В летописной статье 1185 г. содержится «Повесть о походе Игореве». Она состоит из трех частей: собственно повести о походе Игоря в степь; описания последствий для Южной Руси поражения новгород-сиверских дружин; рассказа о пребывании Игоря в половецком плену и его побеге в Русь. «Повесть» не производит впечатления цельного произведения, написанного по единому замыслу. Каждая ее часть писалась отдельно по мере разворачивания событий и получения о них информации.
Согласно Б. А. Рыбакову, посвятившему анализу летописной «Повести о походе Игореве» специальное исследование, она составлена из текстов разных авторов, к тому же плохо объединенных редактором.[352] Первая часть (поход, две битвы) написана летописцем Рюрика, которого якобы выдают здесь подробности в описании маршрута похода, точная дислокация полков, имена князей и воевод, ход двух битв с половцами и восхваление рыцарской доблести Игоря.[353] Вторая часть, рассказывающая об ужасных последствиях поражения Игоря для Южной Руси и действиях Святослава Всеволодича по организации обороны от половецких вторжений, принадлежит перу летописца Святослава.[354] Третья часть «Повести» (плен и побег Игоря) написана без привлечения Рюриковой летописи. В ней нет признаков стиля ее автора, к тому же присутствуют фрагменты текста, недоброжелательного Игорю, резко противоречащие содержанию и духу всего повествования. Да и сама третья часть внутренне противоречива. Особенно это будто бы проявлялось в отношении побега Игоря из половецкого плена. Один автор считал, что побег необходим, а другой — видел в этом неразумное мальчишество, объясняемое юностью князя.[355]
В целом «Повесть о походе Игореве», по мнению Б. А. Рыбакова, составлена позднейшим редактором — доброжелателем Игоря — из текстов не менее чем четырех авторов. Свое авторское участие он обозначил благочестивыми сентенциями, всегда благорасположенными к Игорю.[356]
Кто же этот загадочный автор — редактор летописной «Повести о походе Игореве»? Б. А. Рыбаков не склонен был приписывать ее ни одному из двух великокняжеских хронистов. Летописец Святослава был благочестив и любил церковность, но не был сторонником Игоря, летописец Рюрика был расположен к новгород-сиверскому князю, но не был благочестив.[357] На этом основании Б. А. Рыбаков делает вывод, что «Повесть» писал кто-то третий. Наличие в тексте следов галицкого наречия указывает будто бы на его галицкое происхождение. Под 1205 г. в Галицкой летописи упоминается книжник Тимофей: «Бѣ бо Тимофѣи в Галичѣ премудръ книжникъ».[358] Таким образом, заключает Б. А. Рыбаков, «Повесть» могла быть написана Тимофеем по поручению летописца Рюрика Ростиславича. Наиболее вероятной датой составления «Повести» представляются годы 1189–1190, когда составитель мог воспользоваться летописями обоих соправителей, что после ссоры Рюрика и Святослава в 1190 г. сделалось якобы невозможным.[359]
Можно считать, что все в этой красивой версии на грани допустимого. Прежде всего вызывает сомнение трактовка слова «победа» в смысле поражения и отнесения его к галицкому наречию:
1. «Се Богъ силою своею возложилъ на врагы наша победу, а на нас — честь и славу».
2. «Игорь же Святославичь тотъ годъ бяшеть в Половцехъ и глаголяше: „Азъ по достоянью моему восприяхъ победу от повеления твоего, Владыко, Господи“».[360]
В первом случае никакого обратного значения слово «победа» не имеет. Оно употреблено в самом что ни есть прямом значении. К несчастью для русских, Бог возложил победу не на них, а на их врагов. Во втором тексте предложенная трактовка Б. А. Рыбакова возможна, если только в нем не пропущены слова «врагов наших». Не исключено, что первоначально фраза читалась так: «Азъ по достоянию моему восприях победу враги наша».
Что касается параллелей в Галицкой летописи, то они также небезусловны. Выражение «Бысть победа на вси князи Рускыя» вполне воспринимается в прямом значении, как «бысть побеждены вси князи Рускыя». Обратный смысл был бы, если бы летописец сказал: «Бысть побьда всих князии Рускыхъ», то есть их победа, а не над ними. Б. А. Рыбаков приводит также пример из летописной статьи 1268 г., где говорится: «И тако побѣдиша Ляховѣ Русь и убиша от нихъ многих».[361] Но и здесь нет обратного значения слова «победа». Тут ясно говорится о победе Руси: «Победиша Ляхов Русь».
К особым приметам галицкого наречия Б. А. Рыбаков отнес слова «уность» и «днина», с чем также трудно согласиться. Первое слово в различных вариантах многократно встречается на страницах киевской летописи, второе, вероятно, может быть вообще южнорусизмом.
В летописной статье 1205 г., сообщающей о мудром книжнике Тимофее, есть любопытное замечание, что родом он из Киева: «Отечество имѣя во градѣ Кыевѣ».[362] «Мудрым» он мог стать уже в Галиче, но воспитание и книжную образованность, несомненно, получил в Киеве. Поэтому искать в летописи галицизмы и на этом основании высказывать предположение о принадлежности текстов Тимофею вряд ли продуктивно. К тому же если учесть, что летописанием он занимался до 1228 г., о чем пойдет речь ниже, то трудно предположить, чтобы к 1187–1189 гг. он уже был галичанином и каким-то образом вновь оказался в Киеве.
Думается, это слишком сложный анализ. В реальной жизни все было проще. Прежде всего, у нас совершенно нет оснований считать, что первая часть «Повести» написана летописцем Рюрика Ростиславича. Приметы, о которых сказано выше, не могут быть отличительной особенностью только его стиля. Они продиктованы ведь не какой-то особой манерой письма, а характером события. Рассказать о военном походе без того, чтобы не указать состав его участников, маршрут движения, место и ход сражения, не смог бы ни один летописец. К тому же, не будучи участником похода, он всецело зависел от информатора. Мы знаем, что таковым был Беловолод Просович, спасшийся во время битвы на Каяле и прибежавший к Святославу Всеволодичу с трагическим известием. «Прибѣже Бѣловолодъ Просовичъ и повѣда Святославу бывшее о Половцѣхъ».[363] Можно предположить, что одним из слушателей этого рассказа был летописец Святослава, который и осуществил его литературную запись. Он свидетель того, как Святослав, выслушав Беловолода и тяжко вздохнув, произнес такие слова: «О люба моя братья и сыновѣ, и мужѣ землѣ Рускоѣ, дал ми Богъ притомити поганыя, но не воздержавше уности, отвориша ворота на Русьскую землю».[364]
По существу, мысль о том, что легкомысленный поход Игоря на половцев обернулся злом для Русской земли, отчетливо проведена летописцем в первой части «Повести». Зная об отношении Святослава к Игорю («жаль ми бяшеть на Игоря, тако нынѣ жалую болми по Игорѣ»), летописец вводит в текст покаяние новгород-сиверского князя. В нем тот исповедуется перед Богом в своих грехах, которые считает столь большими, что и жить после их свершения не стоит: «Рече Игорь: „недостойно ми бяшеть жити, и се нынѣ вижю отмѣстье от Господа Бога моего“».[365] Стилистически покаяние Игоря целиком соответствует манере летописца Святослава Всеволодича, идеологически созвучно второй части «Повести», где великий князь нелицеприятно отзывается о легкомысленном поступке Игоря. Собственно, позиция Святослава, по-видимому, и спровоцировала летописца на сочинение такого покаяния.
Б. А. Рыбаков также считал, что вставки с благочестивой риторикой не могут принадлежать летописцу Рюрика, однако и к авторству летописца Святослава их не отнес. Он полагает, что их сделал третий автор, вероятно составитель и редактор «Повести о походе Игореве в 1185 г.».[366]
Об авторстве второй части Б. А. Рыбаков высказался однозначно. Конечно, это летописец Святослава. Странно только, что он не заметил в ней содержательного повтора с первой частью о последствиях поражения Игоря для южной Руси. Здесь уместно привести две характерные выдержки из второй и первой частей «Повести».
Вторая часть: «И бысть скорбь и туга люта, яко же николи же не бывала во всемь Посемьи и в Новѣгородѣ Сѣверьскомъ и по всей волости Черниговьскои, князи изымани и дружина изымана, избита и мятяхуться акы в мутве».[367]
Первая часть: «И все смятено плѣномъ и скорбью тогда бывшюю, живии мертвымъ завидять»; «Гдѣ нынѣ возлюбленыи мои братья, гдѣ нынѣ брата моего сынъ, гдѣ чадо рожения моего, гдѣ бояре думающей, гдѣ мужи храборьствующеи, гдѣ рядъ полъчныи, гдѣ кони и оружья многоцѣньная, не ото всего ли того обнажихся».[368]
Нет сомнения в том, что эти взволнованные слова о драматических последствиях поражения новгород-сиверских дружин на Каяле принадлежат одному автору. Также как и благочестивые заклинания, что эти испытания посланы Богом за грехи.
