с Гитлером уже давно никто не говорил со времен ухода Гудериана. Но командующему группой армий «Висла» уже нечего было терять. Реакцию Гитлера можно было предсказать: «Я отказываюсь верить в это!» — и начал задавать вопросы о воинских частях, стоящих на пути советского наступления. Хейнрици брал у Айсмана таблицы и раскладывал их перед фюрером. Хейнрици считал бессмысленной защиту Франкфурта и, неожиданно для всех, Гитлер отдал соответствующий приказ Кребсу.
В этот момент в бункер ввалился рейхсмаршал Геринг со свитой, что прервало Хейнрици, и Гитлер «начал изливать вулканическую ярость» в адрес всех советников и генералов, не желающих воспринять ценность фортов. «Франкфурт должен стать таким фортом». На что Хейнрици ответил: «Я не верю в то, что германские части на Одере могут сдержать армию Жукова». Замолчавший Гитлер дрожал — это видели все. Затем Хейнрици выразил сомнение в 150 тысячах передаваемых ему новобранцах. Гитлер закричал, что «вера в успех покрывает все недостатки», на что генерал-полковник Хейнрици ответил, что «надежда и вера, находясь в одиночестве, не могут выиграть битвы».
Побелевший Хейнрици собрал бумаги, передал их Айсману и в полном молчании покинул помещение. В коридоре им сказали, что над городом висят самолеты союзников и в этой бомбардировке их выезд исключен. Было 6 апреля 1945 года. Через несколько минут налет окончился и генералы вышли наверх. Молчавший Хейнрици впервые сказал, глядя на объятый черным дымом город: «Все бессмысленно». Хейнрици можно было понять.
На центральном направлении германскую столицу, чье четырехмиллионное население к данному времени сократилось вдвое, защищала миллионная армия, две трети которой были опытными ветеранами. Многочисленные каналы и укрепленные пункты делали весь регион Большого Берлина огромной крепостью. В руках германских войск было 9303 орудия и 1519 танков. Правда, авиация была уже незначительной силой. Немцы полагались на восемь линий весьма крепкой обороны прикрывавших германскую столицу с ее пригородами и Одером. И фанатизм высокопрофессиональной армии, ее готовность стоять до крайних сил были ощутимы.
