Мы должны допустить, что Петухов и Хомчик имели допуск ко всем первоисточникам, включая допросы Николаева. Здесь они недвусмысленно заявляют, что Николаев не сказал ничего вразумительного на первом допросе 1 декабря 1934 г.
Кирилина также цитирует свидетельские показания бывшего сотрудника НКВД Фомина (К 250), которые Лено приводит следующим образом:
Заместитель начальника Управления Федор Тимофеевич Фомин впоследствии так описывал поведение Николаева в первые часы после ареста: «Убийца долгое время после приведения в сознание кричал, забалтывался и только к утру стал говорить и кричать: "Мой выстрел раздался на весь мир"» (Л 173).
Кирилина нашла свидетельские показания в отчете Петра Поспелова хрущевской эпохи, который продолжил немного дальше цитату Фомина:
Я ему говорил, что за этот выстрел кроме проклятья от народа вы ничего не будете иметь. На неоднократные вопросы, задаваемые мной и заместителем начальника О.О.Янишевским, — «Кто побудил тебя, Николаев, произвести этот выстрел?», он впадал в истерику и начинал кричать, но ответа никакого не давал (заявление т. Фомина от 26 марта 1956 г.) [57].
В более ранней статье до написания первого издания своей книги Кирилина заявляла, что были два медицинских заключения о состоянии Николаева, датированные 1 декабря 1934 г., и они оба подтверждают факт, что подозреваемый говорил бессвязно.
В следственном деле Николаева имеются два акта его медицинского освидетельствования, датированные 1 декабря. Один составлен через два часа после ареста. В нем говорится: «Николаев на вопросы не отвечает, временами стонет и кричит, признаков отравления не отмечаются, имеются явления общего нервного возбуждения»[58].
Лено цитирует показания Исакова (Л 173) и статью Петухова и Хомчика (№ 37, с. 764–765), как это делает Кирилина (К 250–251). Но это лишь добавляет проблем. Мы рассмотрим их поочередно.
• Как Кирилина, так и Лено заявляют, что Исаков присутствовал на допросах Николаева 2 декабря, цитируя Петухова и Хомчика. Но Петухов и Хомчик заявляют, что Исаков присутствовал на допросах как 1-го, так и 2-го декабря.
Лено также утверждает, что «подписи Фомина и Исакова стоят как на допросах Николаева от 1, так и от 2 декабря» (№ 37, с. 764). Он все-таки приводит допрос от 2 декабря, подписанный Фоминым, Янишевским (которого называл Фомин) и Исаковым (Л 260–261). Однако подписи Исакова нет на «Допросе от 1 декабря» ни у Кирилиной, ни у Лено, тогда как подпись Фомина есть на варианте Лено, но ее нет на документе Кирилиной. В своей статье 1993 г., цитата из которой приведена выше, Кирилина заявляла:
На допросах 1, 2, и 3 декабря Николаев фактически не ответил ни на один поставленный следователями вопрос. Были записаны лишь его анкетные данные и многочисленные заявления: «Я совершил индивидуальный террористической акт в порядке личной мести». Подписать протоколы он отказался.
Эта формулировка так похожа на текст Петухова и Хомчика, что, возможно, Кирилина скопировала его непосредственно у них.
• Ни Кирилина, ни Лено не упоминают тот факт, что Петухов и Хомчик отрицают, что Николаев вообще сделал хоть какое-то связное признание на первом допросе. Заявления Исакова и Фомина тоже согласуются с этим заключением. Они, несомненно, подтверждают, что Николаев не сделал никакого признания 1 декабря.
• Лено смущает расхождение в датах. Он пытается разрешить эту проблему словами «кажется, сотрудники НКВД смогли провести настоящий допрос Николаева лишь около полуночи с 1 на 2 декабря или даже позже» (Л 173). Однако «первый допрос», который представляет Лено, датирован 1 декабря. Почему сотрудники НКВД поставили неправильную дату?
• Лено уже признавал, что вряд ли проводился хотя бы один допрос Николаева 1 декабря. Он был вынужден допустить, что допрос, датируемый 1 декабря, который он воспроизводит, должен был проводиться «около полуночи с 1 на 2 декабря или даже позже».
Но если вряд ли мог быть хотя бы один допрос 1 декабря, отсюда следует, что наверняка их не могло быть больше одного. В таком случае где допрос от 1 декабря с подписью Исакова, на который ссылается Лено?
Два разных протокола «Допроса Николаева 1 декабря»
Мы видели, что есть серьезные проблемы с любой версией допроса Николаева, датированного 1 декабря. И более того Кирилина и Лено воспроизводят разные протоколы, причем оба претендуют на то, что их тексты являются допросом Николаева от того же числа, 1 декабря.
Текст Кирилиной короче. Большей частью он, кажется, очень похож на первую часть текста Лено. Но есть некоторые значительные отличия между текстами Кирилиной и Лено:
— в тексте Кирилиной Николаев ссылается на письма Кирову и Сталину, тогда как в тексте Лено эта ссылка необъяснимым образом отсутствует;
— текст Кирилиной начинается с установления личности обоих сотрудников НКВД, проводивших допрос: Лобова и Медведя. В начале текста Лено таких строчек не существует;
— текст Кирилиной заканчивается подписью Лобова. Подпись Медведя отсутствует. В конце текста Лено пять подписей: Медведь, Фомин, Молочников, Янишевский и Стромин. Фамилии Лобова нет вообще;
— ни в тексте Кирилиной, ни в тексте Лено нет подписи Исакова;
— Текст Кирилиной заканчивается подписью Николаева. А текст Лено информирует нас, что Николаев отказался подписать протокол и попытался порвать его.
Текст Лено также значительно длиннее текста Кирилиной. Кажется, что текст Кирилиной минус пять слов о письмах Николаева Сталину и Кирову, присутствующие в тексте Кирилиной, но отсутствующие в тексте Лено, был увеличен путем добавления дополнительной части в конце. Здесь мы рассмотрим эту дополнительную часть в тексте Лено.
• По окончании текста общего и для Кирилиной, и для Лено первые предложения текста Лено читаются следующим образом:
Вопрос: Ваш брат Петр знал об этом плане?
Ответ: Если бы он знал о нем, он тотчас сдал бы меня (милиции).
Кажется маловероятным, что уже 1 декабря через несколько часов после убийства Кирова (которое произошло в 16.30) НКВД-шники смогли бы обнаружить, арестовать и допросить брата Николаева о письменном плане Николаева. Ни Кирилина, ни Лено не упоминают ни о каком допросе Петра Николаева до 3 декабря. Следовательно, эти строки несовместимы с допросом Николаева 1 декабря (или, как предпочел бы Лено, 1–2 декабря).
• Следующий отрывок касается возможной связи с Германией:
Вопрос: В вашей записной книге для деловых встреч есть адрес и номер телефона немецкого консульства в Ленинграде, написанный вашей рукой. Кто дал вам этот адрес и номер телефона?
Ответ: Адрес и номер телефона немецкого консульства в Ленинграде я списал из телефонного справочника 1933 г.
Вопрос: С какой целью?
Ответ: Я сделал эту запись специально, чтобы показать партии впоследствии, что я якобы (sic) много пострадал и чтобы пойти по самому легкому пути разоблачения и сигнализирования (о несправедливостях, доставленных мне). Я был одержим идеей навлечь на себя подозрение в контактах с иностранцами, и чтобы вследствие этого (sic) меня арестовали, и тогда бы у меня появился шанс разоблачить все акты произвола, о которых я знал.
Это не внушающее доверия заявление Николаева кажется очень путанным и вызывает ряд приводящих в замешательство вопросов.
• Следователи только что начали спрашивать Николаева о плане убийства, который они нашли при нем. Но задав лишь один вопрос о нем, они отбрасывают этот момент и продолжают дальше. Затем следователи сказали Николаеву, что его брат Петр знал о плане. Николаев опроверг это, и опять следователи просто отбросили всю тему.
Просто дело в том, что следователи не действуют так. Они вряд ли бы удовлетворились единственным простым ответом на вопросы по убийству, не говоря уже о возможном существовании заговора.
• Ответ Николаева об информации по немецкому консульству в его записной книжке вообще бессмыслен. Посещение немецкого консульства могло навлечь подозрение на него, чего он и хотел предположительно по его утверждению — хотя мы позже узнаем, что он действительно посетил консульство Латвии и никто не заметил.
Однако абсурдно говорить, что переписывание адреса в его записную книжку «навлекло бы подозрение». Кто бы знал, что он там есть? Более того, Николаев явно попытался застрелиться несколько секунд спустя после убийства Кирова, поэтому у него вряд ли «был бы шанс разоблачить все акты произвола». Однако это пустило бы следователей НКВД по ложному следу — на поиски связи немцев с убийством — если бы Николаев действительно застрелился.
