53. Миф о том, что, узнав о нападении Германии на СССР, Сталин испугался, впал в прострацию и несколько дней находился на даче, ничего не делая и ожидая ареста
Этот миф получил широкое распространение благодаря Н. С. Хрущеву, который в феврале 1956 г. на XX съезде КПСС в знаменитом докладе «О культе личности и его последствиях» заявил: «Было бы неправильным забывать, что после первых серьезных поражений Сталин думал, что наступил конец. <…> После этого в течение долгого времени Сталин фактически не руководил военными действиями, прекратив делать что-либо вообще»[187].
Несмотря на то что за минувшие с тех пор 60 лет утверждение Хрущева, находившегося, заметим, в первые дни войны далеко от Москвы, было много раз опровергнуто, его продолжают распространять некоторые либеральные историки, в том числе имеющие высокий статус.
Один из них – директор Государственного архива РФ (ГА РФ) доктор исторических наук С. В. Мироненко. Накануне 70-летнего юбилея Великой Победы он щедро делился с читателями «Коммерсанта» пропахшей нафталином хрущевской дезинформацией, заявив: «Сталин, как это стало известно из воспоминаний Никиты Хрущева, Анастаса Микояна, а также управляющего делами Совнаркома Чадаева (потом – Государственного комитета обороны), находился на „ближней даче“, но связаться с ним было невозможно. Никто не мог понять, что происходит. И тогда ближайшие соратники – Клим Ворошилов, Маленков, Булганин – решаются на совершенно чрезвычайный шаг: ехать на „ближнюю дачу“, чего категорически нельзя было делать без вызова „хозяина“. Сталина они нашли бледного, подавленного и услышали от него замечательные слова: „Ленин оставил нам великую державу, а мы ее просрали“. Он думал, они приехали его арестовывать»[188].
В действительности 22 июня в 5 часов 45 минут якобы «впавший в прострацию» Сталин уже принял первых посетителей. Ими были наркомы иностранных дел, внутренних дел и обороны В. М. Молотов, Л. П. Берия и С. К. Тимошенко, начальник Политуправления Красной армии Л. З. Мехлис и начальник Генштаба Г. К. Жуков. Всего же в первый день войны у Сталина было 29 встреч. Все они прошли не на даче в Кунцево, а в сталинском кабинете в Кремле. Последний посетитель вышел из него в 16 часов 25 минут. Эта информация зафиксирована в тетрадях, в которых велся учет принятых Сталиным лиц[189]. В них с точностью до минуты указывалось время вхождения в сталинский кабинет и время выхода каждого посетителя. Достоверность этого документа никем не ставится под сомнение.
Благодаря тетради учета посетителей можно установить то, что 23 июня своего первого посетителя (им был Молотов) руководитель Советского государства принял очень рано – в 3 часа 20 минут. Пять минут спустя к нему пришли К. Е. Ворошилов и Л. П. Берия. Всего же в этот день у Сталина побывал 21 посетитель. 24 июня на приеме у него были 20 человек. 25 июня у Сталина состоялось 29 встреч, 26 июня – 28, 27 июня – 30, 28 июня – 21 встреча, последние посетители вышли из его кабинета в 00 часов 50 минут, то есть уже 29 июня. «Все эти дни и ночи он, как всегда, работал, некогда ему было теряться или дар речи терять»[190], – свидетельствовал Молотов.
Всего же в «прострации» (если верить Хрущеву и Мироненко) за первую неделю войны руководитель СССР провел, согласно записям в тетради учета посетителей, 173 встречи. А ведь «эти записи, – справедливо заметил историк Ю. В. Емельянов, – не позволяют составить полного впечатления о рабочем времени Сталина, так как здесь не учитывается время, когда он говорил по телефону и работал в одиночестве»[191].
В последующие дни Сталин работал над Директивой Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) партийным и советским организациям прифронтовых областей (принята 29 июня) и постановлением Президиума Верховного Совета СССР, СНК СССР и ЦК ВКП(б) об образовании Государственного комитета обороны (ГКО) (принято 30 июня). ГКО не был предусмотрен Конституцией СССР. Его учреждение диктовалось экстремальными условиями начала Великой Отечественной войны, необходимостью скорейшей мобилизации всех сил на отпор врагу и требованиями максимальной централизации руководства. ГКО был наделен всей полнотой власти, его решения и распоряжения были обязательны для всех государственных и военных органов, граждан страны. Тот факт, что ГКО возглавил именно Сталин, также не свидетельствует о его испуге и прострации.
Наконец, в те же дни руководитель Советского Союза готовил текст своего выступления. 3 июля Сталин выступил с ним по радио. Эту его без преувеличения историческую речь слушали десятки миллионов людей. Ни у кого из них не возникло впечатления, что Сталин был испуган или находится в прострации.
54. Миф о коллаборационистах как патриотах России
Попытки оправдания и даже восхваления сотрудничества с нацистами Власова, Краснова и Шкуро, а в крайнем варианте – всех антисоветских военизированных формирований, которые якобы боролись за освобождение России от «жидо-большевистского ига», потребовали создания мифа о коллаборационистах-патриотах. Миф этот был очень распространен в эмигрантской среде и пользуется определенной популярностью среди части патриотического движения в современной России. Некоторые ангажированные авторы даже сконструировали термин «Великая Гражданская война 1941–1945 гг.».
Расчеты коллаборационистов на вероятность воссоздания независимого российского государства после разгрома СССР были не более чем утопией. Надо отдать должное немцам – сами они никогда не поддерживали ожиданий «русских патриотов» насчет такой возможности, о чем всегда прямо и заявляли. Достаточно посмотреть на факты геноцида русского населения на оккупированных территориях, чтобы понять, что немцев интересы русского народа и его политическое существование не волновали вообще. Даже если сравнить максимальную численность коллаборационистских формирований (1,5 млн человек) с численностью вермахта и его союзников в составе действующей армии, то становится очевидной вся абсурдность надежд на построение «свободной России». Мало того, при оправдании власовцев, казаков Краснова и других забывается существенный факт: они были объединены на основе отрицательной политической мотивации – ненависти к большевизму. Если даже допустить, что СССР был бы разгромлен, то весьма разнородным силам, не говоря уж о национальном коллаборационизме, скорее всего не удалось бы договориться между собой. Подтверждением этому служат и разрозненность антибольшевистских сил в Гражданской войне, и политические дрязги в среде русской эмиграции в 1920–1930-е гг.
55. Миф о том, что Красная армия в 1944 г. могла, но не пришла на помощь Варшавскому восстанию, позволив гитлеровцам его подавить
Правдой в этом мифе является лишь то, что нацисты подавили восстание и разрушили город. Все остальное – фальсификация истории, предпринятая в русле кампании по дискредитации СССР и Красной армии. Ее цель – приравнять СССР к нацистской Германии. Причем первую попытку возложить ответственность за поражение восстания на Красную армию его инициаторы предприняли в августе 1944 г., когда на улицах польской столицы продолжались бои. Чтобы разоблачить вымыслы фальсификаторов, обратимся к надежно установленным фактам.
В июне-июле 1944 г., когда союзники в Нормандии пытались преодолеть сопротивление не лучших частей вермахта, Красная армия, с блеском проведя операцию «Багратион» – одну из крупнейших во Второй мировой войне, освободила Белоруссию и начала освобождение Польши и Прибалтики. И хотя к концу июля наступательный порыв 1-го Белорусского фронта ослабел, 1 августа генералу В. И. Чуйкову удалось форсировать Вислу и захватить плацдарм у деревни Малый Магнуш. 2 и 3 августа Чуйков продолжал расширять плацдарм и переправлять на него войска. Позже он вспоминал: «Это было очень трудно, так как с мостами у нас дело не ладилось: вражеские самолеты сразу же разбивали их»[192]. Чуйков привел факты, о которых сегодня не вспоминают польские историки и журналисты:
«Жаркая схватка развернулась на участке обороны 220-го гвардейского стрелкового полка 79-й гвардейской стрелковой дивизии. Стрелковая рота, которой командовал Владимир Трифонович Бурба, занимала оборону во ржи… Шесть атак одну за другой предприняли гитлеровцы, но не могли пробиться через рубеж, занятый гвардейцами.
Началась седьмая атака. Танки вплотную подошли к позициям наших пехотинцев. Лейтенант устремился навстречу головному танку и связкой гранат подбил его. Но тут надвинулся второй танк. Бурба, не видя другого способа остановить врага, со второй связкой гранат бросился под вражескую машину и подорвал ее.
Офицер-коммунист до последнего дыхания был верен присяге. Ценой своей жизни он задержал врага. Воодушевленные бессмертным подвигом командира, гвардейцы стояли насмерть. Никто не щадил своей жизни, у всех была одна мысль: выстоять и победить, отомстить врагу за смерть любимого командира. Рядовой Петр Хлюстин – маленького роста, восемнадцатилетний, скромный и тихий смоленский паренек, – когда вражеский танк приблизился вплотную к нему, выскочил с двумя связками гранат из горящей ржи и кинулся наперерез бронированному чудовищу. Первая связка угодила в борт. И тут пулеметная очередь прошила грудь героя. Падая, он швырнул вторую связку под гусеницы. Танк не прошел»[193].
