Наши ранние переводчики Евангелия на английский — они были почтенными людьми — оказались перед ужасающими трудностями в передаче с оригинала добросовестной и приемлемой версии; но они проглатывали ее экстравагантно образную речь одним духом, что делало честь их героизму и честности целей, точно так же, как если бы они имели дело со скупой констатацией фактов. Переводчик с любого языка наделен некоторой свободой выражения в пределах между буквальной и либеральной передачей. Например, английская идиома «to take a picture» наверняка будет неправильно понята, если ее перевести буквально на французский, потому что они сказали бы «to make a picture» (а на русском это буквальный перевод «взять картину» вместо правильного «сфотографировать»), Однако при переводе Библии было бы рискованно отходить от буквальной передачи, так как текст считается «богодухновенным», «священным», в каждом его слове, и никакие вольности не могли быть допустимы в те ранние дни. То же самое в такой же степени относится ко многим людям в наше время, которые не имеют достаточной квалификации в переводе с иностранного языка. Те же наблюдения относятся к устаревшим или иностранным методам мышления и выражения. Например, когда еврейский пророк говорит своим слушателям: «Так сказал Господь», они не просто верили, но знали, что Господь действительно сошел на землю и разговаривал лично с пророком. Это был способ передать своим слушателям то, что его сознание говорило ему, и выразить это с такой торжественностью, на которую он был способен. И лишь редкий западный человек, незнакомый с образностью восточной речи, может быть введен в заблуждение подобными экстравагантными метафорами.
Наши переводчики на английский язык заслуживают доверия за свою работу, которую мы ошибочно относим к оригиналу. Многие ли из нас останавливаются, чтобы подумать о том, что великолепный перевод первого, девятнадцатого и двадцать третьего псалма — не продолжая перечисление дальше, — заслуга изысканного английского перевода, а не примитивного оригинала, с которым знакомы лишь немногие, тем более что никто не может пользоваться им так, как пользуется своим родным языком! Если допустить, что лишь существенное можно обнаружить в оригинале, а, вероятно, так оно и есть, и если изложить это в банальных выражениях на английском языке, то перевод лишится всякой красоты, а возможно, и большей части того, что оригинал, может быть, имел прежде. Красота — это атрибут божественного; истина, добро и праведность — божественны. Красота божественного, которая сияет со страниц английского перевода Библии, принадлежит английскому языку и тем мастерам английской прозы, которые выполнили перевод. Переводчики Виклиф, Тиндаль, Кавердаль и, наконец, Король Иаков — извлекли большую пользу от работы своих предшественников, среди которых выдающееся место принадлежит мученику Тиндалю.
Обыденный язык Галилеи, на котором говорил Христос и Его ученики, был арамейский, диалект древнего ассирийского, родственного многим семитским диалектам, включая бытовавший в Иудее. Нет оснований предполагать, что Он не был знаком также и с греческим, бывшим в общем употреблении по всей Галилее, а Он и Его ученики время от времени посещали греческую территорию Декаполиса. Те, кто углублялся в литературу Греции, не может не узнать в Евангелии от Луки и в Деяниях Апостолов легкий ритмичный поток этого несравненного языка. Лука, как попутчик и секретарь Павла, записал бурные события того путешествия. И хотя именно Павел стоял перед Фестом и Агриппой, а позже перед критически настроенной аудиторией на холме Ареса в Афинах, именно греческий стиль Луки придал форму тому содержанию, которое изложил Павел. Нельзя не пожелать, чтобы все записанное от начала до конца сохранялось в свободном от невнятности ориентализма виде и сочеталось с определенностью, которую нельзя ожидать от громоздкого, примитивного жаргона.
Другие перспективы
«У нас есть перспективы знаний о Боге», — сказал почтенный профессор систематического богословия, т. е. «истории, включая откровение, мотивы и опыт. И эти три части должны быть согласованы: ни одна не может быть важнее остальных, ибо преувеличение значения откровения ведет к догматизму; преувеличение значения мотива ведет к рационализму; преувеличение значения опыта ведет к мистицизму». В юности мы сильно склоняемся к откровению, в зрелости мы рационализируем наши верования, а в зрелом возрасте мы обращаемся к нашему опыту. Это изречение мудрого христианина-не-еврея имеет строго западный фундамент, без рабства в традициях прошлого и без управления духом подобного тому, который поддерживал узкий кругозор книжников и фарисеев. Есть свобода в том, чему учил Христос и что никогда не знал иудаизм.
Высушенная оболочка, которую этот культ мог предложить Ему, Его не привлекала, так как с 12 лет Он мог отстоять свою позицию среди еврейских толкователей иудаизма в храме. Из этого можно сделать два заключения. В 12-летнем возрасте Он знал столько же об их хваленых законах, сколько и они; второе — они не нуждались в Нем, судя по тому, что после этого Он был известен им лишь как «сын плотника» вплоть до начала Его единственной в своем роде миссии. Его первым актом богопочитания, о котором имеется запись, является Его посвящение от рук Его Предтечи в волнах Иордана. Его видение достигало масштаба, охватывающего вечность, сокращая, таким образом, до минимума то, до чего можно дотронуться и задержать в руках. Он не ставил ни во что чудеса, потому что они мешали Ему, хотя люди постоянно требовали их. Он не культивировал атмосферу мистерии, Он был прямым и искренним. Его обращение к нам на Западе было таким, словно с нами говорил кто-то из нас. Снова и снова Он повторял, кто Он, и если Его не понимали, то чья была вина? Человек из Назарета — это самая уникальная материализованная Личность, которую знала история, потому что по странному парадоксу Его вещество от духа, а дух вечен, что бы ни говорилось о теле. Он подтвердил реальность духа как никто другой и сделал это безо всякого показного «спиритизма», или «спиритуализма», или чего-либо, выходившего за рамки простого здравого смысла. Никогда ни один земной гость не говорил или не мог сказать: «Я пришел, чтобы они могли жить, и чтобы они могли иметь более полную жизнь».
Миф, плод воображения, по возможности опирающийся на факты, с течением времени обретает большую привлекательность и невещественность, но теряет определенность и вероятность. Таким образом, Геракл, Ясон, Тесей и другие имели вокруг себя нимбы из многих невероятных подвигов, результатом чего явилось неверие в само их существование. Но посмотрите на современное им чудо, которое представляет выдающегося человека их времени, настоящего человека из плоти и крови, а не бога или тень. Мы обязаны этим открытием давно похороненной литературе соседнего народа[82], чей язык сократился до письменной формы, в то время как греческий был лишь разговорным языком. Традиция, как обычно, разобралась по-доброму с их славой — настолько щедро, что в течение времени они превратились в миф со многими странными и конфликтными рассказами о них. Как контрастирует это с жизнью и учением Человека из Назарета! Расовые мифы должны быть любимыми у искателей популярности и у тех, кто с благодарностью их воспринимает. Но Христос избегал популярности — она мешала Его учению. Он был достаточно справедлив к завоевателям-римлянам. Он клеймил книжников и лицемеров так же немилосердно, как наказывал менял в храме. Правда, создатели мифов трудились, стараясь заставить мир поверить в то, что им хотелось, независимо от правды. И все это не имело смысла. Его жизнь противоречит мифотворцам. Он выступает четким барельефом, отделившись от Своего фона не благодаря записям, а вопреки им. Его реальность несомненна, потому что она за пределами человеческой фантазии.
Терпимость и бескомпромиссность
Христианство терпимо по отношению к другим религиям, но оно должно быть бескомпромиссно христианским. «Ты, который меня отрицаешь перед людьми». Помните: это предупреждение, это императив. Это больше, чем этика, и неизмеримо больше, чем племенная этика. Разве для проповедника не имеет значение, видит ли он Христа в одном ряду с еврейскими раввинами, или, возможно, возвышенного до уровня пророка теми, кто «забивал пророков камнями»? Неужели найдется глупец, который сомневается в том, что еврейская враждебность к христианству сейчас ничем не отличается от той, какой она была всегда? И еще, посмотрите на распятую Россию! Иудаизм всегда нетерпим, но всегда склонен к компромиссу. Факт расовой солидарности, который неизбежен, делает возможным претендовать на имя христианина, оставаясь евреем, или быть американцем, тайно оставаясь членом некоего квазигосударства внутри нас и всегда коварным врагом. Стоит только иудаизму одержать верх численной силой, финансовой выгодой, и вот перед тобой открыто стоит убийца, деспот, Шейлок, такой же безжалостный и неумолимый, как сама смерть. Все те, кто сомневается в этом, прочитайте об этом в Талмуде или переживите революцию, такую, очевидцами которой были многие из живущих ныне, и запомните: «Никто не слеп настолько, чтобы не видеть».
