В согласии Франции у него нет ни малейшего сомнения, так как он ведет почти ежедневную переписку с Нетцлиным, условился с ним даже тотчас после моего выезда из Парижа относительно типа и размера займа и думает, что Нетцлина ему удастся убедить в самом близком времени приехать сюда для окончательных переговоров. Он прибавил, что очевидно опять придется ехать заграницу мне, но что эта поездка будет простой прогулкой, так как он все настолько подготовил, что мне останется только подписать готовый контракт, во всем согласованный с международным синдикатом, с Морганом во главе.
Я собирался уже было уходить, как Гр. Витте остановил меня и сказал, что имеет сделать мне предложение не только от своего имени, но и от Государя, давшего ему разрешение уговорить меня Его именем. Он предложил мне занять место Государственного Контролера.
Я тут же наотрез отказался, объяснивши ему всю несообразность такого предложения после того, среди каких условий покинул я Министерство Финансов, и просил не настаивать на этом и даже освободить меня от необходимости приводить лично Государю мои основания к такому отказу.
Казалось, он был даже доволен моему отказу, но на другой день, в воскресенье, приехал совершенно неожиданно ко мне и в течение целого часа всячески настаивал на том, чтобы я принял это предложение и сделал угодное Государю. Я на это снова не согласился и предложил испросить личную аудиенцию у Государя, чтобы привести мои основания, в твердом убеждении, что Государь их поймет и не осудит меня.
На это Гр. Витте не пошел, весь вопрос канул в вечность, а потом, уже в половине апреля, когда мне привелось снова видеть Государя, Он сказал мне, что был вполне уверен, что я не приму назначения, и даже сказал об этом Гр. Витте, прибавивши, что как же он зовет меня в Контролеры, когда так недавно настоял на невозможности назначить меня Председателем Департамента Экономии из-за моего неуживчивого характера.
Весь февраль месяц ушел на участие мое в Совещании под председательством Государя по пересмотру положения о Государственной Думе, по изменению Учреждения Государственного Совета, в связи с новыми положениями Думы, и по согласованию с этими положениями Основных законов.
{136} Из всех заседаний этого время особенно свежими в памяти остались у меня два заседания: 14-го и 16-го февраля.
В первом из этих заседаний Гр. Витте с особенною настойчивостью доказывал недопустимость у нас публичных заседаний Думы и Совета.
К всеобщему изумленно, он оправдывал свою мысль тем, что наша публика настолько невежественна, что она превратит законодательные учреждения в арену оплошных скандалов и будет только издеваться над Министрами, бросая в них, как он повторил подряд четыре раза, тоном величайшей запальчивости, "мочеными яблоками, да ревущими кошками".
На него обрушились решительно все участники Совещания и даже такой человек, как Победоносцев; он попросил слова у Государя и сказал: "зачем же было заводить все дело, писать Манифесты, проводить широкие программы обновления нашего государственного строя, чтобы теперь говорить, что мы созрели только до скандалов, да моченых яблоков и дохлых кошек. Вот, если бы Сергей Юльевич сказал нам, что он кается во всех своих мыслях и просит вернуться к старому Государственному Совету и совсем отказаться от привлечения толпы в нашу законодательную работу, к которой она не подготовлена, то я бы сказал Вам, Государь, что это мудрое решение, а то дать всякие свободы и права, и сказать людям читай только в газетах, что говорят народные избранники, - этого не выдержит никакая власть".
Государь положил конец таким спорам, сказавши просто: "разумеется, этого нельзя допустить; заседания должны быть публичны".
В том же заседании Гр. Витте поднял и другой, не менее неожиданный вопрос.
Обсуждался тот параграф учреждения Государственного Сoвета, который устанавливал для наших законодательных Палат тот же принцип равенства, какой усвоен почти всеми государствами, имеющими двухпалатную систему законодательства, а именно, что законопроект, принятый нижнею палатою, поступает на рассмотрение верхней и в случай непринятия ею считается отпавшим. Точно также, законопроект, возникший по почину верхней палаты и принятый ею, поступает на рассмотрение нижней палаты и в том случае, если она отвергнет его, считается также отпавшим. Ни в одном из этих двух случаев Верховная власть не участвует своим решением и его не утверждает.
{137} Граф Витте, сначала в очень вялой и даже мало понятной форме стал говорить, что нельзя ставить Верховную власть в положение пленника законодательных палат и еще менее допустимо делать народное благо зависящим от каприза которой либо из палат, так как не подлежит никакому сомнению, что у нас, как, впрочем, и везде, сразу же установятся дурные отношения между палатами, и то, что одна назовет белым, другая, непременно, назовет черным и наоборот, так что следует просто ожидать, что, что бы ни "выдумала" нижняя палата, - верхняя отвергнет, и "в этом даже большое благо для государства", но зато и всякий проект, вышедший из почина верхней палаты, будет "разумеется, провален" нижнею.
Из такого положения необходимо найти выход, "ибо нельзя же допустить, чтобы все остановилось в стране из-за взаимных счетов двух враждующих палат", и такой выход он предложил в виде особой статьи, редакцию которой он просил разрешения прочитать Обер-Прокурору Св. Синода Кн. Алексею Дмитриевичу Оболенскому.
Она заключалась в том, что каждый проект, принятый Думою, поступает на рассмотрение Государственного Совета, и если не будет принять последним, то возвращается в Думу, и если она примет его большинством двух третей голосов, то он поступает непосредственно к Верховной власти, которая, может или отвергнуть его, и, в этом случае, он считается окончательно отпавшим, или, утвердить его, и, в этом случае, проект принимает силу закона, без нового рассмотрения его Государственным Советом.
Также точно поступается, если законопроект, принятый Государственным Советом, по его инициативе, отвергается Думою. Он поступает обратно в Совет, рассматривается им вторично и, будучи принят квалифицированным большинством двух третей голосов, представляется непосредственно Государю Императору, и получает силу закона или отпадает по его непосредственному ycмотрению.
Не подготовленный к такой новой мысли, вовсе не возникавшей при первоначальном рассмотрении в Совещании графа Сольского, в котором, однако, Граф Витте постоянно бывал и принимал самое деятельное участие, - Государь ждал, чтобы кто-нибудь из участников просил слова и выступил по возбужденному, совершенно неожиданному вопросу.
Несколько минут длилось томительное молчание, и первое слово спросил Гр. А. П. Игнатьев, который заявил, что он совершенно удивлен {138} возбужденным предложением, и мало усваивает себе даже цель его. Он видит только, что при взгляде Гр. Витте на предстоящую законодательную работу двух Палат, едва ли даже нужно их учреждать, потому что законодательствовать будет одна Верховная власть, коль скоро все, что придумает нижняя палата, будет непременно отвергнуто верхнею и наоборот; очевидно, что при обязательном возвращении отвергнутого проекта, в ту палату, где он возник, она из простого упрямства соберет две трети голосов, и дело поступит на решение монарха.
Последний явится таким образом единственным виновником судьбы всего законодательства, и на него падет целиком ответственность за прохожденье всех законопроектов.
Если Он не утвердит то, что дважды одобрила нижняя палата, - создается разом конфликт между Верховною властью и палатою, который всегда и всюду приводит к самым прискорбным последствиям, если же он пойдет за палатою, создается осложнение между нею и тою палатою, которая, быть может, по самым серьезным основаниям, не нашла возможным одобрить проект, при первом рассмотрении, видя в нем вред для государства.
Я сидел против Государя и не имел в виду выступать с моими возражениями, но Государь упорно смотрел на меня, и после короткого замечания Победоносцева, поддержавшего точку зрения Гр. Игнатьева, без всякого вызова, с моей стороны, спросил меня: "а Вы, Владимир Николаевич, какого мнения по этому вопросу? Мне показалось, что Вы хотели бы высказать его".
Я заявил, что разделяю взгляд Гр. Игнатьева, в существе, и более подробно развил значение двухпалатной системы законодательства, роль Государственного Совета, как Верхней палаты, (везде исполняющей функции преграды, которая должна сдерживать увлечения нижней, что в этом нет ничего необычного, тем более, что этот принципиальный вопрос именно подробно был рассмотрен в Совещании, и все участники были совершенно солидарны, и что в особенности у нас, в особенности, нужно быть исключительно осторожным и бережливым по отношении к прерогативам Верховной власти, коль скоро мы смотрим так мрачно на будущие взаимные отношения обеих палат, то на нас лежит прямой долг не допускать разрешения конфликтов между палатами властью Государя.
