Тогда принимаю волевое решение, благо что Барсуков рядом и, как мне кажется, молча меня поддерживает:
– Олег, выходи! Мы уже и так стоим после приземления минут двадцать. Иди, я тебе даю слово, что его не выпущу.
А Президент все орет, угрожает уволить с работы всех.
И Сосковец, наконец, решился. Вышел, улыбается, будто все замечательно. Когда он спустился по трапу, я запер дверь и сказал:
– Все, Борис Николаевич, можете меня выгонять с работы, сажать в тюрьму, но из самолета я вас не выпущу. Олег Николаевич уже руки жмет, посмотрите в окно. И почетный караул удаляется.
Ельцин сел на пуфик и заплакал. В трусах да распашонке. Причем свежая сорочка уже испачкалась кровью от уколов. Потом начал причитать:
– Вы меня на весь мир опозорили, что вы сделали!
Я возразил:
– Это вы чуть не осрамили всю Россию и себя заодно.
Врачи уложили его в постель, ввели успокоительное, и больной заснул.
А в это время Сосковец и Рейнольде быстро нашли общие темы для разговора. Оказались, что они оба «металлисты», т. е. металлурги. Вместо запланированных сорока минут встреча продолжалась почти полтора часа. Они даже по большой кружке темного пива «Гинесс» выпили и по маленькой добавили.
Проспал ЕБН до самой Москвы и минут за пятнадцать до посадки вызвал меня:
– Александр Васильевич, что будем делать, как объясним случившееся?
– Борис Николаевич, скажите, что очень сильно устали. Перелет тяжелый, часовые пояса меняются. Крепко заснули, а охрана не позволила вас будить. Нагло заявила, что покой собственного Президента дороже протокольных мероприятий. И вы нас непременно накажете за дерзость.
Он согласился и все это повторил перед журналистами. Вид у Ельцина в Москве после сна был более или менее свежий, и мысль о том кошмаре, который на самом деле нам пришлось пережить, журналистам в голову даже не пришла.
Сразу же с аэродрома Бориса Николаевича отвезли в больницу. Никого, он, естественно, не наказал. Пресса пошумела, погалдела да и успокоилась, как всегда.
Мало найдется на свете людей, которым удавалось заставить Ельцина принести извинения, если он обижал, а тем более оскорблял, несправедливо. Когда между нами случались конфликты, и шеф чувствовал собственную неправоту, чаще всего через какое-то время он просто приглашал меня за стол и делал вид, будто ничего не произошло. Разговор начинал особенно игриво: мол, давайте выпьем по стопочке, пообедаем. Это означало, что Борис Николаевич попросил прощения. Но со временем игривый тон в подобных ситуациях сменился откровенным раздражением.
Тридцатого августа 94-го года мы с официальным визитом отправились в Германию. Прибыли вечером. Традиционно нас в Западной Германии селили в роскошном гостевом замке неподалеку от Бонна, а на этот раз, уже в объединенной, мы разместились в берлинском отеле «Маритим» и сразу почувствовали разницу между Западом и Востоком.
В Берлин приехали на торжественную церемонию вывода уже не советских, а российских войск с территории бывшей ГДР. Город меня удивил – он, в отличие от других немецких городов, выглядел слишком по-советски.
Перед сном мы слегка посидели вместе с Президентом и спокойно разошлись. Утро же началось с неприятностей. Ко мне прибежал взволнованный доктор Анатолий Михайлович Григорьев:
– Александр Васильевич, надо что-то делать. Время еще раннее, а Борис Николаевич уже «устал». К тому же просит еще «расслабиться» перед церемонией.
Ельцин пребывал в нервном состоянии. Его угнетали критические материалы в прессе о русских, которые разгромили Германию в Великой Отечественной войне, а теперь, едва ли не с позором, покидают немецкую территорию, и еще неизвестно, кто в результате победил.
Увидев меня, Наина Иосифовна тут же испуганно «доложила»:
– Александр Васильевич, я ему только пиво давала.
Но я быстро выяснил, что, помимо пива, бар президентских апартаментов располагал куда более широким и серьезным ассортиментом. Леди номер один, видимо, просто открывала не ту дверку.
Борис Николаевич действительно выглядел «усталым» и одеваться не торопился. По моей просьбе врачи дали ему подышать нашатырем. Нашатырь бодрит и быстро приводит захмелевшего человека в чувство. Пригласили парикмахера – он вымыл голову Президенту, сделал массаж лица, красиво уложил волосы. От этих процедур шеф вроде посвежел.
Быстро оделись и сели в машину. До места встречи нужно было ехать минут пятнадцать. Увы, этого времени хватило, чтобы хмель вновь начал действовать, и вялость стала одолевать шефа.
Гельмут Коль приветствовал Бориса Николаевича очень доброжелательно. Он всегда искренне радовался каждой новой встрече. Мне казалось, что немецкий канцлер относится к нашему Президенту, как к младшему брату. Всегда так трогательно, с акцентом выговаривал: «Борыс, Борыс» – и при этом нежно похлопывал по плечу. Если же Ельцин отпускал неудачные шутки при журналистах, Коль воспринимал специфический юмор спокойно и не без доли иронии давал понять корреспондентам, что всякое бывает и не стоит заострять внимание на таких плюхах. Подобное отношение нельзя было назвать снисходительным. Скорее, оно было добродушно-ироничным.
Гельмут Коль – умный и интеллигентный человек. Сколько бы раз мы ни встречались, я ни разу не видел его нетрезвым. Если Борис Николаевич настаивал, Коль выпивал водку, но не больше трех скромных по размеру рюмок. Потом, невзирая на настырные просьбы, только пригублял спиртное.
Правда, однажды он отступил от правил. В честь празднования 50-летия Победы Ельцин устроил 9 мая прием в Государственном Кремлевском дворце (ГКД) и предложил Колю испытание – выпить полный фужер водки. Наверное, граммов 200 ему налили. Гельмут этот фужер водки спокойно, не моргнув глазом, осушил. Я потом потихонечку наблюдал за ним: опьянеет или нет? Не опьянел. Я подумал, что при своей массе в полтора центнера он бы при желании «уложил» «Борыса».
Как-то Ельцин и Коль отправились с двухдневным визитом на Байкал. Там, на берегу реки, вытекающей из озера, местное начальство построило добротную, просторную баню из бревен полуметровой толщины. Парил гостей профессиональный банщик-сибиряк. Канцлера, как и положено в русской бане, постегали вениками, обмыли травяными настойками, он раскраснелся. Ельцин тоже хорошо разогрелся, выскочил из парилки, окутанный облаком пара, и мигом плюхнулся в ледяную байкальскую воду. Коль с бесстрастным лицом последовал за ним. Подошел к берегу и, не раздумывая ни секунды, поплыл, будто совершал такие водные процедуры в Германии ежедневно. Поплескался немного и вернулся в баню. Вот тогда я понял: этот мужик никогда и ни в чем не уступит российскому Президенту. Из всех лидеров, с кем Борис Николаевич встречался, Гельмут Коль был ему по духу ближе всех.
Канцлер Германии всегда здоровался за руку со всеми, кто находился рядом с нашим Президентом. И делал это непринужденно, будто мы давние знакомые и можем общаться без подчеркнутой субординации. Несколько раз в охотохозяйстве «Завидово» мы все вместе сидели у костра, жарили шашлыки. Разговаривали о жизни, шутили. Я даже забывал, что господин Коль по-русски не понимает.
На охоту он ходил только с егерем, но никогда не стрелял по зверю. Потом я сообразил – канцлер не столько не любил охоту (в Германии она достаточно распространена), сколько опасался вездесущих «зеленых».
Помню, в Завидове у Президента России гостил премьер-министр Канады Малруни. Он взял с собой на охоту личного фотографа и предупредил нас, что доверяет только ему. Но через некоторое время фотокарточка премьера, который стоял, победно водрузив ногу на убитого кабана, появилась в канадской газете. Разразился скандал. Канцлер Коль, видимо, слышал об этой истории и ружья на охоте в руки не брал. Гулял по лесу, с удовольствием катался со мной на катере по водохранилищу и любил посидеть у костра. Поэтому очень часто и официальные переговоры с господином Колем проходили в Завидове:
В одной из поездок в Германию канцлер пригласил Президента России к себе домой. Честно говоря, я ожидал увидеть огромную виллу, дорогую обстановку. Но роскоши не было, и здание оказалось достаточно скромных размеров. Зато в доме все было обустроено с поразительно тонким вкусом. Хозяин признался, что интерьером занимается его жена. Но, думаю, он просто скромничал.
…Все ждали начала церемонии. Коль сразу уловил хорошо известное состояние Бориса Николаевича и по-дружески обнял его. В следующее мгновение канцлер понимающе посмотрел на меня. Выразительным взглядом я молил его помочь нашему Президенту, хотя бы поддержать Ельцина в прямом смысле этого слова. Гельмут все понял: слегка обхватив моего шефа за талию, отправился вместе с ним на торжество.
Меня уже ничто не интересовало, кроме одного: выдержит Президент это мероприятие или нет? Министр обороны Грачев тоже переживал. В то время Павел Сергеевич еще не заикался о блицкриге в Чечне, поэтому отношения с ним у меня были вполне нормальными.
