Ознакомительная версия.
Он вспомнил двадцать четвертый год, меньшевистское восстание, глупое и безнадежное. Одного за одним Берия допрашивал его лидеров, пытаясь понять, чего им надо, на что они надеялись. Не могли они взять власть такими силами, но почему умные и опытные люди, старые революционеры этого не понимали, оставалось неясным.
– Чего тут неясного? – фыркал председатель грузинского ГПУ Кванталиани. – Руководство у них сидит за границей, им на восстание выделены деньги, которые должны быть потрачены, только и всего. А дураков, чтобы бомбы кидать, навербовать нетрудно.
Берия не был юным гимназистом, отнюдь, всякое повидал, но цинизм такого подхода его все же коробил.
Один из подследственных, врач по профессии, человек умный и жестокий, в конце последнего допроса вдруг посмотрел на Лаврентия с каким-то непонятным выражением нежности и превосходства одновременно.
– Мальчик, – засмеялся он, – ну куда ты лезешь? Какой из тебя политик? Ты ведь прямой, как стрела, таких ломают свои же товарищи, даже не по злобе, а просто чтобы не пораниться. Уходи отсюда, займись чем-нибудь тихим и мирным, и будешь жить долго и счастливо…
Он не понял, к чему это было сказано, но Багиров, которому Лаврентий передал этот разговор, быстро взглянул и усмехнулся:
– Умный, однако… Как он тебя определил!
Нет, Берия не прочь был заняться чем-нибудь тихим и мирным. Он мечтал об архитектуре и любил нефтяное дело… но кто бы его отпустил! Поневоле пришлось оставаться тем, кем он был.
Не удавалось Лаврентию и преодолеть неположенно восторженное отношение к Сталину, которое тот терпеть не мог. Он старался держаться как можно официальнее. Получалось скованно и напряженно, за что сталинские домашние его не любили, привыкнув совсем к другому, товарищескому стилю отношений. Но для Берии фамильярность с великим человеком, да еще на двадцать лет старше, была недопустима. Сталин же был с ним насмешлив и сдержан, не слишком интересуясь, какое выражение лица прячет «первый чекист» Грузии под надвинутой кепкой и за стеклами пенсне.
…Но на этот раз кепку пришлось снять, и Лаврентию без привычного камуфляжа было не по себе. Тем более что беседа шла о нем, и беседа неприятная. Они с Орджоникидзе сидели у длинного стола, а вождь, по своему обыкновению, прохаживался по кабинету.
– Я слышал, ты там, в Грузии, со всеми переругался и хочешь дезертировать? – насмешливо спросил он.
Берия смолчал. За него ответил Серго:
– Именно что со всеми. Он ведь как машина, не знает ни людей, ни приличий. Если секретарь ЦК разгильдяй и бюрократ, он не смотрит, что это секретарь ЦК, он его песочит так – всему пленуму жарко. Если его начальник пьяный ломает дверь у красивой женщины, он не смотрит, что это сам председатель ГПУ Закавказья, он ему оргвыводы и докладную в Москву…
Сталин поморщился:
– О подвигах Реденса можешь мне не докладывать. Я о них узнаю первым. Вот ведь послал бог родственничка…[41]
– И что получается? – продолжал Орджоникидзе. – А получается, Берия интриган и склочник. Мог ведь хороших людей прикрыть? Мог, но не захотел. Почему не захотел, а, Лаврентий?
– Потому что у меня есть должностные обязанности и долг коммуниста, – недовольно ответил Берия. – И то, и другое надо выполнять.
– Видишь, Коба, какой он? А теперь он со своим долгом коммуниста пишет мне письма. Жалуется – его, бедного, прорабатывают. Что бы с кем ни случилось – Берия виноват, все его интриги. Просится в другой район, на любую работу, только не в Грузии и не в ГПУ…
– Так ведь пошли мы его сегодня в другой район и на другую работу, завтра там будет то же самое, – с усмешкой в усы проговорил Сталин. – А, товарищ Берия? Будет? Или станешь покрывать разгильдяев и бюрократов? Ну что молчишь?
– Его куда ни пошли, – засмеялся Орджоникидзе. – Горбатого могила исправит.
Сталин отошел к столу, высыпал табак из двух папирос и принялся набивать трубку. Закончил, еще раз прошелся по кабинету, время от времени внимательно взглядывая на Лаврентия светло-карими, почти рыжими глазами, так, что тому стало совсем неуютно. Ну, будет тебе сейчас, товарищ Берия. Здесь тебе найдут другую работу – за Полярным кругом, начальником спецпоселения…
– Поэтому есть мнение, – после бесконечно долгой паузы продолжил Сталин, – не посылать товарища Берия на работу в другой район СССР. Все равно толку от этого не будет. Мы оставим его в Грузии. А чтобы его поменьше прорабатывали, – это слово вождь произнес с особым нажимом, – я думаю, ему лучше быть секретарем ЦК республики. Первым секретарем. Я полагаю, это единственный способ избавиться от его бесконечных жалоб, как ты думаешь, Серго?
– Я тоже так думаю, – в тон вождю ответил Орджоникидзе. – И от предложений тоже. Он меня замучил своими идеями, я устал читать его письма. Он лучше всех знает, как в Грузии надо проводить коллективизацию, как развивать сельское хозяйство. А уж на чем можно заработать деньги, он знает лучше начальника Госплана, честное слово…
– Так на чем можно заработать деньги, а, товарищ Берия? – Сталин быстро повернулся к нему, взглянул прямо в глаза.
Лаврентий, ошеломленный, приоткрыв рот, смотрел на вождя. Ничего себе, повороты судьбы!
– Ты не скромничай, говори… – усмехнулся Сталин.
Берия понимал: вопрос о его назначении решен не сию минуту, и Сталину все прекрасно известно. Конечно же, Серго рассказал ему обо всех идеях, которые Берия не скрывал от него. Но докладывать все это под рыжим кошачьим взглядом Сталина… бр-р!
А ведь надо!
– На чем угодно, кроме того, на чем их зарабатывают, – начал он, и скованность ушла, как не было. Об этом он говорил столько и с таким количеством людей, что сумел бы, кажется, и во сне повторить эти слова. – Только враг мог придумать растить в Грузии пшеницу. У нас субтропический климат, у нас растут мандарины, чай, виноград, – а тут извольте радоваться, сей зерновые. Где еще в Советском Союзе чай растет? На всю Грузию полторы тысячи гектаров мандариновых плантаций, а какие деревья – это же слезы! По сто плодов с дерева. Под чаем у нас всего двадцать тысяч гектаров. Все равно зерна с Грузии не получить, так оставьте нас в покое, и мы обеспечим цитрусовыми и чаем всю страну. А хлеб купим в России.
– Обрадовался, что в России хлеб дешевый? – быстро спросил Сталин.
– Мы его и по дорогим ценам купим, – мгновенно возразил Берия. – На другом заработаем. Есть на чем. Посмотрите, как у нас бессмысленно распоряжаются побережьем – одни лачуги. А мы там построим дома отдыха – и людям хорошо, и деньги в бюджет будут. Если с умом за дело взяться, через десять лет Грузия будет самой богатой республикой Советского Союза!
– Остановись! – прервал его Сталин. – Вижу, ты положение знаешь, и мысли хорошие есть. Даю тебе два дня. Ровно через два дня подготовь мне перспективный план развития народного хозяйства Закавказья. В общих чертах, конечно. Через три дня мы с товарищами его обсудим, и если твой план – это действительно план, а не прожектерство, ты получишь, что просишь. Мы оставим тебя в покое на десять лет и посмотрим, действительно ли Грузия станет самой богатой республикой, или ты бросаешься словами, как министр Временного правительства.
Берия, вспыхнув, упрямо наклонил голову.
– Действительно станет, – горячо сказал он.
– Ты не бодайся, как баран, – фыркнул Орджоникидзе. – Ты делом докажи.
– Все, – подытожил Сталин. – Вы свободны, товарищ Берия. Через два дня, к… – он посмотрел на часы, – к семнадцати часам я жду от вас план. Особым пунктом попрошу выделить предложения по организации нефтедобычи.
Ну вот, теперь все ясно, наконец. Все эти десять лет Лаврентий между делом, сколько успевал, интересовался способами разведки и добычи нефти. Естественно, Закавказье нужно СССР в первую очередь для этого, так что интерес Сталина понятен. Но регион он все равно поднимет, он знает, как это сделать…
…В Закавказье его назначение было как бомба. Кроме первого секретаря ЦК Грузии, Берия получил еще и пост второго секретаря всей Закавказской Федерации, а фактически уже в 1931 году стал полновластным хозяином региона – с Москвой не поспоришь. И начал работать – спокойно, без шума, без громких слов, но так, что за Кавказским хребтом сразу почувствовали железную руку нового руководителя. Почувствовали уже тогда, когда он, столкнувшись с бардаком в районах, попросту заменил партийных и советских функционеров чекистами, своей вышколенной командой. На все Закавказье, само собой, их не хватило, но оставшиеся на своих местах аппаратчики притихли и решили, что лучше с ним не спорить. Прежние руководители кричали о происках врага, даже иной раз сажали тех, кто им не нравился, и к этому привыкли. Новый хозяин не размахивал пистолетом, не грозился стереть в порошок – тех, кто его не устраивал, он хладнокровно гнал с работы, отбрасывал в сторону, как лишнюю помеху, и забывал о них. Это было не принято, и его глухо ненавидели, но идти наперекор не смели.
Ознакомительная версия.
