На другой плите гробницы д'Отпулей была начертана надпись, снабженная, как и первая, инициалами «P.S.» и словом «praecum». Греческие буквы, идущие по краям плиты, ничего не дают исследователю: из них невозможно сложить какое-либо понятное слово. Проведенная по центру вертикальная черта в виде стрелы отделяет одну группу латинских слов от другой. Слева от стрелы написано «REDDIS» и «CELLIS», а справа — «REGIS» и «ARCIS». Связным текстом это, конечно, не назовешь, но слово «REDIS» может иметь отношение к Редэ, то есть Ренну или Разе. «REGIS», без сомнения, латинское «rex» (царь), поставленное в родительный падеж. «CELLIS» — аблатив (отложительный падеж, обозначающий место действия) множественного числа от «cella» («подземелье, подвал», «подземное жилище»), а «ARCIS» — родительный падеж от «arx», «цитадели».[51] Все это вновь совпадает с указаниями, данными аббату в Париже: «В Ренне, в подземельях королевской цитадели». Королевская цитадель — но о каком монархе идет речь? Имеется ли в виду «сокровище» Бланки Кастильской? Или же это сокровище «Пропавшего короля», мифического наследника Меровингов, о котором неожиданно упоминает в приключениях Арсена Люпена Морис Леблан (друг Жюля Буа и брат Жоржеты Леблан, спутницы Мориса Метерлинка)? Беранже Соньер не слишком хорошо понимает, в чем суть истории об этом утерянном Меровинге, что, впрочем, не так уж и важно. Важно то, что его поиск на кладбище оправдал надежды.
Но, похоже, этот поиск в ночи, сопровождающийся разрушением надгробий, не оправдывает надежд деревенских жителей, поначалу уверенных в том, что аббат решил привести кладбище в порядок. Упреки и замечания обитателей деревни и работников муниципалитета заканчиваются строгим выговором мэра. «Когда ущемляют мои интересы, я считаю себя вправе защищаться», — заявляет в ответ не на шутку рассерженный аббат. В конце концов муниципалитет разрешает ему продолжить работы на кладбище, но жителей Ренн-ле-Шато такое положение дел не устраивает: они направляют петицию префекту Од, желая уведомить его о странной деятельности священнослужителя. Поскольку ответа они не получают, следом летит вторая жалоба: «Мы недовольны тем, в каких условиях ведутся работы на кладбище: кресты опрокинуты, могильные камни — тоже. Такая работа на самом деле ничего не восстанавливает».[52] Но ответа от префекта так и не последовало, поэтому ничто не мешало Соньеру еще долгое время заниматься своими темными «кладбищенскими делами».
Если бы только это волновало прихожан… По ночам странный аббат «трудится» на кладбище, но с раннего утра Соньер в компании Мари Денарно отправляется бродить в окрестностях деревни, нередко забираясь в горы. На удивленные расспросы жителей он отвечает, что ему нужны камни, из которых он собирается сделать миниатюрную копию Лурдской пещеры, которая будет украшать церковный сад. Действительно, ближе к вечеру аббат возвращается в деревню, сгибаясь под тяжестью наполненной доверху сумки. Порой, по пути в Ренн-ле-Бен, Соньер встречает другого человека, исследующего окрестные долины и горы с не меньшим усердием. Достопочтенный аббат Буде («Доброго дня вам, месье Соньер, надо же, какая неожиданная встреча!») занят археологическими исследованиями: он определяет географические координаты некоторых скал и ищет наскальные надписи или древние кресты, скрытые в густых зарослях.[53] Иными словами, Соньер занимается странными делами и вдобавок переписывается чуть ли не со всей Францией, отправляя письма даже за границу.
Однако событие, произошедшее неподалеку от Ренн-ле-Шато, отвлекает внимание любопытных прихожан от Соньера. 5 ноября 1897 года в «Религиозном еженедельнике Каркасона» появляется сообщение: «В ночь с воскресенья на понедельник в приходе Кустосса было совершено ужасное преступление. В доме священника, на кухне, в луже собственной крови был найден аббат Жели, скончавшийся от тяжелых ранений. Мотив преступления заставляет следователей теряться в догадках. Несмотря на то, что прокуратура и жандармерия приложили все усилия к тому, чтобы как можно скорее найти преступника, дух тайны по-прежнему витает над местом этого трагического события. Аббат Жели останется в нашей памяти таким, каким он был: благочестивым и набожным человеком, обладавшим мягким характером, какой и должен быть у священнослужителя».
Итак, семидесятилетний Жан Антуан Морис Жели, исповедник и доверенное лицо Беранже Соньера… Потрясенный страшным известием, наш аббат отправляется на похороны своего несчастного собрата. Проводить аббата Жели в последний путь пришло множество народа, в толпе можно заметить и представителей местного духовенства, не говоря уже о главном викарии. Среди негромких разговоров в толпе то и дело можно услышать: что же случилось на самом деле?
В «Le Midi libre» от 3 октября 1975 года опубликована выдержка из материалов о расследовании дела 1897 года, в ней указаны обстоятельства, при которых был убит несчастный аббат. «Меры предосторожности, принятые убийцей, говорят об изощренном уме преступника. Несмотря на то, что кухня была местом борьбы, ее оставили в идеальном порядке, ни одного отпечатка рук или ног. Видимо, убийце удалось осторожно пройти мимо трех больших луж крови, поскольку снаружи не обнаружено никаких следов. Две крошечные капли крови в кабинете аббата Жели доказывают, что преступник побывал в жилых комнатах, но не оставил после себя ни малейшего кровавого отпечатка. Неизвестным был взломан замок дорожной сумки, в которой хранились различные бумаги и документы, принадлежавшие священнику. Однако убийца открыл сумку лишь потому, что он искал в ней какую-то вещь, но не деньги или ценности. Об ограблении говорить сложно, поскольку сбережения аббата остались нетронутыми: в его письменном столе хранились 683 франка золотом и банкнотами, а в комоде лежало 106.90 франка. Любопытно то, что труп был обнаружен в центре кухни лежащим на спине со сложенными на груди руками. Нам доступно лишь одно свидетельство, оставшееся на месте преступления, лишенного каких-либо очевидных мотивов: аббат не курил и ненавидел запах табака, однако во второй луже крови, рядом с окном, плавал блокнот из сигаретной бумаги „Царь“, на листке которого карандашом было помечено „Viva Angelina“».
Что думал Беранже Соньер об этом страшном убийстве? Не приходила ли ему, столь долго занимавшемуся расшифровкой посланий, мысль о том, что могло означать это «Viva Angelina» на листочке сигаретной бумаги? Сам Беранже курил, хотя и не должен был: с сердечной недостаточностью шутить не стоит. Возможно, он знал об этом деле гораздо больше, чем хотелось бы, но никто никогда не спрашивал аббата о его подозрениях или предположениях. В дни, последовавшие за преступлением, следствию удалось задержать племянника убитого аббата: он вечно нуждался в деньгах и не раз докучал своему старому дяде просьбами и требованиями о вспомоществовании. Однако, как было установлено, в ночь убийства племянник находился в другом месте. Преступник, этот загадочный «курильщик», искавший какую-то вещь и оставивший послание, так и не был найден.
Но кому предназначалось послание?
Вероятно, этот вопрос неотступно преследовал нашего священника в тот печальный ноябрьский день 1897 года, когда аббат возвращался с похорон в свое «орлиное гнездо», поднимаясь по тропинке к Ренн-ле-Шато. Но зачем изводить себя понапрасну? Что бы там ни произошло в Кустоссе, он не имеет к этому ни малейшего отношения. Разве что… Нет, довольно об этом. В конце концов, у него, как говорится, и без того забот полом рот.
Действительно, планы у священника наполеоновские: не проходит и дня, чтобы он не подправил или не переделал какой-либо мелочи в своих проектах. Правда, пока что все его замыслы существуют лишь на бумаге, но это не мешает ему в свободные часы воображать себя «военачальником» очередных строительных работ. В то же время он не забывает уговаривать богатых людей заказывать у него мессы. В этом деле неоценимую помощь оказывает Альфред Соньер, который, благодаря своей коллекции любовниц, имеет большие связи в высшем обществе. Заказы приходят, принося Беранже Соньеру двойной прок: ему достаются не только деньги, но и марки с конвертов, в которых приходят ответы дарителей. У аббата есть маленькая слабость — или, как назвали бы это сейчас, хобби: он собирает коллекцию почтовых марок.
Это период финансовой деятельности священнослужителя. Выходец из крестьянской семьи, Соньер отлично знает, как правильно распорядиться тем, чем он владеет. В банках появляются счета на его имя, но, что странно, скромный деревенский кюре не пользуется банками своего региона. Банкиры, издалека чующие прибыльного клиента, относятся к нему с большим доверием, но крестьянская жилка Соньера подсказывает ему «не складывать все яйца в одну корзину». По некоторым утверждениям, у аббата есть свой счет в австрийском и даже в английском банках, но точно можно утверждать лишь одно: основным местом вложения денег оказался Перпиньян, где священник появлялся очень часто, но при таинственных обстоятельствах.
