Далее Красного и Черного Яра бунт не пошел. Умные люди, распоряжавшиеся в Астрахани, послали атамана Ивана Дорофеева с войском поднимать Поволжье; Дорофеев подошел к Царицыну, послал к горожанам приглашение стать за брадобритие и старое платье, но получил ответ: «Пишешь к нам, чтоб пристать к вашему союзу: и мы к вашему союзу пристать не хотим; с кем вы думали в Астрахани, там себе и делайте. Да вы же к нам писали, будто к нам приезжают в город калмык многое число и будто в городе отымают хлеб, и калачи, и харч безденежно: и у нас того не бывало. Да вы ж к нам писали, будто стали за православную христианскую веру: и мы, божиею милостию, в городе Царицыне все христиане и никакого раскола не имеем и кумирским богам не поклоняемся, и козаки донские к вам приезжали из разных станиц, и к вашему приобщению приставать не хотят и вам отказали».
Отправляя Дорофеева к Царицыну, умные люди ему наказали: «Если донские козаки к ним пристанут, то им, взяв Царицын боем, идти до Москвы и по дороге брать города, а противников побивать до смерти, потому что государь в Стекольном закладен в столпе и на Москве управляют бояре, Бутурлин да Головин, и, пришед к Москве, проведать о том подлинно». Итак, успех бунта зависел от донских козаков: донские козаки не дали помощи, и Царицын не был взят боем. Дорофеев не пошел дальше без козаков. Отчего жена великой реке не нашлось охотников постоять за Христову веру и за брадобритие? Охотники были, потому что кроме желания добыть зипун были сильные неудовольствия на Москву, на царя; охотники были, но их было еще не много, они не были в собрании, и, главное, у них не было вождя. Астраханский бунт произошел внезапно, без предварительного сношения с недовольными на Дону, застигнул последних врасплох, вовсе неприготовленными; притом умные люди, распоряжавшиеся в Астрахани, сделали большую ошибку, отправив возмутительные письма прямо в Черкаск, к правительству донскому, тогда как атаманы и старые козаки никогда не начинали восстаний против московского правительства, и бунты вспыхивали не в Черкаске, а в дальних козачьих городках, наполненных новоприбывшею голутьбою, искателями зипунов. Наконец, Федор Матвеевич Апраксин, узнав в Воронеже об астраханском бунте, писал в Черкаск, чтоб тамошнее правительство послало от себя во все козачьи городки добрых козаков человека по два или больше с подтверждением, чтоб нигде к астраханцам не приставали и, если явятся воры, били, ловили и присылали в Воронеж; войсковому атаману Апраксин велел идти к Царицыну, чтоб воровской замысел пресечь; о себе Апраксин писал, что идет к ним водой с солдатскими полками, а наперед себя посылает козацкие слободские полки; то же самое написал и во все козачьи городки. «О походе своем писал к ним и пустил эха, чтоб их привести тем в размышление», — доносил Апраксин царю. Донцы действительно пришли в размышление, следствием которого было то, что они целовали крест не изменять царю, выслали войско против бунтовщиков и астраханских посланцев, заковавши, отправили в Москву вместе с прелестною грамотою. В Москве любопытствовали знать, что такое за кумирские боги, о которых писали астраханцы? Один из их посланных объяснил дело: кумирами бунтовщики называли столярной работы личины деревянные, на которых у иноземцев и у русских начальных людей кладутся накладные волосы для бережения, чтоб не мялись. Присланные от донских козаков объявили в Москве, что у них все тихо и бунта не будет, потому что им от великого государя никакого утеснения нет, и тем они перед иными народами от великого государя пожалованы и взысканы, что к ним до сих пор о бородах и о платье указу не прислано, и платье они ныне носят по своему древнему обычаю, как кому из них которое понравится: иные любят носить платье и обувь по-черкесски и по-калмыцки, а иные обыкли ходить в русских стародревнего обычая платьях, и что кому лучше похочется, тот так и творит, и в том между ними, козаками, распри и никакого посмеяния друг над другом нет, а немецкого платья никто из них, козаков, у них на Дону не носит, а мастера, т.е. портные, которые б немецкое платье могли делать, в городках их козачьих не живут, и охоты у них, козаков, кроме изволения государского, к тому немецкому платью нет, а когда к тому будет изволение его, государское, и они воли государской противны не будут.
Таким образом, бунт был остановлен в самом начале несогласием донских козаков в нем участвовать, а между тем Петр тотчас же принял энергические меры к его потушению. Он находился в Митаве, когда получил из Москвы весть об астраханском бунте; понимая всю опасность бунта по местности, в которой он загорелся, зная, какими горючими материалами окружена эта местность, зная, что многие и не в дальнем расстоянии от Москвы встретят с радостию людей, восставших за брадобритие и старое платье, Петр велел фельдмаршалу Шереметеву поспешно двинуться к Москве, за которую очень опасался, как видно из письма его к Т. Н. Стрешневу от 12 сентября: «Вчера от князь Бориса (Голицына) письмо я принял, в котором пишет о бунте астраханском и что вы выбрали воеводу. Извольте из ближних несколько… (прибрать?) и дать ружье, такоже сыскать к ним офицеров, кои ныне учат их по городам. Мы для лучшего отпустили к вам господина Шереметева с конными и пешими полки и чаем, что он с конницею к вам будет в две недели, також и пехота не замешкается, и сие изволь объявить. Також советую вам, пока вышереченной господин к вам будет, чтоб деньги, из приказов собрав, вывезли из Москвы или б с верными (людьми) тайно где положили или закопали, всякого ради случая; також и ружье лучше б, чтоб не на Москве было. Почты, кои ходят за рубеж и к городу, извольте задержать до времени».
Шереметев с дороги дал знать государю, что донские козаки не за бунтовщиков, а против них; верное известие о том же получено было и от Апраксина. Самое большое опасение не сбылось за Москву не нужно стало бояться, но Петр не любил складывать рук вследствие утешительных известий и писал Шереметеву: «Для бога, не мешкай, как обещался, и тотчас пойди в Казань». В какое радостное изумление пришел Петр, получивши известие, что козаки отвергли предложение астраханских бунтовщиков, всего лучше видно из письма его к Апраксину (от 25 сентября): «Письма ваши принял, из которых выразумел, что всемилостивейший господь не вконец гнев свой пролити, и оным уже чрез 25 лет губительным псам волю и в невинных кровях утеху подати изволил, и чудесным образом огнь огнем затушити изволил, дабы могли мы видеть, что вся не в человеческой, но в его суть воле. Которое дело с удовольствием рассуждая и воздав оному хвалу, не мало в настоящих трудах обрадовались».
Торопя Шереметева с войском к Астрахани, Петр хотел попытаться, нельзя ли покончить с нею поскорее мирным путем. Для этого 11 октября он послал в Астрахань с тамошним жителем Кисельниковым грамоту с увещанием к народу отстать от возмутителей и, перехватавши главных заводчиков, прислать их в Москву, чем заслужат прощение, в противном же случае будут казнены без пощады. 3 января 1706 года Кисельников приехал в Астрахань; собрался круг, ибо Астрахань, как в разинское время, управлялась теперь по-козацки, царскую грамоту приняли в кругу и послали за митрополитом Самсоном. Когда он пришел, стали читать грамоту и, выслушав ее, за государево здоровье молебствовали при пушечной стрельбе. 13 января митрополит приводил всех к присяге, и положили: буде от кого впредь с того числа какая будет неверность, и им чинить указ, чего они будут достойны; написали повинную к государю и для ее поднесения выбрали 8 человек, которых и отправили вместе с Кисельниковым. В повинной говорилось: «Междоусобие учинилось за брадобритие и немецкое платье и от многих воеводы Ржевского и полковников у начальных людей для взятков, налог и обид. Воевода не дал срока в деле немецкого платья для своей корысти, посылал по многие праздники и воскресные дни капитана Глазунова да астраханца Евреинова к церквам и по большим улицам, и у мужска и у женска полу русское платье обрезывали не по подобию и обнажали перед народом и усы и бороды, ругаючи, обрезывали с мясом. Ржевский у стрельцов ружьи обобрал, хлебного жалованья давать им не велел, с бань брал по рублю и по 5 алтын, с погребов по гривну, подымных по 2 деньги с дыму, валешных по 2 деньги, от точенья топоров по 4, с ножа по 2, от битья бумаги по 4 с фунта, с варенья пив и браг с конных по 5 алтын, с солдат и пеших стрельцов по гривне, с малолетних, со вдов, и которые в свейском походе, и женам их и детям платить было нечем, и тех сажал за караул и бил на правеже, и многие дворишки продавали и детей закладывали; у служилых людей и у всех градских жителей дворам спрашивал купчих, и которые дворы построены на данных местах, а иные купленные и в моровое поветрие крепости утерялись и в пожар сгорели, и с тех крепостей брали пошлины вдвое и втрое, а с рыбных и соляных и с иных всяких промыслов брали откупщики с стругов и с посадов привального по рублю, и по два, и по три, и по пяти, а с мелких стружков по полтине, а в тех откупах он, Ржевский, с начальными людьми были товарищами. Хлебные запасы из стругов велел без указу выгружать и возить на житный двор служилым людям, и они выгружали и возили на себе мимо подрядчиков, а он, Ржевский, за провоз тех запасов брал с подрядчиков деньги и моклый и гнилой запас целовальникам велел принимать у подрядчиков в неволю и за то бил батожьем насмерть. Он же посылал их зимним путем для рубки дров к селитряному варенью, и многие служилые люди от стужи помирали и на плаву с плотами тонули и в полон взяты; да и про домашний свой обиход для дров и сена и травы их посылал же; их же посылал на овощные и селитряные струги для караула и на работу до Царицына и до Саратова и до Сызрану без прогонных денег. А полковники и начальные люди немцы, ругаючись христианству, многие тягости им чинили и безвинно били и в службах по постным дням мясо есть заставляли и всякое ругательство женам их и детям чинили, а воевода Ржевский по челобитью их указу не чинил. Он же, Ржевский, велел брать крепостных дел подьячим сверх указу лишних денег и те деньги брал себе, и о тех поборах к Москве и в Казань посылали они челобитчиков, а указу о том не учинено, а о вышеписаных всех обидах хотели они для челобитья из Астрахани послать, и их не пустили. Да Ржевский же в Караганской бусе с головою Голочаловым да с Мещаряком был в паю. А шведов-полоняников, которые присланы к селитряному варенью в работу, мимо учиненных начальных людей, ставил собою в начальные люди, и у яхт и у мшанов были в матросах, и от них были русским людям налоги горше иных начальных людей. Полковник Дивигней (Девинь) с иноземцы начальными людьми брали к себе насильством из служилых домовных людей в деньщики и заставляли делать самые нечистые работы, они и жены их по щекам и палками били, и кто придет бить челом, и полковник челобитчиков бил и увечил насмерть и велел им и женам и детям их делать немецкое платье безвременно, и они домы свои продавали и образа св. закладывали, и усы и бороды брил и щипками рвал насильством».
