Ознакомительная версия.
В одной группе, состоявшей главным образом из чиновников, к которым присоединились несколько дам и дон Кустодио, речь шла о посланной в Индию комиссии для изучения солдатской обуви.
- А кто в этой комиссии? - спросила пожилая дама.
- Полковник, два офицера и племянник его превосходительства.
- Всего четыре человека? - удивился один из чиновпиков. - Хороша комиссия! А если их мнения разойдутся, что тогда? Дело-то они хоть знают?.
- Вот и я об этом подумал, - поддержал другой. - Я говорил, чтобы послали хоть одного штатского, не имеющего касательства к армии. Лучше всего сапожника...
- Вы совершенно правы, - заметил поставщик обуви, - но нельзя же послать индейца или китайца, а единственный наш сапожник с Полуострова потребовал такое жалованье, что...
- Вообще, зачем это нужно - изучать обувь? - перебила их пожилая дама. - Не для испанских же артиллеристов!
А индейцы могут и босиком ходить, как в своих деревнях.
- Вот именно! И казне расходу меньше! - добавила недовольная своей пенсией вдова.
- Но посудите сами, - вмешался приятель командированных в Индию офицеров, - ведь не все же индейцы ходят в деревне босиком. И одно дело ходить босиком у себя дома, а другое - на военной службе: тут не смотрят ни на дорогу, ни на усталость, ни на время. А солнце, доложу я вам, сударыня, в полдень так палит, что на земле можно хлеб печь. Вот и помаршируйте босиком по пескам да по камням, когда над вами солнце, под вами огонь, а впереди пули...
- Человек ко всему привыкает!
- Да, как осел, которого приучали не есть! В нынешней кампании наши потери вызваны главным образом тем, что солдаты сбивают себе ноги... Точь-в-точь история с ослом, сударыня.
- Но, молодой человек, - возразила вдова, - подумайте, во что обойдутся эти башмаки. Можно было бы назначпть пенсию многим сиротам и вдовам, тогда бы возрос престиж правительства! Не улыбайтесь, я не о себе говорю, я-то получаю пенсию, правда, небольшую, очень небольшую сравнительно с заслугами моего покойного мужа, я говорю о тех вдовах, которые влачат жалкое существование. Разве справедливо, что после стольких хлопот о переезде, после опасного путешествия по морю они в конце концов умирают здесь с голоду?.. Может, вы и правду говорите о солдатах, но я вот живу здесь уже больше трех лет и не видала ни одного хромого солдата.
- Вполне с вами согласна, сударыня, - сказала ее соседка. - К чему им башмаки, если они родились босые?
- Тогда и рубашек не надо!
- И штанов тоже!
- Воображаю, сколько побед мы одержали бы с голой армией! - иронически подытожил защитник филиппинских солдат.
В другой группе шел еще более горячий спор. Там разглагольствовал Бен-Саиб, а отец Каморра, по обыкновению, ежеминутно перебивал его. Журналист-монах, несмотря на все уважение к святой братии, вечно пререкался с отцом Каморрой, которого считал круглым невеждой и лишь наполовину монахом. Рассуждал он весьма либерально и независимо, опровергая этим несправедливые нападки врагов, которые величали его "брат Ибаньес". Отец Каморра любил спорить с журналистом и был единственным, кто принимал всерьез его "аргументы", как называл свои разглагольствования Бен-Саиб.
Говорили о магнетизме, спиритизме, магии и прочих чудесных явлениях; все эти словечки так и взлетали в воздух, подобно шарам жонглера.
В этом году на ярмарке в Киапо* много шуму наделала "говорящая голова", пли, как ее называли, "сфинкс", которую показывал американец, мистер Лидс. На стенах домов были расклеены огромные афиши, они обещали "таинственное и ужасающее зрелище" и привлекали множество любопытных. Ни Бен-Саиб, ни отец Каморра, ни отец Ирене,, ни отец Сальви еще не видали "голову", один Хуанито Пелаэс удосужился побывать на сеансе и теперь, захлебываясь, рассказывал о своих впечатлениях.
Журналист Бен-Саиб пытался дать естественное объяснение чуду, отец Каморра говорил о кознях дьявола, отец Ирене усмехался, а отец Сальви хранил суровое молчание.
- Полноте, ваше преподобие, дьявол нас больше не посещает, мы сами отлично умеем грешить...
- Но как иначе объяснить?..
- Как? А наука говорит...
- Опять он со своей наукой, провалиться мне!
- Нет, вы послушайте, я вам сейчас объясню, тут все дело в оптике. Я эту голову еще не видал и не знаю, как ее там показывают. Вот этот господин, - журналист указал на Хуанито Пелаэса, - уверяет, что она непохожа на обычные "говорящие головы". Пусть так! Но принцип тот же, все дело в оптике. Минуточку. Одно зеркало ставят так, второе - позади, оно отражает предмет... Поверьте, это просто физическая задача:
Сняв со стен несколько зеркал, Бен-Саиб расставлял их и так и эдак, наклонял под различными углами, но ничего у него не получалось.
- И все-таки я ручаюсь, что это просто оптический фокус.
- Какие там зеркала! Хуанито говорит, что голова находится в ларце, поставленном на столе... По-моему, это спиритизм, ведь спириты всегда возятся со столами, и я полагаю, что отец Сальви, как представитель церковных властей, должен запретить это бесовское зрелище.
Отец Сальви, сдвинув брови, молчал.
- Чтобы узнать, что там внутри, дьяволы или зеркала, - вмешался Симоун, - я бы советовал вам пойти и взглянуть на это диво.
Предложение понравилось, только отец Сальви и дон Кустодио отнеслись к нему неодобрительно. Идти на ярмарку, толкаться среди публики, чтобы поглазеть на какого-то "сфинкса", на какую-то "говорящую голову"! Что скажут индейцы! Еще подумают, что отец Сальви и дон Кустодио подвержены слабостям прочих смертных! Но Бен-Саиб с находчивостью истинного журналиста пообещал упросить мистера Лидса не допускать публики, пока они будут в зале; американец должен считать за честь, что они удостоили его посещением, он, конечно, не откажется исполнить просьбу, да и плату за вход не возьмет. Желая придать вес своим словам, Бен-Саиб добавил:
- Сами подумайте, что было бы, если бы я разоблачил это шарлатанство с зеркалами перед публикой, перед индейцами! Бедный американец остался бы без куска хлеба!
Удивительно деликатный человек был этот Бен-Саиб!
Ехать к Лидсу решили человек двенадцать, в том числе знакомые нам дон Кустодио, отец Сальви, отец Каморра, отец Ирене, Бен-Саиб и Хуанито Пелаэс. У площади Киапо они вышли из экипажей и пошли дальше пешком.
XVII
ЯРМАРКА В КИАПО
Вечер был чудесный, на площади царило веселое оживление. Наслаждаясь прохладным ветерком и великолепной январской луной, народ прогуливался по ярмарке; каждому хотелось других посмотреть, себя показать и развлечься. Музыка в косморамах *, яркий свет фонарей создавали праздничное настроение. В длинных рядах пестро разукрашенных лавок манили взор гроздья мячей, ожерелья из масок, нанизанных на веревочку, игрушечные поезда, тележки, кареты, заводные лошадки, крошечные пароходики со всамделишными котлами, лилипутская фарфоровая посуда, маленькие сосновые "вифлеемы" *, привозные и местные куклы; иностранки были белокурые, улыбающиеся, филиппинки - серьезные и задумчивые, как чинные маленькие барышни рядом с девочками-великаншами. Били барабаны, дудели жестяные трубы, звучала гнусавая музыка аккордеонов и шарманок - настоящая карнавальная симфония, под звуки которой двигались толпы гуляющих; заглядевшись на товары в лавках, они спотыкались, толкали один другого, и тогда начиналась забавная перебранка. Возницам приходилось осаживать лошадей, ежеминутно звучали возгласы: "Дорогу! Дорогу!" Чиновники, военные, монахи, студенты, китайцы, барышни с мамашами и тетушками улыбались, раскланивались, приветствовали друг друга веселыми окриками.
Отец Каморра был на седьмом небе - столько хорошеньких девушек! Он то и дело оглядывался, подталкивал Бен-Саиба, причмокивал и божился, приговаривая:
"Ну, а эта, а эта! Что скажешь, чернильная душа?" От восторга он даже перешел на "ты" со своим постоянным противником. Отец Сальви посматривал на него с укоризной, но что ему отец Сальви! Он задевал всех встречных девушек, старался прикоснуться к ним и подмигивал с самым плутовским видом.
- Провалиться мне! Когда же меня назначат священником в Кпапо? воскликнул он.
Вдруг Бен-Саиб, выругавшись, подскочил и схватился за локоть: это отец Каморра, не помня себя от восхищения, ущипнул его. На площади появилась ослепительной красоты девушка, к которой сразу обратились все взоры; должно быть, отец Каморра, пораженный этим райским видением, принял по ошибке руку Бен-Саиба за ручку красавицы.
Это была Паулита Гомес, самая блестящая из столичных девиц; ее вел под руку Исагани, а сзади шествовала донья Викторина. Все остановились, любуясь этим очаровательным созданием, вер головы поворачивались ей вслед, разговоры смолкали, и донья Викторина с важностью отвечала на почтительные поклоны.
На Паулите были нарядно расшитые блузка и косынка из пиньи, не те, в которых она утром направлялась в храм святого Доминика, а другие. Воздушная ткань косынки придавала ее прелестному личику поистине неземную красоту, и индейцы, глядя на Паулиту, сравнивали ее с луной, окруженной нежными белыми облачками. Юбка розового шелка, придерживаемая маленькой ручкой, падала пышными, живописными складками, служа как бы пьедесталом горделивому, точеному бюсту и гибкой шейке; все движения девушки дышали уверенностью в своих чарах и милым кокетством. Исагани хмурился, его раздражали любопытные взгляды, эти сотни взглядов, устремленных на его невесту: каждый взгляд казался ему воровством, каждая улыбка девушки чуть ли не изменой.
Ознакомительная версия.
