прожил так недолго, что это было всего лишь мелким грехом, — он вел вполне достойную жизнь и был почитаем лучшими спиртными напитками своего времени, включая нескольких сановников Церкви. В то же время в нем было много качеств французского крестьянина. Он любил тех, кого встречал в полях и на улицах, наслаждался их шутками и смехом, их небылицами и хвастливой грубостью; и невольно заставил славу Эразма померкнуть перед своей собственной, потому что собрал и связал эти истории, улучшил и расширил их, придал им классический характер, поднял их до уровня конструктивной сатиры и тщательно скрыл их непристойность.
Одна из историй, бытовавшая в то время во многих сельских районах, рассказывала о добром великане по имени Гаргантюа, его пещерном аппетите, подвигах любви и силы; тут и там виднелись холмы и валуны, которые, по местным преданиям, выпали из корзины Гаргантюа, когда он проходил мимо. Такие легенды до сих пор, уже в 1860 году, рассказывают во французских деревушках, которые никогда не слышали о Рабле. Неизвестный писатель, возможно, сам Рабле в качестве tour de rire, записал некоторые из этих басен и напечатал их в Лионе под названием «Великие и неоценимые хроники великого и огромного великана Гаргантюа» (1532). Книга раскупалась так охотно, что у Рабле возникла идея написать продолжение о сыне Гаргантюа. Так, на Лионской ярмарке в октябре 1532 года анонимно появилась книга «Ужасные и ужасающие деяния и доблести самого знаменитого Пантагрюэля» (Horribles et espouvantables faictz et prouesses du très renommé Pantagruel). Это имя уже использовалось в некоторых популярных драмах, но Рабле придал персонажу новое содержание и глубину. Сорбонна и монахи осудили книгу как непристойную, но она хорошо продавалась; Франциску I она понравилась, некоторые священнослужители были в восторге от нее. Только через четырнадцать лет Рабле признал свое авторство; он боялся поставить под угрозу если не свою жизнь, то свою репутацию ученого.
Он был настолько увлечен наукой, что пренебрег своими обязанностями в госпитале и был уволен. Возможно, ему пришлось бы несладко, если бы Жан дю Белле, епископ Парижский и один из основателей Коллеж де Франс, не взял Рабле с собой в качестве врача на миссию в Италию (январь 1534 года). Вернувшись в Лион в апреле, Рабле опубликовал там в октябре La vie très horrifique du grand Gargantua, père de Pantagruel («Очень ужасная жизнь великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля»). Этот второй том, ставший впоследствии первой книгой полного собрания сочинений, содержал столь язвительную сатиру на духовенство, что вызвал очередное осуждение со стороны Сорбонны. Вскоре эти две истории, опубликованные вместе, обошли все издания во Франции, кроме Библии и «Подражания Христу». 27 И снова, как нам рассказывают, король Франциск смеялся и аплодировал.
Но в ночь с 17 на 18 октября 1534 года расклейка оскорбительных протестантских плакатов на парижских зданиях и на дверях самого короля превратила его из защитника гуманистов в гонителя еретиков. Рабле снова скрыл свое авторство, но его подозревали, и у него были все основания опасаться, что Сорбонна, влекомая королем, потребует головы скандального писателя. И снова на помощь ему пришел Жан дю Белле. Теперь уже кардинал, этот гениальный церковник выхватил из лионской берлоги подвергавшегося опасности ученого-врача-порнографа и отвез его в Рим (1535). Там Рабле посчастливилось найти просвещенного папу. Павел III простил ему пренебрежение монашескими и священническими обязанностями и разрешил заниматься медициной. В качестве почетной поправки Рабле исключил из последующих изданий своей теперь уже «двусложной» книги отрывки, наиболее оскорбительные для ортодоксального вкуса; а когда Этьен Доле разыграл его, опубликовав без разрешения издание без исправлений, он вычеркнул его из списка своих друзей. Под покровительством кардинала он снова учился в Монпелье, получил степень доктора медицины, читал там лекции для больших аудиторий, а затем вернулся в Лион, чтобы вернуться к жизни врача и ученого. В июне 1537 года Доле описал, как он проводил урок анатомии, препарируя казненного преступника перед собравшимися студентами.
В дальнейшем нам известны лишь отрывочные сведения о его неспешной карьере. Он был в свите короля во время исторической встречи Франциска I и Карла V в Эгесморте (июль 1538 года). Два года спустя мы находим его в Турине в качестве врача Гийома дю Белле, брата кардинала, а ныне французского посла в Савойе. Примерно в это время шпионы обнаружили в переписке Рабле несколько пунктов, вызвавших бурю в Париже. Он поспешил в столицу, мужественно разобрался в этом деле и был оправдан королем (1541). Несмотря на повторное осуждение «Гаргантюа» и «Пантагрюэля» в Сорбонне, Франциск предоставил измученному автору незначительную должность в правительстве в качестве maître des requêtes (уполномоченного по прошениям) и официальное разрешение на публикацию второй книги «Пантагрюэля», которую Рабле с благодарностью посвятил Маргарите Наваррской. Книга вызвала такой ажиотаж среди богословов, что Рабле счел благоразумным укрыться в Меце, входившем тогда в состав империи. Там он в течение года служил врачом в городской больнице (1546–47). В 1548 году он счел безопасным вернуться в Лион, а в 1549 году — в Париж. Наконец его церковные покровители добились назначения его (1551) приходским священником Мёдона, к юго-западу от столицы, и охочий, стареющий овод вновь принял священническое одеяние. По всей видимости, он передал обязанности своего благочиния подчиненным, а сам ограничился использованием доходов.28 Насколько нам известно, он все еще оставался куратором Мёдона, когда, что несколько аномально, опубликовал четвертую книгу своего труда (1552). Она была посвящена Оде, кардиналу де Шатильону, предположительно с разрешения; очевидно, в то время во Франции были высокопоставленные церковные деятели, обладавшие образованностью и снисходительностью кардиналов эпохи итальянского Возрождения. Тем не менее, книга была осуждена Сорбонной, а ее продажа была запрещена Парламентом. Франциск I и Маргарита были уже мертвы, и Рабле не нашел расположения у мрачного Генриха II. На некоторое время он уехал из Парижа, но вскоре вернулся. Там, после продолжительной болезни, он умер (9 апреля 1553 года). Старая история рассказывает, что когда на смертном одре его спросили, куда он собирается идти, он ответил: Je vais chercher un grand peut-être — «Я иду искать великое возможно». 29 Увы, это легенда.
2. Гаргантюа
Пролог к первой книге (первоначально — ко второй) сразу дает понять вкус и запах всего произведения:
Благороднейшие и прославленнейшие пирующие, и вы, трижды драгоценные, покрытые язвами клинки (ибо вам и никому другому я посвящаю свои труды)…. Если бы
