Заратустра был на перепутье между Ахура-Маздой – богом всех и Воху-Маной – личным богом, но эту грань так и не переступил, ибо сила человека определялась самим человеком, но не Спасителем, через страдание спасающим человечество. Спаситель должен был объявиться позднее, когда человек обозначит свою позицию в противостоянии добра и зла. Дабы противостояние добра и зла выглядело действенным, Заратустра противопоставил благому Богу равную величину, тень, черное Солнце – злого духа Анхра-Манью (Аримана). У индийцев Манью – бог ярости и гнева. Для Заратустры Анхра-Манью – абсолютное выражение абсолютного зла. Он – второе равновеликое звено системы бытия, он – темный двойник светлого Ахура-Мазды, он – необходимое звено, обеспечивающее стабильность и потенцию развития: поэтому в реальное время Анхра-Манью неуничтожим.
Это была абсолютно новая религиозная система, определяемая как дуализм или как дуалистический монотеизм – равенство и противостояние добра и зла и право человека на выбор между ними. Заратустра оказался велик именно этим – дерзостной способностью противопоставить свет и тень, объявив их равносотворенными и равносильными. Этим он даровал человеку шанс быть сильным – сильным в праве самому определять собственную жизненную позицию и тем самым творить будущее – свое и мира. По Заратустре, приверженцы АхураМазды и истины ашаваны выстраиваются непробиваемым строем против другвантов, приверженцев Анхра-Манью и лжи. Заратустра подарил иранцам громадную потенцию, определив их будущую воинственность, результатом которой станут грандиозные завоевания и создание империи от Инда до Пенея в Элладе. Именно учение Заратустры способствовало персидской экспансии. Оно оправдывало войны против иноверцев как борьбу со злом. И не вина Заратустры, что соплеменники не в полной мере приняли его проповедь.
Провозгласив существование единственно двух богов, начал добра и зла, Заратустра тем самым «отменил» всех прочих божеств. Почитаемые иранцами боги были объявлены дэвами, слугами Анхра-Манью. Такая участь постигла Индру, Вертрагну, Митру и пр. Кое-кому «повезло» чуть больше: они обратились в абстрактные категории, выражавшие суть Ахура-Мазды. Также Заратустра проклял хаому, «омерзительное зелье», вопросив: «Когда опрокинут эту мочу – это хмельное питье, которым жрецы наносят вред?» Заратустра напрочь отвергал хаому как символ шаманизма, ибо из шамана, минуя магизм, он шагнул сразу к вере – причем не в богов, а в Бога, где оргиастический экстаз сменяется религиозной экзальтированностью.
Хаома отвергалась не просто как символ старой веры, но и как символ всего патриархального сознания, важнейшей частью которого были оргиастические культы с потреблением галлюциногенов и кровавыми жертвоприношениями, которые также были объявлены злом.
Заратустра от этих практик отказался в пользу религии, суть которой – обращение к Вышнему. Его мантра – не заклинание богов; это уже молитва, подкрепленная жертвой, – к Богу.
Однако вернемся с запада на восток – естественно, в пределах Азии. Так ли, нет, но рассеявшиеся по берегам пяти рек арии постепенно достигли Ганга, все более распыляясь в зелено-растительной кипени Индостана. Они утратили веру предков, поглощаемую заумно-философскими вероучениями и философствующими богами аборигенов. Тримурти обещало спасение через бескорыстную любовь к Богу. Учения Махавиры и Будды манили мечтой о нирване и этикой безделья. Остатки веры предков кое-как держались до тех пор, пока новомодные верования не обрели могущественных покровителей. Джайнам покровительствовал великий Чандрагупта, основатель империи Маурьев. Юнец, лицезревший Александра Великого, он после смерти великого полководца изгнал из Пенджаба македонские гарнизоны, а заодно прикончил Александрова любимца, могучего царя Пора, чье мужество так поразило Александра в кровавой битве при Гидаспе.
Еще более кровавой оказалась битва против главных соперников – армии Нандов. Как утверждают летописи, в ней погибли миллион пеших, сто тысяч конных, а заодно десять тысяч слонов. Ох уж эта любовь древних к круглым и грандиозным цифрам!
Потом Чандрагупта только и делал, что воевал – против индийских соседей, против диадоха Селевка… Впрочем, к концу жизни он остепенился, отошел от дел и в лучших традициях дигамбаров умертвил себя голодом.
Через поколение покровителем буддизма стал внук Чандрагупты – легендарный Ашока, человек судьбы весьма удивительной, проделавший путь от лишенного жизненных перспектив бастарда до властелина одной из самых великих империй, которые знала история.
Отцом его был Биндусара, сын великого Чандрагупты, правитель Магадхи и сопредельных земель, воинственный и просвещенный, матерью – бедная, в смысле имущественного положения, девушка, правда, из приличной семьи, отданная отцом в царский гарем неведомо из какого расчета, ибо больших преференций присутствие в постели царя в качестве одной из многих наложниц не сулило.
Потомки приписали Ашоке множество достоинств: храбрость, мудрость, порядочность. Бесспорно, он обладал таким важным достоинством, как умение располагать к себе людей. Это, скорее всего, и сыграло главную роль в его возвышении. Когда против Магадхи восстала Таксила, именно ему, не отмеченному ни званиями, ни опытом, отец доверил навести порядок. Как уверяют, Ашока усмирил восставших не столько силой оружия, сколько убеждением. Что, в общем-то, сомнительно, ибо юного принца отличало как раз стремление к действию, а не склонность к переговорам.
Очевидно, Ашока выделялся в сравнении со старшим братом, пусть не глупцом, но и не отмеченным большими дарованиями. Потому по смерти престарелого Биндусары многие из приближенных царя заняли сторону младшего принца. Как и подобает в таких случаях, приключилась междоусобица, во время которой старший принц погиб, и трон достался Ашоке. Потом, если верить не вполне ясным свидетельствам, новоявленный правитель перебил всех прочих своих братьев, хотя впоследствии – о том есть надписи, высеченные на камне, – упоминал о них с любовью.
Засим Ашока решил прибрать к рукам те немногие земли Индостана, что были оставлены вне внимания отцом и дедом, и объявил войну богатому царству Калинга, расположенному на берегу Бенгальского залива.
В средствах энергичный царь не церемонился и поведал потомкам, что в ходе победоносной войны его солдаты сотню тысяч неприятелей перебили и еще больше взяли в полон. Даже если цифры и преувеличены, резня была славной. Истребляли всех: и знать, и простолюдинов!..
А вот потом начались чудеса в духе библейских легенд. Обозрев кучи трупов, Ашока вдруг испытал раскаяние и принялся искать способ избавиться от чувства вины. И обрел истину в учении Будды, которое до того монархов династии Маурья едва ль занимало. Как помните, великий дедушка покровительствовал джайнам, победоносный папаша – тот вообще был атеистом.
Ашока пошел по собственным стопам. Он – как свидетельствует эдикт от 256 года до н. э., облегчил существование подданных и прочих живых существ: запретил вырубать леса, бесцельно уничтожать животных, в том числе и ради жертвоприношений, повелел строить каналы, учебные заведения, раздавать милостыню. Более того, вдоль дорог ради обеспечения путешественников тенью сажали деревья. Ну чего только не придумаешь для того, дабы остаться в доброй памяти потомков!
При этом добродетельный Ашока не прекращал войн, покоряя еще сохранившие независимость территории. Так что милосердие его было относительным. В те страны, куда не могло дотянуться оружие Маурьев, Ашока посылал эмиссаров, распространявших буддизм, справедливо полагая, что наилучший способ покорять – слово, а не бранная сталь.
При том Ашока поначалу не препятствовал распространению иных вероучений. Но в старости в нем вдруг пробудился религиозный фанатизм. Для начала он попытался навести порядок среди собратьев-буддистов, а потом принялся третировать иноверцев – всех без исключения. Кончилось все это для него плохо. В лучшем случае Ашока закончил свои дни в заточении. В лучшем… Спустя полвека империя Маурьев пала. Захвативший власть Пушьямитра Шунга был брахманом и жестоким преследованием буддистов положил начало закату учения Просветленного в Индостане. Наступал индуизм с его абсолютизацией циклического восприятия времени.
Как ни странно, но арии по прошествии более чем тысячелетия с периода своего появления в Индии еще сохраняли этническую самоидентичность. Пушьямитра, десятками тысяч разрушавший ступы Будды, явно имел арийские корни. Как и многие другие из его сотоварищей. Решительный и жестокий, он самой судьбой был призван творить историю. Но вместо того чтобы вырваться из погибельного круга времени, который замыкал человека в его тесном мирке, препятствуя самому стремлению к свершениям, он придал ему поистине апокалиптические масштабы.
