т. е. тоже, видимо, бросила ее в воду. «Каменная девка» забрала ее к себе в гору…
Следует подчеркнуть, что тунгусы, с которыми у юкагиров очень много общего, ограничивались принесением в жертву домашних оленей — обычно на похоронах. О принесении тунгусами в жертву людей по приказу шамана мне не приходилось слышать или читать. Это, несомненно, указывает на то, что юкагирские предки имели иную, более архаическую, культуру, нежели предки тунгусов.
В древности юкагирское шаманство носило так называемый семейный характер: шаманы имелись почти в каждой семье. Профессиональных шаманов, подобных тунгусским, юкагиры не знали.
До прихода тунгусов юкагирские шаманы камлали без бубнов. «На реке Шаманкиной тогда жил шаман по имени Кожэдэн, — рассказывал мне Е. И. Шадрин. — У него не было барабана, и он лечил своих людей тем, что убивал собаку и оплетал ее кишками урасу, в которой жил. Из-за него и река стала называться Шаманкиной…»
Яйцевидный бубен, обтянутый кожей двухлетнего оленя, колотушка из креня, обшитая камусом [48], шапка с бахромой из ремешков, спускающихся до груди, — все эти атрибуты профессионального шаманства юкагиры заимствовали у тунгусов.
Возле поселка Ойотунг мне показали могилу юкагирской шаманки. Над могилой возвышался крест, но раньше над ней стояла тренога из шестов. На вершине треноги были укреплены три деревянные птички: утка, сова и еще одна, не известная мне. Птички — символы тунгусских шаманов, которые во время камлания воображают себя летящими утками, совами, воронами и другими птицами.
Духами-помощниками юкагирских шаманов, как и тунгусских, служили мамонт, медведь, лось, волк, лисица, орел, ворон, кукушка, гагара. Самыми сильными юкагиры считали духов мамонта и медведя, в особенности первого. Дух мамонта — холхут айби — использовали наиболее «лютые шаманы», но даже они не всегда решались прибегать к столь страшному средству…
Как известно, шаманы отдельных родов, особенно «сильные», нередко враждовали друг с другом и вели символические поединки, напуская друг на друга своих духов-помощников. Но этого, по-видимому, было недостаточно для анадырских шаманов, которые, по сообщению Афанасия Дьячкова, кидали друг в друга продолговатыми небольшими камнями. Дьячков пишет, что шаманы соблюдали очередность в бросании камней: получивший контузию шаман несколько часов лежал бездыханным, но потом поднимался, и тогда наступала его очередь бросать камень…
Мрачной особенностью юкагирского шаманства, связанной с культом предков, являлось посмертное расчленение тела шамана его кровными родственниками.
Это производило сильное впечатление на всех, кто соприкасался с юкагирами. Датский купец Избрандт Идес, путь которого из России в Китай проходил далеко в стороне от Якутии, упоминал о ее жителях юкагирах, видимо, исключительно ради этой колоритной детали.
В справке, составленной в Якутске в первой половине XVIII в., говорилось, что юкагиры кости шаманов «упрашивают по своей шерте (вере. — В. Т.) бисерами и одекуем [49], и звериными лоскутками и, положа в мешок, возят с собою в юртах и берут на промыслы» {114}.
Череп шамана наследовал его сын. «…Череп, как бога, почитали, — рассказывал коркодонский юкагир Николай Самсонов В. И. Иохельсону, — Для него деревянного человека делали (т. е. куклу. — В. Т.). Череп его там приставляли. Для него одежду делали… Ту одежду вышивали… Для его лица одежду делали, места для глаз белые делали, рот ему тоже делали. Сверх того вышитого кафтана его одевали кафтан из шкур пыжиков. Сверху этого дым-лепыми ровдугами заворачивали. После этого сажали, в переднем углу сажали. Хорошее что когда едят, в огне жгут, перед ним это держат. Таким образом кормили. Этого как бога имели» {115}.
По-юкагирски этот «бог» назывался хойл. При перекочевках его несли в деревянном футляре. К нему обращались за советом во всех важных случаях жизни. Ответ узнавали но тому, насколько легко или тяжело его было поднять: если легко — значит, хойл дал «добро», если тяжело — значит, не одобрял. Если казалось, что поднять и не легко и не тяжело, «бога» откладывали в сторону и решали сами, что делать…
Глава 8
СОСТАВНАЯ СЕМЬЯ ВМЕСТО РОДА
В юкагирском фольклоре всегда сначала упоминается мать, а потом отец. В образе матери (эмэй) древние юкагиры олицетворяли солнце, огонь, воду, землю, лес и очаг.
«Огонь-мать, твоим теплом сильна будь!» — пел юкагирский шаман, начиная камлать. В песнях юкагирские шаманы верхней Колымы посещали «двух духов женского пола» — абучарэ, обитавших при слиянии неких двух рек.
Женщина занимала достаточно высокое положение и в реальной, обыденной, жизни юкагиров. В. И. Иохельсон отмечал, что в круг обязанностей мужчины входит добывание пищи, но отнюдь не ее распределение. Это делают женщины. На долю охотника доставалась слава, и то лишь в той мере, в какой ее определяли женщины. Женщины приносили ему голову убитого им лося или оленя да ставили его чум «впереди других». Во время перекочевки нескольких юкагирских семей женщины нередко спорили о том, чей «шатер» должен быть на переднем плане. Каждая восхваляла охотничье искусство своего мужа или сына, если, конечно, не было общепризнанного авторитета {116}.
В изображении Н. И. Спиридонова женщина — центральная фигура юкагирской семьи. «Семья у одулов есть отдельно живущая группа или, выражаясь языком самих одулов, отдельно ставящая шатер или юрту, имеющая свой огонь и сконцентрированная вокруг одной женщины — матери. Мать — это все. Она — центр и фундамент семьи, и племя происходит только от нее» {117}.
Юкагирские женщины принимали участие и в делах, выходивших за рамки семьи. Согласно Спиридонову, верхнеколымские юкагиры устраивали общие собрания «лучших охотников и матерей».
По преданиям среднеколымских якутов, в древности предводительницами юкагиров были женщины-шаманки.
Юкагирский брак на верхней Колыме заключался, как правило, без внесения выкупа за жену — калыма, причем жених и невеста свободно выбирали друг друга. Этим юкагиры решительно отличаются от тунгусов, у которых при заключении брака вопрос о калыме играл первостепенную роль и решающий вес имело мнение родителей, в первую очередь отца.
Юкагирский сват, отправленный с матримониальным поручением, обращался к отцу невесты с такими словами: «В свой дом пусти [жениха] своим дитятей». Отец, не отвечая, брал топор, шел в лес и валил сухое дерево. Юноша должен был поднять дерево и перебросить через «дом» (чум). Если это ему удавалось, родители невесты говорили: «Сына имеем, наши кости хорошо уложить сумеет!» И вопрос о браке решался положительно. Случалось, что претендент не нравился невесте или
