„Но не беспокоила ли эта скандальная роскошь, которой окружил себя аббат — который, верно, успокаивал свою совесть, думая о драгоценном мире, который Христос принял в Вифании от Марии Магдалины, — так вот, не беспокоила ли эта неумеренная роскошь епископа Каркасонского, злосчастного монсеньора Бийара, чьими милостями Соньер попал в это волшебное царство? Во всяком случае, он ничем не проявляет своего отношения к происходящему и предоставляет аббату полную свободу действий. Быть может, монсеньор решил, что Соньер „отработал“ право на вольготную жизнь, восстановив приходскую церковь? Отдадим должное Соньеру: починить храм было первоочередной заботой аббата. Как бы то ни было, столь „ренессансному“ образу действий священника, дающего работу целой плеяде ремесленников, не хватает скромности, а главное, вкуса“.[55] Действительно, как австрийский эрцгерцог, знаменитая парижская певица и другие важные персоны могли выносить столь „разношерстное“ причудливое творение Беранже Соньера?
Но времена меняются. Постаревший монсеньор Бийар в последние месяцы жизни практически беспомощен, и вскоре на епископском престоле оказывается монсеньор Босежур. К сожалению, нового епископа нельзя назвать толерантным человеком. Этот человек явно „не из нашего братства“, мелькает в мыслях Соньера, когда в 1902 году он узнает о его назначении. Первым делом новый епископ желает осмотреть свои владения, чтобы понять, что в них соответствует его требованиям, а что нет. Разумеется, поведение Соньера кажется ему из ряда вон выходящим: образ жизни кюре Ренн-ле-Шато не укладывается в рамки евангелической бедности! Правда, сам монсеньор живет в епископском дворце, гораздо более удобном, чем дом священника. Но, в конце концов, каждому свое! Для чего, собственно, существует иерархия? Если деревенские священники будут жить жизнью епископов, то к чему все это приведет, куда далее?
Впрочем, сначала монсеньор Босежур не предпринимает каких-либо действий, лишь в 1905 году он предлагает аббату новый приход. Соньер отвечает отказом: он не может покинуть приход, в котором его удерживают собственные интересы. Епископ настаивает на своем, пытаясь вызвать аббата в Каркасон, дабы выслушать его. Но, несмотря на все предупреждения монсеньора, Соньер избегает встречи с ним под предлогом болезни: при этом каждый раз на свет появляется новое медицинское удостоверение. Видя столь явное нежелание аббата покинуть свой приход, в 1909 году епископ закрепляет за ним приход в Кустоге в Корбьерах и торопит аббата Марти занять место кюре в Ренн-ле-Шато. Для Соньера это катастрофа… Он отказывается от этого назначения, хотя новый приход гораздо богаче, чем прежний.
Итак, за невероятным взлетом последовало неизбежное падение. Вплоть до сего времени любое предприятие Соньера оканчивалось успешно. Из нищего священника он превратился в зажиточного кюре и высокопоставленную персону, таким он был в глазах прихожан и гостей, поддерживающих с ним отношения, непонятные для простых смертных. Но был ли он счастлив? Никто этого не знает. Порой в мирной жизни аббата и служанки-любовницы появляется Эмма Кальве. Впрочем, их отношения более напоминают историю Красавицы и Чудовища, где роль чудовища, разумеется, играет Соньер. Эмма Кальве не принадлежит ему. Ее властелин — это публика и таинственное братство, для которого и Беранже Соньер, и Эмма Кальве всего лишь марионетки в их странной и непонятной пьесе. Вне всякого сомнения. Беранже Соньер симпатичен оперной диве: робкий воздыхатель, обладающий силой Геркулеса! Женщины это любят. Но Беранже для нее всего лишь пешка (пускай даже симпатичная) в игре, участники которой невидимы. Поэтому, когда господин кюре Ренн-ле-Шато окажется в затруднительном положении, ни Эмма Кальве, ни те, кто стоят за ее спиной, не шевельнут и пальцем, чтобы помочь ему. Отныне аббату придется отвечать за свои поступки самому.
Когда Беранже был простым священником, церковное начальство обладало для него непререкаемым авторитетом: он подчинялся. Но времена меняются — изменили они и Беранже Соньера. Он не намерен быть рабом системы. В его распоряжении находятся некие секретные документы, но проблема заключается в том, что аббат не знает как ими воспользоваться. В его руках настоящая бомба, а он не знает, как ее взорвать! По мере того как он борется с епископом, желающим убрать Соньера из Ренн-ле-Шато (без сомнения, у монсеньора на то есть серьезные причины), аббат ставит себя выше церковных законов, но, как известно, „вне Церкви нет спасения“. Печальный опыт Соньера тому лучшее свидетельство. Ни один из „друзей“, в свое время навещавших священника на вилле „Вифания“, не пойдет ради него на жертвы или испытания. Напротив, эти „друзья“ сделают все, чтобы поставить его в трудное положение, поскольку более они в нем не нуждаются: аббат выполнил миссию, для которой был предназначен. Теперь он вне игры — а значит, надеяться на помощь „свыше“ деревенскому священнику более не стоит. Лишь безграничная преданность Мари Денарно спасет Соньера от отчаяния.
Тучи над головой кюре сгущаются: представитель духовной власти монсеньор Босежур, всеми силами стремящийся очистить место, занимаемое Соньером, пытается сыграть на его слабостях. О нет, речь не идет о Мари Денарно: в рядах черного духовенства это настолько распространенное явление, что за „порочную связь со служанкой“ на аббата нельзя даже как следует рассердиться, не говоря уже о том, чтобы учинить скандал. Епископ Каркасона нашел наиболее незащищенное место священника: он обвиняет Соньера в том, что он накопил свое богатство при помощи незаконных махинаций с суммами, полученными за мессы: иными словами, это обвинение в симонии, получившей свое название по имени знаменитого волхва Симона.
Ход монсеньора Босежура прост: Беранже Соньер проводил дорогостоящие работы, полностью оплачивая все расходы, — в таком случае пускай аббат поведает, где и каким способом он смог добыть столь значительные денежные суммы. Разумеется, как того и ждет епископ, аббат не может этого объяснить. Он довольствуется тем, что приводит ряд ничего не значащих цифр, но он не вправе рассказать, откуда взялся источник его доходов. К тому же кюре обвинен в том, что его махинации с мессами охватили не только родной диоцез, но и другие. Так или иначе, в глазах высшего церковного начальства Беранже Соньер сильно скомпрометирован. Все, о чем просит его монсеньор Босежур, — оправдать свои излишние расходы, чего он, как мы понимаем, никогда не сможет сделать. Тогда Соньер соорудил докладную, которая внесла путаницу в подсчеты исследователей.[56]
Одни только работы в церкви оценены им в 193 000 франков золотом. В конце XIX века, когда французский посол получал 40 000 франков в год, такая сумма была значительной. Но Соньер плутует: исследование тех счетов, которые он поостерегся приложить к своей докладной записке, доказывает, что на самом деле он потратил в пятнадцать раз больше,[57] не говоря уже о стоимости виллы и башни „Магдала“».[58] Так или иначе, в «двойной бухгалтерии» Соньера сомневаться не приходится.
Наказание неминуемо. Поначалу аббата объявляют «suspens a divinis» временно: это своего рода предупреждение епископа, желающего подчинить Соньера своей воле и заставить его принять новое назначение. Но аббат, словно «право имеет», апеллирует к Римской курии, где дела такого рода обычно откладываются в долгий ящик. Более того, кюре не намерен освобождать дом священника в Ренн-ле-Шато, в то время как муниципалитет принимает его сторону, утверждая, что дом арендован господином Соньером и никто другой не может его занять. Очевидно, прихожане любят своего кюре — даже те, кто не жаждет посещать церковь.
В 1913 году Римская курия отказывает в иске монсеньору Босежуру… Как Соньеру удалось выиграть это дело? Но епископ Каркасона не намерен сдаваться: он возобновляет атаку. К тому же атмосфера в округе понемногу меняется: не будем забывать, что в Европе вспыхивает Первая мировая война. Соньер, внезапно лишившийся возможности оплачивать свои счета, вынужден прибегнуть к займам. Злые языки дают себе волю: в разговорах жителей Ренн-ле-Шато то и дело упоминается странный австриец с царской осанкой, в свое время навещавший аббата. Уж не шпион ли наш достойный кюре, мелькает подозрение у представителей местной власти. Отношения Соньера с австрийским эрцгерцогом (что является доподлинным фактом) оборачиваются против него: аббата считают агентом разведки, работающим либо на кайзера, либо на императора. Конечно, это невозможно доказать, но, по слухам, башня «Магдала» служит постом наблюдения для врагов, а на вилле «Вифания», в ее «тайных комнатах», скрываются шпионы. Итак, Соньер вновь на скамье подсудимых. Он защищается так неубедительно, что это дает повод ко всяческой клевете. В 1915 году он объявлен «suspens a divinis», но на этот раз обвинение окончательно и обжалованию не подлежит. Отныне аббат не имеет права выполнять свои приходские обязанности, то есть служить обедню и отправлять таинства. В Ренн-ле-Шато появляется новый кюре (который, впрочем, там не живет), что никоим образом не мешает прихожанам присутствовать на мессах, которые читает Соньер в своей часовне, построенной на территории поместья. Ведь вилла «Вифания» с ее садом и башней является частной собственностью, записанной на имя Мари Денарно, поэтому выселить аббата из нее невозможно. Что же касается дома священника, то он, с согласия муниципалитета и по законному арендному договору, навечно сдан господину кюре Беранже Соньеру — а посему новый кюре не имеет никакой возможности в нем поселиться. Забавная ситуация.
