Эдвард Радзинский - Железная Маска и граф Сен-Жермен

Итак, ПЕРВАЯ ВЕРСИЯ: герцог де Бофор был похищен и тайно заключен в тюрьму Пиньероль в августе 1669 года под именем «слуги Эсташа Доже». Впоследствии на лицо ему наденут маску, чтобы скрыть похищение знаменитого герцога навсегда! Правдоподобно? Граф Сен-Жермен долго верил в эту версию. Хотя меня несколько смущало одно об­стоятельство. Ведь человек, носивший маску, умер В Бастилии в 1703 году. То есть Бофору, рожден­ному в 1616 году, должно было быть... 87 лет! Воз­раст, до которого дожить в те времена было почти невозможно, особенно учитывая буйную и бурную жизнь герцога, Но именно «почти»... Ибо ком­фортные условия, в которых, как мы увидим, со­держался человек в маске, отсутствие треволнений жизни могли помочь Бофору осуществить «почти невозможное» — прожить до этого почтенного воз­раста!

...Так думал и я до тех пор, пока не начал ис­следовать жизнь знаменитых узников Пиньероля. Среди них оказался удивительный персонаж, ко­торый будет героем нашего завтрашнего рассле­дования. И он заставит нас уже завтра похоронить версию о герцоге де Бофоре — Железной Маске... Впрочем, до того, как он стал узником, этот чело­век был одним из богатейших и могущественней­ших людей Европы.

В комнате ударили часы... И продолжили бить во всех комнатах. И я очнулся от обычного наваж­дения, наступавшего во время рассказов месье Ан­туана.

— Да, — засмеялся месье Антуан, — уже час ночи... мы увлеклись. Надеюсь, вы не забыли, я со­бираюсь решить ТРЕХСОТЛЕТНЮЮ загадку за два дня. Час назад закончился ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. И впе­реди решающий день.

Месье Антуан поднял со стола рубиновую ко­робочку, украшенную эмалью с галантной сценой — сатир, преследующий нимфу. Сверкнули брилли­анты, обрамлявшие голубую эмаль

— Это его коробочка для нюхательного табака... Героя завтрашнего расследования. До завтра, мой друг.

Я вернулся в отель, но не смог заснуть, ожидая завтрашнюю встречу. Шел второй час ночи, когда мне пришло в голову попытаться записать весь его вчерашний монолог. Я сел к столу и... записал весь его рассказ... 163 страницы! Записал без по­марок, без любимой моей бесконечной правки! Он будто диктовал мне, а я... продолжал слышать его голос!

Я заснул только под утро, но встал с удиви­тельно свежей головой.

Признаюсь, проснувшись, тотчас бросился к столу, думал, что все случившееся мне приснилось. Но на столе были разбросаны исписанные мною листы... те самые 163 страницы.

В десять утра я был у его дверей. Все тот же молчаливый молодой слуга провел меня в кабинет.

Месье Антуан был ослепителен — в соломен­ной шляпе с большими полями, в белом летнем костюме и шелковом шарфе, элегантно, как умеют только французы, наброшенном на плечо.

Он стоял, картинно опершись на спинку кресла, появившегося рядом со столом. Это было великолепное старинное кресло с изящно изогну­той высокой спинкой, сиденье поддерживали льви­ные лапы.

— Вы правы: кресло воистину бесценное, — ска­зал месье Антуан, — сделано в прославленной «Ма­нуфактуре королевской меблировки». Принадле­жало христианнейшему королю Людовику XIV. В то время модники начали заказывать кресла с низ­кой спинкой. Но Людовик XIV хотел распоря­жаться всем, даже модой. Тотчас последовал коро­левский указ, запрещавший мебельщикам подобные вольности — спинка у кресел должна была быть вы­сокой. — И месье Антуан кивнул на кресло. — Итак, именно в этом кресле помещался августейший зад Людовика XIV.. Как ничтожна наша плоть... Ис­тлели и великий король, и все, кто трепеща стоял перед этим креслом... но кусок дерева стоит невре­димый и столь же прекрасный. Кресло было очень любимо королем. Когда в кабинет короля въехал новый гарнитур, сделанный прославленным Булем, король велел отправить кресло в спальню. И когда беспредельно любвеобильный король принимал возлюбленных, кресло видело их пышные тела, освобожденные от тяжелых парчовых платьев, в которых они величественно плыли по паркету, по­хожие на корабли. Но эти мимолетные похоти ко­роля соседствовали с долгими, преданными влюб­ленностями. Влюблялся король всегда неожиданно.

После черноволосой, черноокой племянницы Ма­зарини его новой страстной любовью стала провин­циалка, к тому же хромоножка, но прехорошенькая, белокурая, как ангелочек, Луиза де Лавальер. И кресло стояло рядом с потайной дверью, за которой начиналась лестница в апартаменты фаворитки.

Это кресло видел и герой истории, которую я собираюсь вам рассказать. Правда, тогда оно еще стояло в кабинете короля.

Все тот же молчаливый молодой человек вка­тил маленький столик, на котором стоял поднос с серебряным кофейником и круассанами.

— Вы плохо завтракали, но хорошо и неуто­мимо трудились до рассвета, — сказал насмешливо месье Антуан.

Он знал и это!

Я молча, торопливо, жадно ел.

— Боюсь, мне более не удастся отправить вас в прошлое. Как только я объяснил вам технику, ваше сознание встало на страже. Вы огорчены, не так ли? Но и... обрадованы, сознайтесь. Ибо человек жаждет чуда и одновременно... боится его. Жаждет непонятного, но мечтает его тотчас объяснить. Как сказано у вашего классика: попросим самого маэ­стро Воланда разоблачить технику его фокусов... Вообще, человек животное, живущее всегда между крайностями. К примеру, между скорбями, если вы бедны, и скукой, если вы богаты.

Я допил кофе, и он сказал:

— Однако вернемся к нашему исследованию. Итак, наш сегодняшний герой — претендент номер два. Во всяком случае, уже в XVIII веке многие ис­следователи считали именно его «Человеком в же­лезной маске».

Месье Антуан позвонил в колокольчик, и все тот же молчаливый слуга внес портрет в массив­ной золотой раме. И поставил его на пол, присло­нив к стене напротив кресла с львиными головами.

— Я недавно купил этот портрет, — сказал месье Антуан. — Его нарисовал Шарль Лебрен — первый живописец короля Людовика XIV.

На портрете в точно таком же кресле с высо­кой спинкой сидел господин в черной одежде.

— В то время придворные были пестро раз­одеты, как павлины, но серьезные люди, то бишь чиновники, финансисты и судейские ходили ис­ключительно в черном. Но черная одежда госпо­дина на портрете из очень дорогой ткани. Ее ожив­ляет, как видите, белая пена столь же дорогих кружев, из-под которых видны тонкие изящные руки. Правая рука держит перо, готовясь подпи­сать бумагу, возможно меняющую чью-то судьбу. Обратите внимание на пальцы. Пальцы опытного любовника, знающего толк в самых утонченных ласках. У господина хищный галльский нос и ухо­женные усики а-ля Ришелье с опущенными вниз кончиками — обычное украшение тогдашних бю­рократов. Высокий лоб полузакрыт волосами, спус­кающимися на плечи. Но какова улыбка! В ней на­смешка, пресыщение, разочарование, которые даруют Власть и Деньги. Перед вами, мой любез­ный друг, знаменитый Николя Фуке. В 1657 году, когда Лебрен писал этот портрет, Николя Фуке был суперинтендантом, по-нынешнему — мини­стром финансов и олигархом, богатейшим чело­веком Франции, некоронованным владыкой страны. Но каков портрет! Вот о таком портрете писал ваш Гоголь. Схвачено не просто сходство, но опаснее — душа! Я не удивлюсь, если в мое отсут­ствие он выходит из рамы, разгуливает по дому или сидит вот в этом, так хорошо знакомом ему кресле короля. Сегодня мы с вами отправимся в удивитель­ное поместье, принадлежавшее этому господину. Оно недалеко от Парижа. Именно там разыгрался главный акт драмы. Весьма важная часть истории, которую нам предстоит раскрыть. — И добавил, усмехнувшись: — Во всяком случае, сегодня этому поместью придется поведать нам многое.

Между тем лежащие на столе часы в виде зо­лотого полумесяца пробили десять. Тотчас в квар­тире начался великолепный концерт. Множество часов в разных комнатах начали отбивать время. Одни били вместе, другие порознь, спеша друг за другом. Их звучанье было божественной музыкаль­ной эстафетой, летевшей из комнаты в комнату.

Все тот же молодой безликий человек объявил:

— Автомобиль у подъезда, месье.

— Мы спустимся ровно через минуту, — сказал он слуге. Я запомнил эту фразу. Именно после этих слов, как-то лукаво усмехнувшись, он спросил меня:

— Который час?

Вопрос был странен, только что во всех ком­натах часы били десять ударов.

— Нет-нет, ответьте точнее.

— На моих две минуты одиннадцатого, — отве­тил я.

— Запомните свой ответ... Уже вскоре он мо­жет оказаться для вас весьма интересным. Но пе­ред нашим отъездом я хотел бы вкратце обрисо­вать вам жизнь Николя Фуке, изображенного на этом портрете. Жизнь весьма поучительную, ко­торую, уверен, вы когда-нибудь опишете, она до­стойна стать содержанием отдельного произведе­ния на модную тему ОЛИГАРХ И ВЛАСТЬ. Так что считайте рассказанное моим вам подарком.