Слука снова замолчал. Потом нерешительно произнес:
– Думаю, необходимо полагать, что Матссон все же из Венгрии уехал.
– Нет, – сказал Мартин Бек. – Его вообще там не было.
Мартин Бек плохо спал и рано проснулся. Квартира в Багармуссене выглядела печально, словно после чьей-то смерти, все так знакомые ему вещи казались несущественными и безразличными. Он принял душ, потом побрился, достал из шкафа выглаженный темный костюм и тщательно оделся. Вышел на балкон. Дождь уже закончился. Термометр показывал шестнадцать градусов. Он вернулся в квартиру, приготовил себе спартанский завтрак – чай и сухарик потом сел и принялся ждать.
Колльберг пришел в девять часов. У него в машине сидел Стенстрём. Они поехали в управление.
– Ну, как твои успехи?
– Так себе, – ответил Стенстрём.
Он полистал блокнот.
– Молин в субботу работал, это проверено. Он был в редакции с восьми часов утра. В пятницу, очевидно, отсыпался дома после пьянки. Насчет этого мы немного поспорили. Он сказал, что якобы не спал, а просто лежал. "Парень, ты не знаешь, что значит лежать, когда рядом с тобой на подушке сидит твоя собственная нечистая совесть. Это хорошо, ты просто создан быть полицейским, так как вообще не понимаешь, о чем идет речь". Это я записал дословно.
– Почему у него совесть нечиста? – спросил Колльберг.
– Непонятно. Мне показалось, что он сам не знает, а что делал в ночь с четверга на пятницу, якобы не помнит. Причем, якобы рад, что не помнит. Он был дерзок и надменен. Упаси меня Господь с такими встречаться.
– Продолжай, – сказал Мартин Бек.
– Так вот, вчера я, к сожалению, ошибся, когда сказал, что Лунд и Кронквист в полном порядке. Оказалось, что к тем девицам на остров Лидингё поехал не Кронквист, а Форс. Да, Кронквист поехал с Лундом в Карлстад, только не в пятницу, а в субботу. Это дело запутанное, но думаю, что Лунд не лгал, когда излагал мне первую версию. Скорее всего, он ничего не помнил. Он и Кронквист из всей компании, очевидно, были самыми пьяными. У Лунда в голове все перепуталось. У Форса память оказалась получше, и когда я наконец нашел его, все сразу выяснилось. Как только они приехали к тем девушкам, Лунд мгновенно вырубился, и в пятницу им уже не удалось поставить его на ноги. Только в субботу утром он позвонил Форсу, тот заехал за ним и они вместе пошли в ресторан, но не в ресторан "У кружки", как думал Лунд, а в "Опера-келларен". Когда Лунд поел и выпил пару кружек пива, он пришел в себя и поехал домой за Кронквистом и своим фотоснаряжением. Тогда Кронквист уже был дома.
– А что он делал до этого?
– Утверждает, что лежал дома, чувствовал себя мерзко и был ужасно одинок. Несомненно лишь то, что он был дома в половине пятого дня.
– Это проверено?
– Да. Вечером они приехали в гостиницу в Карлстаде. У Кронквиста якобы было страшное похмелье. Лунд сказал, что он был слишком пьян и поэтому не чувствовал никакого похмелья. Да, в конце концов у Лунда нет усов и бороды. Это я отметил.
– Ага.
Ну вот, теперь Гюннарссон. Этот запомнил лучше. Он сидел в пятницу дома и писал. В субботу был в редакции, сначала утром, потом вечером и сдавал какие-то статьи.
– Это известно наверняка?
– Нет, утверждать не могу. Это большая редакция, и я не нашел там никого, кто бы уверенно помнил нечто подобное. Но несомненно, какую-то статью он сдал, хотя это могло быть с таким же успехом как вечером, так и утром.
– А что с паспортами?
– Сейчас скажу. Пиа Больт тоже была в полном сознании. Но где она была в ночь на пятницу, сообщить мне отказалась. У меня создалось впечатление, что она с кем-то спала, но не хочет сказать, кто это был.
– Это весьма вероятно, – заметил Колльберг. – Был четверг, и вообще.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Стенстрём.
– Да так, ничего. На этом вряд ли заслужишь признание.
– Продолжай, – сказал Мартин Бек.
– Так вот, в субботу она совершенно точно была с одиннадцати часов утра у матери. Я это деликатно проверил. А теперь, что касается паспортов. Молин отказался показать мне свои паспорт. Сказал, что в собственной квартире не обязан никому предъявлять документы. У Лунда паспорт почти новый. Он фотограф и много ездит. Последний штамп поставлен в стокгольмском аэропорту шестнадцатого июля. Он тогда вернулся из Израиля. Думаю, это сходится.
– Молин отказался показать тебе паспорт? – ужаснулся Колльберг. – И ты стерпел?
– Пиа Больт два года назад провела четырнадцать дней на Мальорке. Больше ничего. У Кронквиста паспорт старый, полнейшая неразбериха, сплошные отметки и обрывки бумаги и так далее. Последний штамп поставлен в мае в Гётеборге, он тогда вернулся из Англии. У Гюннарссона тоже старый паспорт, почти весь заполненный, но в более приличном состоянии. Последние штампы поставлены у нас в Арланде, выезд седьмого мая, приезд десятого мая. Говорит, был на заводе "Рено" в Булонь-Бийанкуре. Французы, очевидно, штампы не ставят.
– Не ставят, это сходится, – сказал Мартин Бек.
– Ну, тогда остальные. Я еще не успел всех обойти. Кристер Шёберг был дома с семьей, он живет в Эльвшё. Мередит – американец и к тому же негр.
– Этого можем исключить, – сказал Колльберг. – Мы все равно не смогли бы арестовать его, потому что волосатики линчевали бы нас.
– Ты снова проявил себя как тупица.
– А я и есть тупица. Кроме того, думаю, ты можешь не продолжать.
– Да, я тоже так думаю, – сказал Мартин Бек.
– Вы знаете, кто это? – спросил Стенстрём.
– По крайней мере, нам так кажется.
– И кто же?
Колльберг смерил Стенстрёма хмурым взглядом.
– Слушай, парень, учись все-таки немножко думать, – сказал он. Во-первых, действительно ли в Будапеште был Матссон? Думаешь, он таскал бы с собой такие деньги, чтобы купить гашиш, а потом вдруг исчез, а деньги оставил в чемодане в гостинице? Думаешь, он оставил бы ключ от номера на ступеньках управления полиции? Он? Если он должен был обходить за сто шагов каждого полицейского в Венгрии? И вообще, зачем понадобилось Матссону исчезать и к тому же таким импровизированным способом?
– Ну конечно, это ясно.
– Почему Матссон поехал в Венгрию в синем блейзере, серых брюках и коричневых мокасинах, а в чемодане имел точно такую же одежду? Куда исчез серый костюм Матссона? Что было на нем в предпоследний вечер и чего не было в чемодане и нет в его квартире?
– Ну хорошо, значит, это был не Матссон. Но кто это был?
– Некто, у кого были очки Матссона и плащ, некто с бородой и усами. Кто видел Матссона последним? У кого нет до субботнего вечера никакого твердого алиби? Кто из всей этой компании был достаточно трезв и умен, чтобы до всего этого додуматься? Поразмышляй над этим.
Стенстрём задумался. Он не отвечал.
– Мне пришла в голову одна идея, – сказал Колльберг.
Он разложил на столе план Будапешта.
– Смотрите. Вот гостиница, а вот Главный вокзал или как он там называется.
– Будапешт-Нюгати.
– Возможно. Если бы я хотел пойти из гостиницы на вокзал, то я должен был бы идти этим путем, то есть мимо управления полиции.
– Верно, но только ты пришел бы на другой вокзал. Поезда в Вену отправляются отсюда, с бывшего вокзала Остбанхоф.
Мартин Бек вытащил копию плана округа Сольна и кивнул Стенстрёму:
– Поезжай в управление полиции Сольны, – сказал он, – и попроси их перекрыть этот район. Там есть сгоревший дом. Мы туда потом приедем.
– Прямо сейчас?
– Да.
Стенстрём ушел. Мартин Бек порылся в ящике, нашел там сигарету и закурил. Он молча курил и смотрел на Колльберга, сидящего совершенно неподвижно. Потом погасил сигарету и сказал:
– Наверное, нам пора ехать.
Колльберг быстро ехал по пустынным улицам и через минуту они уже были на Вестерброн. Солнце пробивалось сквозь низкие облака, гладь залива волновал легкий ветерок. Мартин Бек с отсутствующим видом смотрел на группу яхт, которые как раз огибали мысок в Роламб-парке.
Они ехали молча и поставили машину на том же месте, что и накануне. Колльберг показал на черную "ланчу", стоящую неподалеку.
– Это его автомобиль, – сказал он. – Следовательно, он наверняка дома.
Они пересекли Свартенгатан и открыли входную дверь. Воздух в коридоре был влажный и липкий. Они молча поднялись по истертой лестнице на четвертый этаж.
Дверь открылась мгновенно.
Мужчина, стоящий на пороге, был в халате и шлепанцах. Казалось, он невероятно изумлен.
– Извините, – сказал он. – Я думал, что это моя невеста.
Мартин Бек сразу узнал его. Этого человека показал ему Молин в ресторане "У кружки" за день до отъезда в Будапешт. Открытое приятное лицо. Спокойные синие глаза. Достаточно сильная фигура. С бородой и усами, среднего роста, но так же как и у бельгийского студента Редера, это было единственное, чем он походил на Альфа Матссона.
