Об этом положении, наконец, рассказывают украинские думы, помнят до сих пор народные песни. Взяли, говорит дума, в аренду жиды все козацкие дороги и на одной миле становили по три шинка. Становили они шинки по домам, ставили шесты по высоким курганам:
Як од Кумiвщини да до Хмелнищини,
Як од Хмелнищини да до Брянщини,
Як од Брянщини да й до сего ж то дня.
Як у землi кролевскiй да добра не було:
Як жиди-рандари
Bci шляхи козацьки зарандовали,
Що на однiй милi
Да по три шинки становили.
Становили шинки по долинах,
Зводили щогли по високих могилах.[147]
Южнорусская песня, вчера только записанная, представляет это положение Украины так ясно, как будто это совершилось теперь:
Зайшов мужик до корчемки:
Здоров, арендару!
Напыймося ж хардаману,
Пане арендару!
Напывшися хардаману,
Зхочу я гуляты;
Капеллиста не захоче
Мнi даремно граты.
«Ой муй же ты, капеллиста,
Заграй же мнi гарно!
Я ци гарно заплачу,
Тулько не дремаймо!
Заграй же мнi о так дрiбно,
Як то рiжуть сiчку;
Нехай же потанцюю
Гей по старовiцку!»
На Волинi вiтep вie,
На Полисьи тыхо,
Щоб ты видав, пане брате,
Що у нас за лыхо.
Ой як булы стары паны,
Добре на работу;
Цiлый тiждень робыть coбi,
Панщина в суботу.
Як насталы молодые,
То зле на работу —
Цільш тіждень на панщины,
Шарворок в суботу.
Щоб не тыи окономы,
Був бо мужик паном,
Через тебе, вражій сыне,
Що зовут Иваном.
Дожидаем мы недиленьки,
Як самого Бога,
Хочь тежь мы в недиленьку
Започинем дома.
А в неділю ще раненько
Во всі звоны звонять,
Окономы и з вуйтамы
На панщину гонять:
Старых мущин молотыты,
А жіночок прясты,
Малых дітей до тютюну,
А папуши класты.
У нашого оконома
Сыни ногавици;
Всі паробки на панщины,
Пойдуть й молодыці!
У нашого оконома
Шовковая хустка;
Не одная в нашум селі
Стоит хата пуста.
У нашого оконома
Хорошая борва,
Чужим людям заплат дае
Свои робят дармо.[148]
Польша приходила в конечную роспусту, шляхта проплясывала последние свои дни, и с рокового 1659 года она уже прямо шла к своей погибели. Минута эта столь видна в истории польско-русских отношений, что мы считаем за нужное остановиться здесь и указать на судьбы польского народа.
История ляхов в первое время появления их в Европе покрыта глубокой тьмой. Это племя как будто не имевшее у себя детства. Хотя начальный русский летописец и говорил, что ляхами прозвались словени, седшие на Висле, но даже в самой польской историографии, как ни жидка она, а уже поставлен вопрос, принадлежат ли ляхи к славянскому племени? Куник[149] сообщает за исторический факт, что польско-чешские славяне некогда покорены были неславянским племенем лингов (Lancas, Lyncas, Lencas, Lengyel), иначе ляхов, лехов. Судя по карте, составленной Л. Ходзько и приложенной в истории Литвы Лелевеля,[150] ляхи в VIII и в IX веках относительно славян занимали самое ничтожное место. В их руках была верхняя и средняя Висла и Варта, на которой собственно и сидели ляхи. Окружённые славянами, они и сами носили на себе славянский характер, были братьями других славян: «Пяст[151] (половина IX века), взятый от плуга на трон, стоит рядом с чешским Премыслом и русским Микулой Селяниновичем». Русский летописец замечает под 848 годом, что в то время был ещё один язык у чехов, ляхов и у полян-руси, и память об этом племенном братстве жила ещё в XIII веке, в предании, записанном у Богухвала[152] (1250) о трёх братьях Лехе, Чехе и Руси, прародителях трёх славянских племён, которое доселе ещё известно у карпатов около Загреба и у лужицких сербов.
Но на этом и кончается славянская история ляхов. Позволив впоследствии, чтоб часть славянской земли, касавшаяся Балтики, онемечилась, ляхи тогда обратились за силами и даже за поэзией в Литву и Русь, и думали открыть здесь русло своей истории. На приобретение Руси были обращены все силы, а между тем оскорбительное вымирание балтийских славян шло и идёт своим чередом до настоящей минуты, когда дети-немцы не понимают больше языка своей матери-славянки, когда, хороня мужика, кладут к нему в гроб и славянскую книгу. С половины IX века лядская земля начинает принимать латынскую веру, получившую у самых поляков имя лядской веры, и с тех пор мало-помалу отделяется от остального славянского мира, включая сюда и близких к ней чехов. Чехи потеряли свою независимость по милости содействия, оказанного ляхами немцам (1620). Под наплывом латинства из памяти ляхов вдруг исчезает вся эта старина эпоса, преданий и обычаев, на которой у остальных европейских племён воспиталась культура всего народа, а не одного какого-нибудь сословия. Смолкают даже девичьи песни (cantilena puellaris), слышанные ещё Мартином Галлом в начале XII века, и сменяются латинскими виршами, которые сочиняло католическое nabożeństwo.[153] Существуют достоверные свидетельства, что земля ляхов сначала была православною, употребляла кириллицу, и что до XIII века ею пользовались бенедиктинцы; но потом, под влиянием других монашеских орденов, кириллица вытесняется латынью, кирилловские рукописи исчезают, и в XV веке истребляются католическим духовенством все до одной. В XIV веке из Чехии проникает к ляхам протестантизм и делает орудием своим народный язык. С протестантством сближается православие, и была великая минута, когда, казалось, судьбы всего славянского мира лежали в руках ляха. Но всё это гибнет, сменившись иезуитизмом, побратавшимся с шляхетчиной, и затем в целой истории ляхов слышится одно вечное зловещее слово — измена общенародному делу.
История не помнит, чтоб когда-либо ляхи были в дружеской связи с русским народом. Но между князьями южной Руси и королями ляхов связи эти начались давно и были очень близки. Князья бились за ляхов против чехов. Об одном из таких походов Мономах с негодованием вспоминал в своём завещании: «Та посла мя Святослав в Ляхы: ходив за Глоговы до Чешьского леса, ходив в земли их 4 месяци». Князья бегали в ляхи, ища там убежища от внутренних княжеских коромол, выдавали дочерей своих в ляхи. В 1043 году Ярослав выдал сестру свою за Казимира, получив в вено 700 русских людей, полонённых Болеславом; в 1102 году Сбыслава вышла в ляхи за Болеслава. Ольгерд женат на княжне витебской Юлиане, бывшей матерью Ягайлы, знаменитого главы дома Ягеллонов. Иного рода были отношения ляхов к Руси, к русскому народу. В X веке они овладели Галицкой Русью, но в 981 году выгнаны оттуда Владимиром. Воротив Перемышль, Червень и другие города, бывшие под властью ляхов, Владимир перенёс границу русской земли с Буга на Сан, и с тех-то пор, быть может, живёт на Руси пословица, гордая верой в будущее: «Не тронь, ляше, по Сан наше!» В 1016 году Святополк (Окаянный) бежал в ляхи и привёл оттуда на Киев Болеслава. Летописец рассказывает с особой подробностью, что толстый Болеслав был «такъ великъ и тяжекъ, яко и на кони не могы сѣдѣти». Вышел воевода Ярослава, Будый, и начал смеяться прямо ему в глаза: «Да то ти прободем трескою черево твое толстое». Оскорблённый Болеслав обращается к дружине: «Аще вы сего укора не жаль, аз един пожну!» — и бросается в битву. Одолев Ярослава, он вошёл в Киев. Богатство города, мягкость жителей, красота женщин соблазнили, по словам Нарушевича, сарматского дикаря, и он предался разврату, не церемонясь даже с дочерьми Володимира.[154] Между тем ляхи, распущенные в киевской области «на покорм», стали невыносимы, и Святополк вынужден был дать приказание: «Елико же ляхов по городу избивайте я!» — «И избиша ляхи», — прибавляет летопись. Но потом сам Святополк, разбитый Ярославом и преследуемый виденьями, «пробежа лядьскую землю, гоним гневом Божиим, прибежа в пустыни межи ляхи и чехи». Выражение «межи ляхи и чехи» было пословицей у народа, означавшее неизвестное дальнее место, куда привыкли бегать русские князья. «Се же, — продолжает летописец, — Бог показа на наказанье князем русьскым, да аще сии еще сице же створять, и слышавше, ту же казнь приимут». Но в 1068 году Изяслав опять приводит в Киев ляхов, опять распускает их на покорм и их бьют из-за углов: «Избиваху ляхы отай». Таким образом, ляхи, разбойничая в русской земле, разжигали насмерть народную ненависть, возбуждали желание мстить за русскую землю. Василько говорил в 1097 году: «Боюсь, чтобы Давыд не выдал меня ляхам, аз бо ляхам много зла творих, и хотел есмь створити, и мстити руськей земли». — «Я думал, — продолжал он, — на землю лядьскую наступлю на зиму и на лету, и возму землю лядьскую, и мьщу руськую землю». В 1249 году в Ярославовой битве, ругаясь, шли ляхи на Русь. «Ударим на большие бороды!» — лаяли они. Как выражается летописец: «Ляхом же лающим, поженем на великия бороды!» — «Бог нам помощник!» — отвечал русский князь, толкнул коня и ляхов обратил в бегство. Ляхи мутили Русь, насиловали в ней женщин, служили у князей палачами. Ляшко (Лешко) был одним из участников в убиении Бориса, совершившемся, как видно, под влиянием ляхов, издавна опытных в цареубийстве. Всё это делалось на глазах народа, и он начал представлять себе дьявола в образе ляха. Печерский инок Матвей раз видел в церкви «обиходяща беса в образе ляха». Так всё шло до самого конца независимости южной Руси. Казимир, овладев в 1471 году Киевским княжеством, назначил ему воеводою Мартина Гоштольда, но киевляне не приняли его, «яко ляхъ бѣ». «И отселе, — продолжает летопись, — киевские князи престаша быти, а вместо князей воеводы насташа».[155]