Нельзя забывать и о европейцах, которые пожелали вернуть свое привилегированное положение после того, как США его поколебали. Ворвавшись в пролом, в 1854 г. британцы, а потом в 1855 г. русские и наконец в 1856 г. голландцы потребовали от сёгуна столь же благоприятных условий, какие были предоставлены американцам. Японцы, понявшие с тех пор, как увидели корабли коммодора Перри, что всякое сопротивление бесполезно, уступали без имитации борьбы; им нужно было только пристраиваться, изменяться, приобретать новые технологии и, таким образом, получать информацию, направлять за рубеж миссии, что они немедленно и начали делать. А в 1859 г. правительство приняло решение и о создании «голландской» медицинской школы, чтобы для начала приступить к решению традиционных проблем, которые касались каждого.
Иэмоти и терроризм
Однако в стране эти события, известные по слухам, плохо понимаемые, искаженные разнообразной молвой, вызвали такую реакцию, которая застала правительство врасплох. Так что сёгуну Иэмоти (сёгун в 1858–1866 гг.) пришлось иметь дело с драматичными вспышками насилия.
Первая из них была проявлением самого банального терроризма, который однако и способствует дестабилизации больше, чем что-либо. Она началась с убийства 24 марта 1860 г. при самом входе в сёгунский замок Эдо известного члена Совета старейшин Ии Наосукэ (1815–1860). Этот человек был известен тем, что подписал в 1858 г. знаменитые торговые договоры сначала с США, потом с Великобританией и наконец с Францией. Проводя реформаторскую политику и внутри страны, он прилагал много усилий для сближения сёгуната и двора, в равной мере демонстрируя недоверие к даймё Запада и ультранационалистам — те и другие часто действовали заодно, — постоянно проявлявшим враждебность к иностранцам. Хотя убийцы стали объектами беспощадного преследования (только двоим из них удалось ускользнуть), тем не менее эта история создала драматическую атмосферу, мало подходящую для успокоения и для сближения сёгуна и даймё Запада. Подавляющее большинство населения после этого дела стало воспринимать режим сёгуната и самураев, как и в далекие средневековые времена, в качестве власти, основанной только на силе и чуждой всякой морали. Что до тех, кто был склонен именно к насилию, им показалось, что настало время рассчитаться.
О них говорили, что это «решительные люди». В большинстве они первоначально входили в состав вооруженных отрядов какого-нибудь даймё, отличались атлетическим сложением и были посланы своим сюзереном в Эдо для усовершенствования их воинского искусства, дабы иметь возможность отразить предполагаемое иностранное вторжение. С этим спортивным развитием они в основном сочетали хорошую интеллектуальную подготовку, полученную у мыслителей школы Мито: замок Мито был построен в начале XVII в. на севере Эдо, и сёгуны со времен сто создания покровительствовали собраниям в нем мыслителей и эрудитов, изучавших историю — прошлое Японии — и конфуцианство; в 1841 г. к нему добавился центр воинских искусств (перенесенный в 1882 г. в Токио и размещенный в 1962 г. в специально построенном для него здании), существующий и поныне, — Кодокан. Итак, эти рыцари Японии нового времени соединяли в себе превосходную спортивную натренированность с развитым интеллектом, и такой коктейль из физических и умственных способностей мог послужить делу любого фанатизма. Самой ненавистной фигурой для них был коммодор Перри. Поскольку он давно покинул Японию, они обратили свою ненависть против японцев, сотрудничающих с иностранцами, — так, например, ими был приговорен к смерти, сам не зная об этом, Ии Наосукэ, — и против самих иностранцев, когда те находились в их досягаемости: в 1862 г. они зарубили мечами голландца по имени Хёскен, исполнявшего функции переводчика при американском консуле Таунсенде Харрисе.
Другая форма насилия по отношению к иностранцам, с которой не раз приходилось бороться сёгуну, имела вид событий, которые истолковать было тем трудней, что они происходили более чем в тысяче километров от его правительственной резиденции, на другом конце главного острова, в районах, которым управляли западные даймё; а ведь последние, которых Эдо сильно подозревал в склонности к мятежу — и это подозрение было обоснованным, — с давних пор демонстрировали враждебность к тому, что они считали косностью, слепотой и бесхарактерностью сёгунов, в равной мере катастрофическими.
Первый существенный кризис возник в Кагосиме, на самом юге острова Кюсю. На свою беду 14 сентября 1862 г. несколько британских путешественников встретили кортеж даймё этих мест, то есть Сацумы.
Они наблюдали за его прохождением, не проявив подкрепленной низким поклоном глубокой почтительности, какую всякий даймё обычно требовал от подданных. Самураи эскорта, увидев столь непростительное оскорбление со стороны лиц, не имевших никакого ранга в иерархии, которую они сами считали незыблемой, набросились на иностранцев. В схватке английский купец Чарлз Ричардсон был убит на месте, а двое его спутников ранены. Ситуация, уже драматическая, еще усугубилась, когда даймё Сацумы, надлежащим образом проинформированный, наотрез отказался оплачивать ущерб и проценты, которых потребовало британское правительство. Тогда британцы собрали напротив Кагосимы эскадру из семи кораблей; переговоры еще не закончились, когда залпы корабельной артиллерии начали разрушать город, и дело было бы несомненно доведено до конца, если бы тайфун, всегдашний спаситель японцев, не разметал суда. Однако тревога поднялась немалая, и даймё наконец согласился как выплатить штраф, так и наказать убийц.
Второй кризис разразился почти тогда же в Симоносэки, на западной оконечности главного острова. Этой областью, которую называли Тёсю, с XVI в. управляло семейство Мори. Представители этого рода, не признававшие действий сёгуната и отныне убежденные сторонники исключительно императорской власти, очень болезненно отреагировали на Канагавский договор — они обвинили сёгуна в том, что он отдает Японию иностранцам. Националистические страсти распалялись еще и оттого, что из Тёсю нередко видели корабли, крейсирующие неподалеку, что могло восприниматься как угроза. Ситуация стала настолько напряженной, что в июне и июле 1863 г. некоторые из этих судов подверглись нападениям японцев; их сразу отразили, но экипажи их восприняли тем с большим возмущением, что они были неожиданными и противоречили духу договоров. Ответ почти не заставил себя ждать: в 1864 г. союзные западные силы обстреляли порт Симоносэки, высадились и взорвали как склады боеприпасов, так и укрепления города. Сёгуну оставалось только начать переговоры о мире, что он и сделал, но ему пришлось расплачиваться разрешениями на торговлю, потому что он не мог выплатить огромную денежную компенсацию, которую потребовали союзники. Так снова наступил мир, в первую очередь благодаря услугам посредника нового типа — Иноуэ Каору (1835–1915). Он принадлежал к классу самураев и только что, в 1863 г., уехал в Англию, сопровождая Ито Хиробуми (1841–1909), который позже сыграет важнейшую роль в модернизации японских институтов; однако Каору был послан не сёгуном, а непосредственно своим сувереном, даймё Тёсю. Напряженные отношения между Востоком и Западом не затронули только коммерсантов, устных переводчиков, обучившихся своему ремеслу на практике, и ученых — чаще всего медиков и фармацевтов, — уполномоченных для общения с голландцами. Посредником становился самурай, чаще провинциальный, и социальное положение этого человека, что отношения, по природе более близкие к политическим, можно установить если не с сёгунской столицей, то по крайней мере с какой-то провинцией. Для этого были веские основания — Иноуэ Каору уже осознал, какую выгоду сможет извлечь из прочного союза с европейцами; он быстро сообразил, что в благодарность за кое-какие плодотворные переговоры британцы — которые с 1859 г. фактически обеспечивали 80 % объема внешней торговли Японии — охотно продадут ему современное оружие, а оно позволит ему свергнуть сегуна и привести к власти своих друзей и друзей своего даймё, сторонников императора.
Однако сёгунат несомненно не оставался настолько слепым и косным, каким его изображали даймё Запада. В 1862 г. Эномото Такэаки (1836–1908) официально выехал в Голландию с очень конкретной миссией: разобраться в кораблестроении, постичь тайны тех кораблей, техническое превосходство и огневая мощь которых вынудили Японию отказаться от традиционной политики закрытости. Позже этот человек станет важным политическим деятелем, но это уже другая история.
Так, в одном году больше, в другом меньше и часто с целями, противоречащими одна другой, японцы вновь начали разъезжать по миру, как в крепко забытую эпоху, когда они занимались пиратством у юго-восточного побережья континента. В 1862 г. японское судно прибыло в Шанхай; за ним постепенно последовали и другие, и издатели архипелага дрались за рассказы о путешествиях в Китай, который вызывал такое восхищение; однако с годами рассказчики создавали все более общедоступный и реалистичный образ Китая, ставший под конец негативным.
