Венгры с перцем. Исторический путеводитель по друзьям и партнерам - Сергей Александрович Алдонин

съезд КПЧ, который может узаконить все выкрутасы реформаторов, говорили о слабости Дубчека, о настроениях в армии и органах Госбезопасности ЧССР. Шелест – современный лидер! – записывал беседу на магнитофон. Биляк прямо заявил, что здоровые силы в Чехословакии нуждаются в помощи с Востока. Записи тайных переговоров Шелест передаст Брежневу. Москву настораживала чрезмерная инициативность Шелеста, но упускать возможность неофициального контакта Брежнев не мог. В июле Шёлест пригласит Биляка в Крым – не только для отдыха. Но словацкий коммунист опасался публичных визитов.

Пришлось Брежневу подготовить встречу заговорщиков в Венгрии, при посредничестве Яноша Кадара. 20 июля на военном самолёте Шелест тайно вылетел в Будапешт. Встречали его как разведчика – аккуратно посадили в автомобиль и доставили в резиденцию Кадара.

Два часа Шелест с глазу на глаз беседовал с Кадаром, который, как известно, свободно владел русским. Шелест знал толк в промышленности, в индустрии, и разговаривали они не только о делах чешских. Поговорили – и снова в автомобиль. Они отправились на Балатон, на правительственную дачу. Душный летний вечер перешёл в тёплую ночь. Сначала Шелесту было жарковато в пиджаке, он его снял. Потом надел и даже на всякий случай перевесил через руку лёгкий плащ. Как-никак, плащи – важный атрибут шпионского фильма. Потом, под утреннюю прохладу, переговорщики согревались венгерской палинкой и московской водкой, воспользовавшись гостеприимством братской Венгрии. На берегу туманного озера Петра Ефимовича ждал словацкий товарищ, Василь Биляк. Некоторое время они вдвоём бродили по тёмной набережной, а потом до пяти утра полуночничали на даче. Биляк просил об активном содействии в борьбе с реформаторами. Шелест проинструктировал его, как составить секретное письмо в Политбюро с просьбой о помощи. Без такого письма войска стран Варшавского договора никогда не перешли бы границы ЧССР! Именно там, ночью, на берегу Балатона решилась судьба Пражской весны. Разговаривали под шум волны, без магнитофонов, без свидетелей. Даже охранники остались поодаль. Письмо словацких товарищей в Политбюро ЦК КПСС стало поводом к началу силовой операции. Но ведь они разговаривали не только об этом письме! Шелест был человеком экспансивным, конечно, беседа получилась эмоциональной, с шутками, прибаутками и криками. Но все слова растаяли в волнах Балатона… В политическом детективе должна оставаться недосказанность. Во-первых, читатели любят атмосферу тайны, во-вторых, автору спокойнее спится, если он не сорвал с именитых героев все и всяческие маски.

Изобретение Люмьеров – живые движущиеся картины, синематограф – в России узнали уже через пять лет после парижской премьеры на бульваре Капуцинов. Французскую диковинку показывали в антрактах оперетт, не только в столицах империи, но и в Харькове, Киеве, Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону. Было это в 1896-м году.

Как и в каждой уважающей себя европейской столице (а главный город венгров, несомненно, был истинно столичным городом и до распада Австро-Венгрии), в Будапеште появились энтузиасты волшебного фонаря с картинками. В современном Будапеште, на проспекте Ракоци, есть кинотеатр «Тисса». А в конце ХIХ века там было кафе «Веленце». Уютное местечко, где собирались торговцы и служащие, мелкие чиновники и даже короли богемы. Владелец кафе Мор Унгерлейдер был человеком большого темперамента, с фантазией и умением рисковать. Его другом и компаньоном был Йожеф Нейман, бывший циркач, акробат, натура артистическая. Кафе стало деятельным клубом со своим продуманным стилем, там заваривались политические дискуссии, там выступали артисты, устраивались литературные вечера.

Нейман и Унгерлейдер первыми в Будапеште загорелись идеей показа фильмов. История сохранила имя и метрдотеля «Веленце» Йожефа Бечи, который растянул посредине зала белую простыню, установил на столе проекционный аппарат и провёл первый в Венгрии киносеанс. Так завсегдатаи «Веленце» первыми в Венгрии познакомились с политым поливальщиком и увидели прибытие поезда. Нейман и Унгерлейдер сколотили фирму «Проектограф», чтобы покупать за рубежом новейшие киноленты. Друзья из «Веленце» стали несгибаемыми, всегда и ко всему готовыми пионерами синематографа, и им сопутствовала удача. За десять лет фирма встала на ноги и превратилась в настоящую кинокомпанию, в которой были сняты первые венгерские фильмы, весьма и весьма занимательные – «Охота на зайцев в Алфёльде», «Виды Будапешта», «Прибытие болгарского князя в Будапешт», «Соревнование в стрельбе по голубям на острове Маргит», «Похоронная процессия по перезахоронению останков Ференца Ракоци Второго в Будапеште и Кошице»… В «Проектографе» вышли и первые венгерские кинокомедии – «Пьяный велосипедист», «Карой Бауман». Сотни посетителей синематографических кафе и первых специализированных кинотеатров хохотали над фотографическими картинками под названием «Одержимые шахматной игрой». В фильме снимались профессиональные актёры-эксцентрики, один из которых изображал страстного любителя шахмат, которому даже в супе попадается шахматный конь.

Венгрия славится кондитерским великолепием и роскошной архитектурой Будапешта, но в кинематографе лучше проявились другие стороны национального характера. Многим лучшим венгерским фильмам присущ мрачноватый реализм. И здесь не обошлось без «руки Москвы». После войны венгры узнали советское кино. Им увлеклись многие молодые кинематографисты. Вместо лощёных упитанных джентльменов и кокетливых дам, к которым привыкли кинозрители всего мира, на экране жили веснушчатые оборванцы с винтовками, босоногие крестьянки, рабочие в мятых штанах и потёртых кепи. Погибал в водах Урала Чапаев, боролся за рабочее дело петроградский Тиль Уленшпигель – Максим, сочиняла песенку волжская письмоносица Стрелка… Никто не умел показывать жизнь босяков с таким чувством – то высоким штилем эпоса, то в духе народной комедии. Правда жизни восхищала. Попробуйте после какой-нибудь «Девушки моей мечты», «Тарзана» или «Большого вальса» посмотреть «Детство Горького» и «В людях» режиссёра Марка Донского – фильмы, заставившие многих в Венгрии по-новому взглянуть на искусство. Реализм и мистика фольклора, жестокая правда и сладостная мечта. В фильме звучат слова Горького: «Началась и потекла со страшной быстротой густая, пёстрая, невыразимо странная жизнь». Она потекла с экранов, её удалось выразить. Особенно странной эта жизнь виделась в Европе – волшебный мир удивительных фресок со сказочной живописной бабушкой, которая общается с домовыми, с бродягами, бурлаками, лихими волжанами. Нельзя было не напевать песню – пугающую, царапающую сердце, но не отпускающую. Многие запомнили её по-русски:

Кама для венгров – не чужая река. Интересно, представляли венгры 1940-х берега Камы, на которых когда-то жили их далёкие предки – протомадьяры? В фильмах Донского эта песня звучала как таинственное, впечатляющее заклинание.

Это тончайшее искусство потеряно современными мастерами: говорить своим единственным киноязыком, не выпучивая приём – иногда ведь так выпучивают, что глаза на лоб вылезают. У