Обычно до взлета мы все, словно по команде, переодевались в спортивные костюмы. Часто сопровождающие Президента члены делегации не умещались в салоне первого класса, и шефу протокола – Шевченко – предстояло определить, кому покинуть VIP-отсек и перейти на менее удобное и престижное место, в передний салон.
У нас с Виктором Илюшиным места были постоянными – мы сидели друг напротив друга. Перед глазами маячила кнопка «вызова» с двумя разноцветными лампочками, она была между нами. Если Борис Николаевич хотел с кем-нибудь из нас переговорить, сразу загорался сигнал – красный для помощника, зеленый для начальника Службы безопасности. Потом установили такую же кнопку рядом с креслом врача. К тому моменту с нами уже постоянно летала целая бригада докторов.
Но где бы и как бы кто ни рассаживался, особого дискомфорта не ощущал. Кормили всех одинаково – вкусно и обильно, не хуже чем в раннем советском Аэрофлоте. Стюардессы предлагали спиртное. У Ельцина, как и полагалось по инструкции, даже в самолете еда была особой – ее готовили из «президентских», тщательно проверенных продуктов личные повара.
Спустя некоторое время после взлета шеф вызывал меня и спрашивал:
– Кто там у нас в салоне?
Я перечислял.
– Кого позовем сюда, ко мне?
И вот мы вдвоем обсуждали, кого же пригласить. Принцип отбора был предельно простым – кто чаще всех летал, того и звали. Если нас сопровождал Козырев, значит, звали Козырева. Если был Сосковец, то его обязательно приглашали. Никогда не приглашали Авена, Глазьева (хотя они были министрами по внешним экономическим связям): такова была воля шефа. По канонам безопасности в одном самолете или вертолете не должны летать вместе президент и премьер. Поэтому Виктора Черномырдина в нашей самолетной компании не было (кроме одного визита в Италию, когда он еще не был премьером). А вообще-то постоянный круг включал Илюшина, Грачева, Бородина, Барсукова и иногда шефа протокола Шевченко.
Порой места всем не хватало за одним столом, и мы накрывали второй. За едой обсуждали поездку и практически никогда не критиковали Бориса Николаевича. С нами всегда сидела и Наина Иосифовна. В первые поездки Ельцин ее старался не брать, но потом, когда начались проблемы со здоровьем, мы все были заинтересованы, чтобы с Президентом кто-то постоянно находился рядом. Мало ли что с ним ночью случится. Хотя в последнее время он любил проводить время в одиночестве. Вызовет официанта, прикажет что-то принести и сидит молча, в задумчивости, а Наина посапывает в это время в комнатке отдыха.
В Америке ничего из ряда вон выходящего не произошло, поэтому все присутствующие за столом дружно поздравляли Бориса Николаевича с очередной дипломатической победой, от комплиментов он млел. Ельцин давно заметил, что льстивые дифирамбы мне не нравились. Когда мы оставались вдвоем, он по-старчески ворчал:
– Я же вижу, как вы меня ненавидите. Никогда хорошего слова от вас не услышишь, одна критика.
Но критика утопала в потоке похвал. Андрей Козырев произносил свой фирменный тост, дипломатично называя Наину Иосифовну «секретным оружием Президента». Якобы она своим обаянием располагала жен других президентов. Наина умела вести себя безукоризненно. Я поражался ее способности находить общий язык с совершенно незнакомыми людьми. Жены высокопоставленных людей, как правило, достаточно простые милые женщины. И если они видят, что к ним относятся по-доброму, без зазнайства, протокольная чопорность постепенно исчезает.
Борис Николаевич тоже произносил тост за команду, за тех людей, которые ему помогали, писали бумаги, охраняли…
Видимо, сегодня Ельцин чувствовал, что с ним происходит что-то неладное. Он был то чересчур возбужден, то беспричинно подавлен. Поэтому мы не стали долго засиживаться, да и выпили совсем немного. Все устали, хотелось спать.
Когда шеф лег в своей комнатке, к нам подошла Наина Иосифовна и предложила перейти в общий салон, где обедали. Со столов уже убрали, и можно было прилечь, вытянув ноги на узких диванах. С моим ростом и комплекцией невозможно нормально отдохнуть в кресле. Сергей Медведев, пресс-секретарь Президента, хоть и длинный, а виртуозно складывался на сиденье. Сергей Глазьев же так сворачивался калачиком в кресле первого класса, что его из-за стола не было вообще видно. Остальные тоже за считанные минуты засыпали в смешных позах, только животы двигались, да щеки, словно жабры, раздувались. Если же я спал в кресле, то всегда задевал Илюшина ногами. Никак нас судьба не разводила, даже в десятке километров над грешной землей.
Приглашение жены Президента я принял с удовольствием – улегся на диване, накрывшись пледом и положив под голову пару миниатюрных подушек. Заснул моментально.
Вдруг сквозь сон слышу панический шепот Наины Иосифовны:
– Александр Васильевич, Александр Васильевич…
Я вскочил. Наина со святым простодушием говорит:
– Борис Николаевич встал, наверное, в туалет захотел… Но упал, описался и лежит без движения. Может, у него инфаркт?
Врачей из-за щекотливости ситуации она еще не будила, сразу прибежала ко мне. В бригаде медиков были собраны практически все необходимые специалисты: реаниматор, терапевт, невропатолог, нейрохирург, медсестры. Я скомандовал Наине:
– Бегом к врачам!
Она вприпрыжку поскакала к медикам. А я вошел в комнату Президента. Он лежал на полу неподвижно, с бледным, безжизненным лицом. Попытался его поднять. Но в расслабленном состоянии сто десять килограммов веса Бориса Николаевича показались мне тонной. Тогда я приподнял его, обхватил под мышки и подлез снизу. Упираясь ногами в пол, вместе с телом легко забрался на кровать.
Когда пришли врачи, Президент лежал на кровати в нормальном виде. Начали работать. Была глубокая ночь. В иллюминаторы не видно ни зги, под нами океан. Через три часа у нас запланирована встреча в Ирландии, в Шенноне.
Доктора колдовали над Ельциным в сумасшедшем темпе – капельницы, уколы, искусственное дыхание. Наина Иосифовна металась по салону, причитая:
– Все, у него инфаркт, у него инфаркт… Что я говорила, ведь предупреждала! Что делать?!
Охает, плачет. Я не выдержал:
– Успокойтесь, пожалуйста, доктора работают, ведь мы же в полете, океан внизу.
Все, конечно, проснулись. Начало светать. Я говорю Сосковцу:
– Олег, давай брейся, чистенькую рубашечку надень, на встречу с ирландским премьером пойдешь ты!
Тот опешил. А что делать?! Нельзя же Россию поставить в такое положение, что из официальной делегации никто не в состоянии выйти на запланированные переговоры.
Медики тем временем поставили диагноз: либо сильный сердечный приступ, либо микроинсульт. В этом состоянии не только вдоль почетного караула расхаживать нельзя – шевелиться опасно. Необходим полный покой.
Сосковец сначала отказывался выйти на переговоры вместо Ельцина, но тут уже и Илюшин, и Барсуков начали его уламывать:
– Олег, придется идти. Изучай документы, почитай, с кем хоть встречаться будешь.
У моего крестника память феноменальная, к тому же он читал поразительно быстро.
Приближается время посадки, и тут нам Владлен Вторушин сообщает:
– Президент желает идти сам.
– Как сам? – Я оторопел.
Захожу в его комнату и вижу душераздирающую картину. Борис Николаевич пытается самостоятельно сесть, но приступы боли и слабость мешают ему – он падает на подушку. Увидел меня и говорит:
– Помогите одеться, я сам пойду.
Наина хоть и возражала против встречи, но сорочку подала сразу. Он ее натянул, а пуговицы застегнуть сил не хватает. Сидит в таком жалком виде и бубнит под нос:
– Пойду на переговоры, пойду на переговоры, иначе выйдет скандал на весь мир.
Врачи уже боятся к нему подступиться, а шеф требует:
– Сделайте меня нормальным, здоровым. Не можете, идите к черту…
Меня всегда восхищало терпение наших докторов.
Приземлились. Прошло минут десять, а из нашего самолета никто не выходит.
Посмотрели в иллюминатор – почетный караул стоит. Премьер-министр Ирландии тоже на месте. Заметно нервничает. И наш первый вице-премьер тоже стоит на кухне, в двух шагах от выхода, не знает, что делать.
Ельцин обреченно спрашивает:
– А кто тогда пойдет?
– Вместо вас пойдет Сосковец.
– Нет, я приказываю остаться. Где Олег Николаевич?
Свежевыбритый, элегантный Сосковец подошел к Президенту:
– Слушаю вас, Борис Николаевич.
– Я приказываю вам сидеть в самолете, я пойду сам.
Кричит так, что на улице слышно, потому что дверь салона уже открыли. А сам идти не может. Встает и падает. Как же он с трапа сойдет? Ведь расшибется насмерть.
Тогда принимаю волевое решение, благо что Барсуков рядом и, как мне кажется, молча меня поддерживает:
– Олег, выходи! Мы уже и так стоим после приземления минут двадцать. Иди, я тебе даю слово, что его не выпущу.
А Президент все орет, угрожает уволить с работы всех.
