Монастыри торговали также рыбой. По грамоте великого князя Василия Васильевича 1432–1443 гг., данной им Троице-Сергиеву монастырю на право рыбной ловли в Ростовском озере, «люди монастырские кде учнут торговати в моих городах или в волостях, купят ли что, продадут ли, ино им ненадобе ни мыт, ни тамга, ни иные никоторые пошлины, ни явленое им ненадобе». Такое же пожалование сделал великий князь Иван Васильевич в 1473–1489 гг. Нижегородскому Благовещенскому монастырю: «А коли с чем пошлют на низ на судне или вверх с каким товаром ни буди, или на возах, или что купят себе в Новгороде Нижнем или на Суре, ино им с того товару монастырского ненадобе ни мыт, ни костки…». Очевидно, Благовещенский монастырь покупал в Нижнем Новгороде какие-то потребные для себя товары. В 1465 г. великий князь Иван Васильевич освободил от уплаты пошлин «во всех моих городах и волостях» суда монастыря, ходившие на Белоозеро «с товаром по соль и по рыбу с торговлею», такие же льготы в том же году были предоставлены монастырю и тверским князем Михаилом Борисовичем.
Характерно то, что, хотя мы знаем случаи, когда сами монастыри становились местами большого торга и под их стенами возникали большие ярмарки, все-таки монастыри шли торговать в города. Центром торговли были города, а не монастыри, и в города устремлялись все торговые дороги. Поэтому совсем не случайно появление в городах монастырских дворов. Монастырские дворы, прикрытые иммунитетными грамотами князей, существовали во многих городах: в Москве, Владимире, Дмитрове, Нерехте, Ростове, Соли Галичской, Переяславле-Залесском, Угличе (Троице-Сергиева монастыря), Вологде, Белоозере (Кирилло-Белозерского монастыря), — но эти сведения, конечно, далеко не полные. Вероятно, были монастырские дворы и в Нижнем Новгороде, и в Костроме, и в Твери, известие о которых по нашим источникам падает только на конец XV и XVI в. «Лучший хозяин средневековья», каким был монастырь, тянулся поближе к городскому торгу. После половины XIV в., когда начинается монастырская колонизация окраинных, не освоенных феодалами районов страны, крупные монастыри продолжают сохранять прочную связь с городскими рынками. Об этом говорит наличие монастырских дворов в городах. Создание этих дворов преследовало не только военно-оборонительные цели, как убежища за городскими стенами на случай нападения внешнего врага, но прежде всего цель организации торговых операций монастыря в городе. Это подтверждается тем, что, во-первых, монастырские дворы основывались часто именно на посадах — в центре торгово-ремесленнои жизни города, а во-вторых, тем, что содержание жалованных грамот князей на эти дворы также ясно указывает на торговый характер деятельности монастырского двора в городе, поскольку в число льгот входит всегда освобождение от торговых пошлин и в них содержатся прямые указания на торговлю жителей монастырских дворов и даже монастырских крестьян в городе. В жалованной грамоте князя Юрия Димитриевича Савино-Сторожевскому монастырю имеется выражение: «… а которой хрестьянин монастырской продаст в торгу или в селе…». Слово «торг» здесь явно обозначает городской торг, так как противопоставляется селу.
Активное участие в городской торговле принимали и другие крупные феодалы, как например митрополичий дом, великие и удельные князья. В уставной грамоте великого князя Василия Димитриевича и митрополита Киприана 1389 (1404?) г. содержалось такое условие относительно митрополичьих людей во Владимире: «А митрополичим людям церковным тамги не давати, как было и при Алексее митрополите, кто продает свое домашнее, тот тамги не дает, а который имет прикупом которым торговати, тот тамгу даст». Следовательно, митрополичьи люди вели торговлю не только продуктами своего хозяйства, но и «прикупом», занимаясь перепродажей товаров, как и городские купцы. Характерно, что в этом случае княжеская власть сохраняла взимание доходной для себя тамги. Это подтверждает общее наблюдение, что льготы для торговли феодальных хозяйств вообще распространялись лишь на продажу продуктов своего хозяйства.
В докончаниях великих князей московских с рязанскими содержится условие о том, что с «князей великих лодьи пошлины нет». Упоминание о «лодьях» великих князей непосредственно связано с предшествующими фразами о порядке сбора мыта, поэтому нет никаких сомнений, что речь тут идет именно о торговле, а не о чем-нибудь другом (договоры 1402, 1447 гг. и др.). Судя по тому, что наличие монастырских дворов в городах было связано с торговой деятельностью, можно думать, что великокняжеские дворы на посадах преследовали эту же цель. Упоминания о них неоднократно встречаются в грамотах. Так, во, второй духовной грамоте великого князя Василия Димитриевича 1417 г. упоминается «двор в городе, што был за Михаилом за Вяжем, да новой двор за городом у святого Володимира». Новый двор появился именно за городом, на посаде, — эта подробность характерна для XV в. с его растущими денежными и торговыми операциями феодалов. Князь галицкий Юрий Димитриевич в своей духовной грамоте 1433 г. также оставлял своим сыновьям «двор свой да сад за городом на посаде». В духовной грамоте великой княгини Софьи Витовтовны 1451 г. говорится о том, что у нее имеется место «на Подоле», а место дворовое «Фоминьское Ивановича», упоминавшееся выше, Софья Витовтовна променяла тоже на двор на Подоле, кроме того, внуку своему, князю Юрию, она отдала «Елизаровский двор за городом», «на великом посаде Моравьевский двор и с садом». Эти примеры можно умножить. Наличие на городских посадах дворов крупных феодалов подтверждает, что они также были участниками городской торговли.
Значительно меньший удельный вес во внутренней торговле должны были занимать продукты ремесленного производства, так как большинство ремесленников работало тогда на заказ, а не на рынок. Характерно, что в одной из грамот князя Михаила Андреевича, данной в 143 — 1447 гг. Кирилло-Белозерскому монастырю, где разрешается монастырю свободная торговля рыбой, специально предупреждается: «…и наместниця мои Белозерские и их тиуны и все горожане о том им не бранят». Таким образом, горожане могли быть недовольны конкуренцией монастыря в рыбном промысле, что еще раз указывает на большое значение земледельческого и промыслового хозяйства для горожан XIV–XV вв.
Большую трудность представляет собой изучение торговых связей внутри русских земель в XIV–XV вв. Как и в более раннее время, эти связи возникали, главным образом, на основе различия естественногеографических условий.
Наиболее отчетливо прослеживается по источникам торговля между Новгородской землей и Северо-Восточной Русью. Известно, что тверские князья в первой половине XIV в., а потом и московские, идя по стопам ростовских князей раннего времени, неоднократно пытались использовать затруднительное положение Новгорода, постоянно нуждавшегося в подвозе хлеба из Ростово-Суздальской земли, для подчинения его своей власти или хотя бы для получения денежной контрибуции с торгового города. Сколько-нибудь устойчивых торговых связей между городами Северо-Восточной Руси установить не удается, и это, конечно, не случайно.
Более ясны данные о внешнеторговых связях русских городов. Монголо-татарское нашествие и иго серьезно подорвали внешнеторговые связи северо-восточных русских земель. Главное значение во внешней торговле приобрел теперь путь по Волге в Орду и через нее — в страны Востока. Торговые связи с Ордой были в XIV–XV вв. оживленными. Когда Тохтамыш шел в 1382 г. в поход на Русь, он позаботился прежде всего о том, чтобы в Болгарах «торговци Руськие избити и гости грабити, а суды их с товаром отоимати и попровадити к себе на перевоз… не дающе вести перед себе, да не услышно будеть на Руськой земле устремление его». Еще в первой половине XIV в. имеются указания на торговые связи с Ордой. В 1319 г., когда Михаил Ярославич Тверской был убит в Орде, там нашлись «гости, знаеми ему». На недружелюбную встречу ордынских купцов в русских городах жаловался Едигей в письме к великому князю Василию Димитриевичу.
Приводившиеся выше сообщения летописи о грабеже Нижнего Новгорода и других городов ушкуйниками показывает, сколь оживленной была торговля по волжскому пути. Порой она приводила к страшным бедствиям, как это было в середине 60-х гг. XIV в., когда по Руси распространилась эпидемия, «мор». Путь его, прослеживаемый по летописным известиям, характерен: мор распространялся как раз по торговым дорогам.[13] Сначала он возник «на Низу», потом в 1364 г. появился в Нижнем Новгороде, оттуда в том же году дошел до Костромы и Ярославля. Зимой или к весне мор пришел в Переяславль. На следующий год он достиг Ростова (если верить несколько сбивчивой хронологии летописей). Другая ветвь эпидемии шла от Нижнего Новгорода вверх по Оке и захватила Коломну. Москва осталась тогда в стороне от эпидемии.
