Розу прицепила! Непростительная оплошность с вашей стороны, дорогая фрейлина! Воспитываясь при монаршем дворе, пора бы знать, что первенство по красоте и прочим качествам принадлежит монарху. Вон Клавдий Тиберий чуть под меч не попал, когда при начинающем лысеть Калигуле явился в блеске своей пышной чуприны. «Как ты смеешь ко мне с такими волосами являться? — закричал на него Калигула и тут же приказал страже: — Снять ему голову». На что Клавдий Тиберий с еще большей силой закричал слугам: «Чего уставились, олухи? Не слышали приказа императора? Он вам приказывает снять мне волосы». Словом, своей остроумной находчивостью жизнь свою спас для будущего блага Римской империи.
Екатерина I запретила дамам убирать алмазами обе стороны головы. Им разрешалось украшать только левую часть, правая была приоритетом царицы. Она одна могла носить горностаевые меха с хвостами, другие дамы щеголяли «без хвостов». Прямо сатира из журнала «Крокодил»: «Горят от зависти безлисые подруги». А еще одежда царицы отличалась от прочих смертных дам длиною рукавов ее сорочки. Длинные тонкие полотняные рукава наматывались на руку, и на такое мешающее делу и движениям изобретение шло 20 аршин материи. Екатерина же Великая, наоборот, в нарядах уподоблялась русским крестьянкам. Ее платья напоминали русские сарафаны.
А вообще-то все старинные русские одежды отличались весьма длинными рукавами, прямым разрезом спереди, пуговицами от шеи до пояса и, как мы уже говорили, множеством украшений.
Но довольно нам, дорогой читатель, о моде и других вещах обильно разглагольствовать. Кажется, все ясно, и вывод один напрашивается: царицы наши русские хоть и белились, и красились, и в драгоценных одеждах ходили, и детей рожали, и кушали вкусно — жили в красных теремах безрадостно, как в неволе.
Но так было только до шестнадцатого века.
Когда царицы русские сами стали править Россией, они всем показали «кузькину мать». Такие развеселья и оргии устраивали, что глаза на лоб у иностранцев вылазили, сторицей расплатились за все свои притеснения и прошлые бесправия! Все, что раньше разрешалось царям-мужчинам, они самовольно теперь себе разрешили. Разрешалось им, царям, при законных женах многочисленных любовниц иметь, и царицы стали их открыто иметь. Но чтобы грубым словом «любовник» слуха не оскорбить, стали называть его элегантно — фаворитом. Со всей нашей ответственностью мы утверждаем, что эпоха правления наших цариц — это эпоха царствования их фаворитов.
И прошла наконец пора скучать русской царице, а начать веселиться! Как говорится, из ада да прямо в рай! Земной, конечно! Но пока рай наступит, чистилище еще надо пройти. Это когда царицы хотя и не совсем еще из оков «Домостроя» вышли, но попрали их маленько. А начало этой «революции» положили вторая жена Алексея Михайловича Наталья Нарышкина и его дочь от первой жены — Софья.
И. Е. Репин. Царевна Софья Алексеевна через год после заключения в Новодевичьем монастыре в 1698 г. 1879 г. * * *
Это она, шестая дочь царя Алексея Михайловича, родившаяся в 1657 году и сводная сестра Петра I, нарушила первой домостроевские порядки и много вольностей стала себе позволять. Прежде всего — долой затворничество! Что это за порядок такой — русские царицы носа из своего терема высунуть не могут. Как прокаженные какие из-за решетки на мир и людей смотрят и в церкви ото всех сторонятся. Софья первая начинает устраивать свои театральные представления. А в церкви стоит на виду у всех, прятаться от людских глаз не желает. Дух в нее какой-то непокорный, по-видимому, вселился. Любовника, женатого причем, себе взяла — Василия Васильевича Голицына. Ребеночка, сына от него прижила. На воспитание, конечно, в чужие руки, как принято было — все честь по чести, — отдала. Этот факт биографии царевны Софьи потом на разные лады писателями использован будет, конечно, с примесью соответствующей фантазии. И наиболее достоверно это сделал И. Лажечников. Любовные письма Голицыну почти открыто писала: «Свет мой, братец Васенька, — читаем мы в одном письме. — Здравствуй, батюшка мой, на многие лета! А мне, мой свет, не верится, что ты к нам возвратишься, тогда поверю, когда в объятьях своих тебя, света моего, увижу»[58].
Распрямила, словом, крылья для любви и не пожелала чувство свое, богом отринутое (с женатым ведь связалась), скрывать. Наоборот, считала любовное чувство выше всяких там церковных брачных церемоний, потому как уговаривала жену Голицына в монастырь уйти и благородной любви не мешать. А та мнется, бедная, стыдно вроде, на пятый десяток летков перешагивает: уже и сын взрослый и женатый, и внуки появляться начали. А она свое: «Офелия, пардон, Авдотья, иди в монастырь!» Ибо царевна Софья, от матери своей Милославской унаследовав властность непомерную, любовником делиться не желает. Хочет иметь этого сорокавосьмилетнего мужчину, обремененного плачущей женой, сыном и внуками, едино в свое собственное и безраздельное пользование. Ну, как-то там Голицын с грехом пополам «удобрухал» свою семейку и даже с сыном не рассорился, ибо тот, смышленый, понял, какие корысти можно будет извлечь из такой ситуации. При дворе вознамерился на большой должности служить. Ошибся малость. Просчитался в своих расчетах. Только один всего внук Василия Голицына при дворе Анны Иоанновны закрепится, да и то — ха, ха — шутом! А всю семейку сошлют в Сибирь, но это потом будет. А сейчас, удовлетворив свое сексуальное чувство, а потому внутренне уравновешенная, царевна Софья предпринимает энергичные шаги, чтобы самой править. Значит, так: долой там женские занятия вроде чтения церковных книг, слушания старушечьих сказок и вышиванья! Хватит бабским делом заниматься, хотя прекрасный ею вышитый ковер в покоях умершего батюшки на креслах лежит. Пора, однако, иголку на меч сменить. И ошибся сводный братец Петр I, занимаясь своим потешным войском, когда подшучивал над Софьей: дескать, где уж женщинам страной управлять, их рука не к мечу, а к иголке приучена. Ан нет. Уже под конец мая 1682 года Софья свергает правительницу при Петре 1, его мать Наталью Кирилловну Нарышкину, и становится коронованной особой при несовершеннолетних Иоанне и Петре.
План ее тверд, прост и в будущее смотрит. Он всего из двух пунктов:
1/ истребить всех приверженцев Петра I;
2/ лишить Петра престола.
О слабовольном Иоанне Софья не беспокоится. С ним расправиться несложно.
И вот при помощи своих преданных стрельцов Софья производит мятеж. И правит с 1682 по 1689 год как полноправная русская царица. Наталья Кирилловна в это время где-то в Троицком монастыре прячется. Ее сын в Преображенском в потешное войско играет, со всей серьезностью его военному делу обучая. А Софья мнит себя просвещенной правительницей государства и вовсю старается в глазах европейских дворов доброе имя себе завоевать. И вот уже пишет своему монарху посланник французский Невиль: «Эта принцесса с честолюбием и жаждою властолюбия, нетерпеливая, пылкая, увлекающаяся, с твердостью и храбростью соединила ум обширный и предприимчивый»[59].
И даже знаменитый французский философ Руссо на Софью свое благосклонное внимание обратил и в своих записках обессмертил: «Правительница имела много ума, сочиняла стихи, писала и говорила хорошо, с прекрасной наружностью соединяла множество талантов; все они были омрачены громадным ее честолюбием»[60].
С этой характеристикой великого Руссо, родившегося гораздо позже эпохи Софьи, но заинтересовавшегося нашей царицей, мы вполне согласны, кроме одного: относительно красоты Софьи. Это же безобразная уродина с вытаращенными безумными глазами, безбожно насурьмленными бровями, одутловатым лицом и лохматыми волосьями, если верить, конечно, портрету художника И. Репина, находящемуся в московской Третьяковской галерее.
Писатель И. Лажечников ее куда привлекательнее описал: «В один из красных дней весны приехала к нам гостья молодая, как она, привлекательная, как божья радость. Ничего прекраснее я не видывал ни прежде, ни после за всю жизнь свою. Когда она вошла неожиданно с князем Васильем Васильевичем в мою светелку, мне показалось, что вошел херувим, скрывший сиянье своей головы под убрусом и спрятавший крылья под парчовым ферезем и опашнем, чтобы не ослепить смертного своим явлением»[61].
У Репина непривлекательная реалистическая натуральность, у Лажечникова эдакая сказочность «Царевны Лебедя» Врубеля. Отчего бы это такое колоссальное разногласие в портретах двух больших художников? Секрет открыть нетрудно. Портрет Репина писался во время уже третьего стрелецкого бунта, когда Софья окончательно хотела утвердиться на русском престоле. Не вышло. Стрелецкий третий бунт был Петром подавлен, уйти безнаказанным никому не удалось, предводителю Шакловитому тоже, хотя он в светелке Софьи между юбками прятался. Всех, конечно, на жестокую пытку и головы долой. Софью Петр пытать не стал. Все же царственная особа, для наказания сослал ее в Новодевичий монастырь монахиней Сусанной, горькие грехи свои замаливать.
