Тут-то и вспомнили приказные о Федоре Ивановиче.
И до конца дней своих не мог забыть Молодой, как «прошлого 710 года пробовал… руду при его императорском величестве. И раздроблял его величество своими десницами туттень (огарыш при плавке), и усмотрел кениг (королек — выварка металла), и увеселился зело, и обещал пожаловать, и записал в памятную свою книгу имя наше…»
Это-то его и спасло. Не мог царь допустить, чтобы в пору, когда стране позарез нужен металл, знающий человек прохлаждался в ссылках. Он велит взять Федора на государеву службу. И тот же князь Гагарин, столь суровый к Молодому, уже прописывает ему за довольно приличный оклад — в год 200 рублей — ехать на Урал и практически на всей его территории велит организовать поиск всяких руд, а коли найдет, то и строить государевы заводы. Вот уж тут Молодому испытать довелось, что значит царево благоволение. И крестьян кунгурских позволили в заводскую работу брать, и разрешили нужную снасть брать для поиска. И едва успел Молодой продиктовать набор инструментов и припасов — почти на две с половиной сотни рублей, — тут же они были ему доставлены, только езжай поскорей. Правда, чтобы не вольничал, приписано ему было «до указу плавить всякие руды, а ис кунгурского уезда до указу не уезжать». Вернули ему и Мазуевский завод…
Заводчик вновь на коне. Он моментально возвращается в Кунгур. Необорванные связи с местными рудознатцами позволили отыскать медные залежи, чтобы в достатке от них снабжать быстро им возведенный медеплавильный завод. Пошел с него металл на государевы нужды. А поставил Молодой завод невдалеке от возвращенного ему Мазуевского железоделательного.
Работа кипела, металл и изделия шли, прибыль росла, и, казалось, жизнь Федора Ивановича вошла наконец в нормальное русло.
Но не таков был характер нашего авантюриста, чтобы спокойно жить. Получив дармовую рабочую силу, Молодой сразу вспомнил о давних своих мечтах расширить Мазуевский завод. Не поставив впопыхах в известность власти предержащие, он быстро пристраивает к заводу цех и организует передел железа на вододействующем молоте. Государство стало получать дополнительное листовое и прутовое железо.
Враги, конечно же, не дремали. Они смекнули, что хоть государству от деятельности Молодого одна польза, но, конечно же, и ему прибыток. А им это было костью в глотке. Нашелся «добрый человек», шепнул кому надо в Кунгуре. Те не замедлили отправить донос в Сибирский приказ. Оттуда немедленно примчался важный чиновник — стольник Петр Коноплин. Не стоило труда установить: да, построил «молотовой анбар» этот неугомонный задиристый проходимец, и без всякого официального распоряжения. Этого московские бюрократы перенести не смогли. Велено было Федора Молодого взять под стражу. Больше года провел он в кандалах в кунгурской тюрьме и отправлен потом вновь в ссылку в гиблое место — в Березов.
Что, думаете, на том успокоилась его бурная натура?
Нет, не таков это был человек.
Нужда в знающих людях повсеместно в России тогда была огромная. И спустя какое-то время, когда страсти поутихли, Молодого привлекли как мастера-плавильщика в работы в Тобольске. А в 1718 году он уже трудится на Уктусском заводе — мастером при плавке меди.
В 1720 году Петр I каким-то путем узнает о новых злоключениях своего давнего знакомца и требует, чтобы его немедленно прислали в Петербург, — видно, снова был срочно нужен. До этого Молодому удалось добиться, чтобы его делом занялся В. Н. Татищев: мол, облыжно обвинен и прошу вернуть завод. Татищев, хоть и сохранились свидетельства недоброжелательного его отношения к заводчику, хлопоты его решил удовлетворить. Да только самого Татищева демидовские происки оттеснили от уральских дел. И вернуть завод Молодому берг-коллегия порешила только после 1722 года…
Мазуевский завод был в работе почти весь XVIII век. И железо переделывали на его подпольно поставленном молотовом производстве, и делалось на нем оборудование для других уральских заводов.
Сам же Федор Иванович дожил до глубокой старости. Завод его достался потом в управление внуку — Михаилу Ярышкину.
А память о заводчике жила еще долго. На планах 1773 года поставленный им на речке Мазуевке железоделательный завод назван «старый завод Федора Молодого».
Первым носителем этой фамилии значится Филипп Трофимов, пленный «турчанин». Попал он на Урал, как многие тогда пленные люди, будучи выкуплен богатым человеком из государева острога себе в услужение. Купил «турчанина» думный дьяк при Соликамском воеводском дворе Аверкий Степанович Кириллов. Кириллов, как и многие небедные жители Соли-Камской, имел свой соляной промысел. Видно, «турчанин» был достаточно сметлив, быстро выучился языку и грамоте, во всяком случае, в переписные книги 1678 года он попал уже как варничный приказчик Кириллова. Видимо, зарекомендовал себя преданным, умелым работником, потому что после смерти А. С. Кириллова в той же должности служил его сыну Якову Аверкиевичу.
В феврале 1693 года Я. А. Кириллов продает свой родовой промысел (очевидно, и трубы, и варницы) «посадскому человеку» А. В. Ростовщикову. Продажа если и изменила что-то в жизни Филиппа Турчанина, то ненамного. Он и жить остался все в том же доме при промысле (хоть дом теперь принадлежал Ростовщикову), и управлял кирилловскими делами. Да так управлял, что в 1697 году вдова Якова Аверкиевича била челом в государев приказ, что обирает ее Филипп Трофимов, завладел доходами от ее деревень, и того ему мало показалось, обобрал и вынес все из ее соликамского дома.
Чем челобитье Ирины Кирилловой закончилось, неизвестно, только начало следующего века Филипп Трофимович встретил уже весьма зажиточным человеком. Всяких налогов со своего имущества он платил свыше пяти с половиной рублей (в те годы средний посадский житель платил с подворья почти в 10 раз меньше).
Следующий представитель этой династии — сын Филиппа Трофимова Михаил Филиппович — уже назывался Турчанинов. Он был достоин своего отца. Михаил Турчанинов уже занимает заметное место среди соликамских воротил и имеет прибыльные соляные промыслы. Но беспокойной Петровской эпохе недостаточной оказалось занятость соликамских богатеев только одной традиционной соляной деятельностью. Страшно стесненный нуждой в меди (дошло до того, что дважды — после нарвского поражения и полтавской победы — вынужден был Петр повелеть срывать колокола с церквей: для чеканки монет и производства пушек), государь повелел соликамским богачам организовывать медные промыслы — добывать и плавить медные руды. Причем людям среднего достатка велено было это делать вскладчину, людям же со значительными капиталами предписывалось полностью строить завод на свои средства.
М. Ф. Турчанинов был признан достаточно богатым, чтобы строить завод единолично. Но тертый, осторожный делец не полез сразу исполнять этот приказ берг-коллегии. Ссылаясь на отсутствие опыта, он выторговал себе право в 20-е годы только добывать медную руду и поставлять на казенный Пыскорский завод — ведь копать руду и возить ее было значительно проще. Но дело оказалось не столь прибыльным. Завод организовал оплату заводчику не за доставленный объем руды, а за выплавленный фунт меди — по конечному результату. Турчанинов сообразил, что, может быть, выгоднее сократить транспортные издержки, — и теперь уже поддается нажиму обер-бергамта строить возле своих рудников собственную плавильню. В 1731 году он последний раз свозил руду на казенный завод. После он организует плавку на собственном Троицком заводе.
Михаил Филиппович Турчанинов был не очень счастлив детьми. Так получилось, что жена родила ему только дочь, да и то очень болезненную. А он все время мечтал о наследнике. И тут подвернулся ему мальчик, видимо сирота, смышленый, недерзкий. Михаил Филиппович и взял его к себе в дом. Стал учить потихоньку и постепенно привязался к сметливому подростку, которого внесли в списки его двора под именем Алексея Федоровича Васильева. Когда мальчик стал юношей, Михаил Федорович сделал его приказчиком, стал испытывать сначала небольшими, а потом, когда стал стареть и дряхлеть, — и ответственными заданиями. К примеру, посылал его с обозами в Кяхту, торговать за Байкалом с монголами. Алексей оказался прирожденным купцом — обходителен с людьми, тверд в слове, обаятелен, пронырлив и, главное, точно улавливал конъюнктуру рынка, умел угадывать завтрашнюю выгоду.
Михаил Федорович умер где-то между 1731 и 1734 годом. Васильеву тогда было около двадцати лет. Вдова Турчанинова, оставшись с больной дочерью на руках, передоверила Васильеву все заботы по ведению немалого ее хозяйства. Алексей Федорович быстро сообразил, что у него есть отличный шанс выбиться из приказчиков в хозяева, и вскоре состоялась свадьба единственной наследницы турчаниновских богатств с молодым приказчиком Алексеем Васильевым, который, из уважения к давней мечте своего благодетеля, при оформлении брака принял фамилию своей жены и стал Алексеем Федоровичем Турчаниновым. Конечно, в брачном договоре вместе с фамилией он взял за женой в приданое и все турчаниновское имущество.
