Светлана уверена, что все три дня до кончины отца провела рядом с ним, у дивана, на который его перенесли охранники. Однако Серго Берия, тот самый, который нравился Светлане в школе, в своих воспоминаниях рассказывает, как его мать ездила навещать Светлану на ее квартиру и что та была довольно спокойной. Тот же Серго утверждает, что ни Василия, ни Светланы в момент кончины рядом с отцом не было. Светлана же описывает последние секунды жизни отца как очевидец.
Говорим об этом только для того, чтобы еще раз напомнить: воспоминания — вещь ненадежная, а тем более когда они литературные.
Еще запомнила Светлана, как тишину, царившую на даче, нарушил голос брата:
— Сволочи! Загубили отца! — кричал Василий Сталин. — Предатели! Загубили отца!
Светлана успела подумать, что брата выдернули с какой-то очередной попойки.
А чуть позже ее едва не стошнило, когда к подносу с бутербродами, который внесла подавальщица Матрена Бутузова, потянулись руки. Ее поразило, что люди могли в такой момент думать о еде и тем более есть.
Светлана за эти дни так и не заплакала.
Светлана Аллилуева, «20 писем к другу»:
«Повара, шоферы, дежурные диспетчеры из охраны, подавальщицы, садовники, — все они тихо входили, подходили молча к постели и плакали. Многие плакали навзрыд, и сестра давала им валерьянку, сама плача. А я-то, каменная, сидела, стояла, смотрела, и хоть бы слезинка выкатилась… И уйти не могла, а все смотрела, смотрела, оторваться не могла».
Только пятого марта, под утро, когда тело отца увозили на вскрытие, ее вдруг начала колотить какая-то дрожь. Она видела, как отца положили на носилки. Вдруг поняла в тот момент, что впервые увидела его нагим. Она стояла вместе со всеми у крыльца, когда носилки поставили в белый автомобиль, и только после того, как дверцы захлопнулись и машина скрылась из виду, она уткнулась лицом в грудь Николаю Булганину и заревела…
Закончилась одна жизнь, где рядом, пусть и где-то очень высоко и закрыто, жил отец, к которому можно было в самые трудные минуты обратиться и получить поддержку.
Впрочем, помочь дочери живого Сталина готов был каждый…
Элеонора Микоян:
— Она попросила меня быть рядом и все четыре дня... по-моему, это все продолжалось четыре дня... я была в Колонном зале рядом. Стояла рядом в почетном карауле. Она просила, чтобы я стояла рядом, боялась упасть...
Светлана стояла в Колонном зале, смотрела в лица, проходящих мимо людей, соратников отца, и думала: что будет теперь? Кому достанется власть? Как новая власть обойдется с семьей Сталина? Где-то рядом продолжал буянить брат, двое приставленных к нему офицеров едва сдерживали его. Ей власть никогда не была нужна, и наследницей трона в отличие от Василия она никогда себя не чувствовала. Так чего же хочет Светлана, думая о будущем, стоя у тела мертвого Сталина?
Как всегда — свободы. А в это понятие она включает все — культуру, путешествия, хорошую мебель, красивую одежду, западную философию. Она думает: получит или нет все это страна, в которой она живет, после смерти ее отца?
Светлана стоит в почетном карауле, Светлана идет за гробом. Светлана почти не слушает, что говорят с трибуны люди, с которыми отец обычно ужинал у себя на даче. Она находится в Мавзолее, когда отца кладут рядом с Лениным. Лицо отца выглядит живым по сравнению с восковым лицом Ленина. Ей даже кажется, что отец откроет глаза, уткнется в нее своим страшным взглядом и гаркнет:
— А ты, что здесь делаешь?
Но отец мертв.
Все. Эта история завершена, начинается новая.
Ни Светлана, ни Василий не были нужны как союзники преемникам Сталина в дни, когда шла борьба за власть. Но о них не забыли. Светлане определяют пенсию, ей оставляют квартиру и выделяют дачу. Василию внимания уделяют гораздо больше, чем сестре. Но Василий и ведет себя по-другому. Он всюду говорит, что отца «убили», «отравили», он называет самого Берию насильником, а министра обороны — бабником. Его вызывают в министерство обороны, просят утихомириться, но Василий не успокаивается. Уже двадцать шестого марта его увольняют в запас без права ношения военной формы, а еще через месяц арестовывают вроде бы за злоупотребления властью. На самом деле ему еще инкриминировалась и особо популярная еще с тридцатых 58-я статья. Василия признали контрреволюционером.
Светлана не заступается за брата.
Она считает, что во всем виноват он сам. Да, его развратили прихлебатели, но все его друзья, «какие-то темные люди — футболисты, массажисты, спортивные тренеры и „боссы“, толкающие его на всякие махинации», — и должны были привести к этому финалу. Пишет о брате Светлана жестко, хотя и считает его больным человеком. В 1960 году ее вызвал Хрущев. Разговор шел о судьбе Василия.
Светлана Аллилуева, «20 писем к другу»:
«Я все время стремилась доказать, что его алкоголизм — болезнь, что он не может отвечать за свои слова и поступки подобно здоровому человеку, — но это не убеждало
…Январь, февраль, март — он жил в Москве и быстро почувствовал себя снова тем, чем был и раньше. Вокруг него немедленно собрались какие-то люди из Грузии — затаскивали его в «Арагви», пили с ним, славословили, курили ему фимиам…
Опять он почувствовал себя «наследным принцем»…»
Светлане же никогда не были нужны огромные дачи, государственные средства и шумные гулянки.
Именно поэтому вскоре после смерти отца она пишет письмо Председателю Совета Министров СССР, в котором благодарит партию за заботу о ней и ее детях и отказывается:
«1. От закрепления дачи „Волынское“ с обслуживающим персоналом.
2. От временного денежного довольствия в размере 4000 рублей в месяц
Вместо закрепления за моей семьей дачи «Волынское» прошу вашего разрешения о предоставлении мне права снимать на летние периоды 2—3 комнаты в дачном поселке СМ СССР Жуковка по Рублево-Угличскому шоссе за отдельную плату.
Еще раз приношу благодарность.
С уважением Сталина».
Это письмо напоминает частые разговоры с отцом, когда он предлагал взять деньги, а Светлана всегда сначала отказывалась. В Кремле ей объяснили, что дочь Сталина обязана получать пенсию — и вообще получать все что полагается.
Артем Сергеев:
— Сначала она получила такую довольно большую двухэтажную дачу. Потом сама попросила, чтобы ей дали самую маленькую дачу, это она мне говорила: «Не хочу я в этой большой совнаркомовской…»
Отказ — своего рода тоже побег. Светлана опять пытается бежать: от заботы государства, от ближнего круга отца, от Ближней дачи отца (туда она больше никогда не поедет), от распределителей, казенных вещей и машин. И только Кремль все так же виден прямо из окон ее дома. А в нем творились захватывающие дух дела...
Сначала по русской традиции — раздел власти на троих, потом — арест и расстрел Берии, и, наконец, приход к власти Хрущева и его закрытый доклад на ХХ съезде партии.
Светлана прочитала доклад Хрущева в квартире Микояна.
Это случилось в феврале. Анастас Иванович присылает за Светланой машину, встречает ее у себя дома, на Ленинских горах, в библиотеке, и протягивает стопку страниц. Светлана в одиночестве читает «секретную речь». По сути — ничего нового, похоже на историю ее семьи, рассказанную человеком, не любившим ее отца. Здесь смерть дяди Кирова, описание страданий ее теток, совсем недавние события начала пятидесятых, зловещая роль НКВД, Берии и мрачная тень ее отца. Она верит всему и ей совсем не хочется возмущаться, бросить «секретную речь» в лицо Микояну, Хрущеву, всем им и крикнуть: «Клевета»!
Светлана входит в столовую, где ее ждут Микоян с женой. В их глазах — тревога.
Так рассказывает об этом Светлана в своих воспоминаниях.
А вот Степан Микоян и его жена утверждают, что это было в их квартире.
Степан Микоян:
— Отец принес речь Хрущева на ХХ съезде. Вернее, это он читал после съезда, на пленуме. Речь была секретная. Он дал прочитать ее мне и попросил, чтобы мы как-то ознакомили с нею Светлану. Она приехала к нам, и мы дали ей это прочитать. Оставили в гостиной. Через какое-то время она вышла, и я помню что как-то очень спокойно сказала: «А вы знаете, ребята, самое интересное, что все это очень похоже на правду».
В 1956 году Светлана поняла, что от прошлого бежит не только она.
Друзья и соратники ее отца явно опережали Светлану в этом беге. Ее робкие попытки вырваться из прошлого, найти ему оправдание даже не казались предательством по отношению к отцу и делу его жизни. Можно предположить, что в эти годы Светлана Сталина сполна получила и от стойких сталинцев, и от прогрессивных хрущевцев. Свобода, которой так жаждала Светлана, стояла у самых стен Кремля.
В сентябре 1957 года Светлана сменила фамилию Сталина на Аллилуева. Сменила по собственной воле — в отличие от Василия, который упирался до последнего. У него фамилию Сталин отняли практически силой. Логика в ее поступке была — побег из семьи продолжался. Загадкой остается дата этого поступка. Почему Светлана не сменила фамилию, например, в 1953 году или хотя бы через год? Почему она сделала это только после ХХ съезда?
