Переговоры
Японская сторона настаивала на том, чтобы переговоры происходили в российской столице. Но российская сторона попросила сделать местом переговоров Токио, объясняя это тем, что министр иностранных дел Ламсдорф будет сопровождать царя в его длительной европейской поездке. Премьер Кацура увидел в русской просьбе желание замедлить ход переговорного процесса. Так или иначе, но возникла пауза, весьма грозная пауза.
Император Николай Второй в сентябре 1903 г. отправился в Германию. Существенно указать на то, что царь передоверил немало полномочий Алексееву, который был весьма далек от дипломатических тонкостей и полагал, что будет выглядеть в глазах императора лучше, если в контактах с японцами продемонстрирует жесткую решительность, граничащую с непримиримостью, если займет наступательные позиции, если будет игнорировать предупреждающие сигналы. К примеру, Алексееву «ничего не стоило» посоветовать императору следующее: «Если японцы переправят хотя бы одну бригаду через Корейский пролив, следует немедленно сообщить японскому правительству, что дальнейшее военное наращивание с японской стороны вызовет ответные меры с нашей стороны». В качестве ответных мер Алексеев имел в виду блокаду корейского побережья, а также мобилизацию русских войск на Квантунском полуострове (и в Маньчжурии в целом).
Царь был едва ли не безмятежен. В Берлине он сказал кайзеру Вильгельму, что войны не будет, потому что он ее не хочет. Со своей стороны, императору Вильгельму Второму нравились геополитические рассуждения. Кайзер буквально упивался зажигательным красноречием, предостерегая Николая, прежде всего, от японо-китайского сговора. Немцы забили тревогу не на пустом месте. Согласно сообщенным германским кайзером сведениям, японская сторона секретно договорилась с китайской, и та пообещала выставить 20-тысячную армию 48 полевых орудий и двенадцать пушек для действий против российских войск в горной местности. Вот что говорил «Вилли», обращаясь к «Ники»: «Китайские войска тренируются день и ночь… Руководимые японскими офицерами-инструкторами, эти войска постоянно увеличивают свою численность! Хорошенькое дело. Я считаю, что китайцам не должно быть позволено иметь в своей армии японцев! Ведь японцы убеждены, что сумеют возбудить в китайцах ненависть к белой расе в целом и вонзить кинжал в твою спину в случае, если ты окажешься лицом к лицу с японскими авантюрами на морском побережье».
В отличие от уже привыкшего к алармизму кайзера императора Николая, генерал-министр Куропаткин был серьезно обеспокоен. Он прервал свой отпуск (предполагавшийся долгим) и, вместо ожидаемого ухода в отставку, возвратился к своим министерским обязанностям. Именно от него царь получал самые грозные предупреждения. Чтение переписки монарха и его министра производит несколько странное впечатление. Куропаткин наращивает ноты обеспокоенности, а царь как бы служит психотерапевтом и успокаивает своего министра. Отвечая на грозные предупреждения Куропаткина, царь пишет на полях его донесения 23 октября 1903 г.: «Тревога на Дальнем Востоке, по всей очевидности, начинает спадать».
И это при том, что Куропаткин, как минимум, дважды — в октябре и декабре 1903 г. рекомендует оставить Южную Маньчжурию, вывести из нее войска — как условие, абсолютно необходимое для предотвращения войны с Японией. Копии своих докладов монарху Куропаткин шлет Ламсдорфу, Плеве и Алексееву — представителям трех точек зрения: первый желал избежать войны, второй жаждал «маленькой победоносной войны», третий боялся проявить слабость. В декабре 1903 г. Куропаткин пишет царю: «Экономические интересы России на Дальнем Востоке весьма незначительны. Успех или неудача в использовании нескольких угольных шахт или деревообделочных предприятий не имеют столь большого значения, чтобы идти на риск войны». Позднее Куропаткин так «дистиллирует» суть своих посланий государю: «Я думал, что обрыв отношений с Японией вызовет национальное брожение в России и приложил все силы, чтобы избежать его».
На этом этапе все ожидали итогов начатых на пике взаимного ожесточения двусторонних российско-японских переговоров. Их главной особенностью стало то, что русская сторона хотела ограничить дискуссии проблемой Кореи, а японская сторона делала акцент на территориальной целостности Китая, на принадлежности Маньчжурии Китаю. На протяжении первой недели октября 1903 г. в Токио поступили известия об отвергнутых Россией японских требованиях относительно гарантий территориальной целостности Китая, и о прибытии пополнений русскому флоту на Дальнем Востоке.
Переговоры фактически зашли в тупик. Чтобы выйти из него, российская сторона 1 декабря 1903 г. предложила, чтобы территория севернее 39 параллели в Корее считалась нейтральной зоной (линия Пхеньян-Вонсан). В ответ японские представители сделали свое предложение: они прекращают обсуждение поведения России в Маньчжурии, если Россия не будет обсуждать поведение Японии в Корее и фактически согласится на преобладание Японии в Корее. Алексеев справедливо охарактеризовал это японское предложение единственный возможный для Токио компромисс — как стремление Токио установить протекторат над Кореей, оставляя руки России свободными в Северном Китае. Именно такую интерпретацию японского контрпредложения мы видим в телеграмме наместника Алексеева царю от 26 декабря 1903 г.
Трудно не дать негативной оценки родственнику Безобразова адмиралу Абазе — секретарю Дальневосточного комитета. От имени императора Абаза нередко слал телеграммы Алексееву. Тон этих телеграмм был неизменно жестким. Полагая, что он имеет дело с личным мнением императора Николая Второго, наместник Алексеев принимал их тон как директивный и отвечал японцам также в жестком тоне, фактически отходя от последних возможностей компромисса. Получалось, что одна сторона поощряла жесткость другой, Петербург стимулировал несговорчивость наместника во Владивостоке и русских дипломатов в Токио. Находясь в этом замкнутом круге, Абаза не считал нужным оповещать о нюансах российско-японских переговоров даже главу русской дипломатии Ламсдорфа. Такое же нарушение инструкций (предполагая, что с ним делится своими личными мыслями сам император Николай) допускал Алексеев. Он тоже не делился с главой внешнеполитического ведомства опытом своих контактов с японцами.
29 декабря 1903 г. адмирал Абаза доложил царю свое мнение: если даже войны с Японией удастся избежать, Россия просто обязана усилить свое военное присутствие на Дальнем Востоке. И сделать это нужно быстро. «Чтобы поддержать мир между народами Дальнего Востока, необходимо присутствие наших войск, даже если эти войска не приступят к конкретным операциям. Существует японская поговорка: «Сильный не вынимает меча из ножен», и эта поговорка кажется пригодна к оценке текущей ситуации».
13 января 1904 г., решив (судя по всему), что дальнейшие переговоры бесполезны, японское императорское правительство обратилось в четвертый — и последний раз — к российскому правительству с предложением пересмотреть свою позицию. Министр иностранных дел Курино потребовал от посла в Петербурге Курино лично и устно обратиться к Ламсдорфу: японское правительство готово с пониманием отнестись к интересам России в Маньчжурии, но Россия должна уважать территориальную целостность Китая и не вмешиваться в договорные отношения Китая с другими державами, включая Японию. В конечном счете императорское правительство Японии предложило России (это очень важно) радикальный раздел зон влияния: Маньчжурия становится русской зоной влияния, но Россия отказывается от попыток ввести в зону своего влияния Корею, подразумевая ее переход полностью в японскую сферу влияния. (Такое «упрощение» ситуации далеко не всеми поддерживалось в Японии. К примеру, возглавлявший армию Ямачато Аритомо категорически отказывался на эту, а его точки зреения «уступку» — получив ее, Россия не ослабит, а «распалит» свои амбиции).
Посол России в Японии Розен неоднократно предупреждал Петербург от благодушия. Если Япония ощутит себя загнанной в угол, она будет воевать.
Условием «упрощения» взаимной задачи был быстрый ответ Петербурга на японские предложения. Не менее четырех раз посол Курино оказывал на министра иностранных дел Ламздорфа своего рода психологическое давление с целью побудить того быстро и определенно ответить на японские предложения. Нетрудно было представить себе, что не имея экстренных причин, японский посол не стал бы столь назойливо требовать немедленно ответить на японские предложения. Была видна и исключительная взволнованность японского дипломата.
На балу в Зимнем дворце японский посол встретил бывшего министра финансов Витте и попросил его о помощи в дипломатическом разрешении потенциального конфликта. «Япония на краю своего терпения, и если ответа не поступит и сейчас, то разразятся враждебные действия». Витте передал слова Курино Ламздорфу, но ответ министра вселил мало надежд: «Я ничего не могу поделать. Я фактически не принимаю участия в переговорах». К 4 февраля 1904 г. российского ответа не последовало, и Токио принял роковое решение. Пораженному Ламздорфу посол Курино заявил, что покидает русскую столицу. Курино объяснил министру, что его правительство считает «необходимым защищать свои права».
