Ознакомительная версия.
А потом он начал работать…
Да, это были самые счастливые годы в его жизни. Он летал как на крыльях, все успевая: носиться по республикам, сидеть с друзьями за праздничным столом, ездить на озера, играть в футбол. Все успевал, и все, пусть не сразу, но получалось, – хотя ему казалось, ничего не выходит, все плохо, все слишком медленно…
– Вот смотри, Меркулыч, – говорил он своему бессменному заместителю, показывая на проносившуюся за окном машины деревню. – Видишь, какие дома? Они двести лет могут простоять. Ну скажи, почему мы не можем построить дорогу, достойную этих домов?
– Потому что эти дома учились строить пять тысяч лет, – отвечал невозмутимый Меркулов. – А ты хочешь проделать такой же путь за два года.
– Ты мне прикажешь тоже ждать пять тысяч лет? – взрывался Берия.
– Зачем так долго? Но хотя бы пять лет подожди. Тебе бы не руководителем быть, а волшебником – взмахнул палочкой, и все готово…
От этих лет только и осталось, что ощущение непроходящего счастья. Он относился к своей работе так же, как к Сталину, страстно и восторженно. Сам ездил по колхозам, знал все о чае, о мандаринах, мотался по буровым на Каспии и новым заводам. А уж касательно мечты его детства, архитектуры – ни одна сколько-нибудь значимая стройка не могла обойтись без ревнивого внимания хозяина региона. Он задумал реконструкцию Тбилиси и сам сидел над планами, знал в них каждый дом, каждую водопроводную и канализационную трубу, – город получился сказкой, ожившей мечтой о новой прекрасной жизни. Вместе с архитекторами разрабатывал проекты домов для колхозников, с художниками рисовал оформление грузинского павильона на ВДНХ.
Через девять лет после его назначения, в 1940 году, Грузия стала самой богатой республикой Союза. Но Берии там уже не было…
…Пять лет на посту хозяина Закавказья стали самыми счастливыми в его жизни. Никогда не было ничего подобного – ни до, ни после. Счастье кончилось в одночасье – осенью 1936 года, когда Сталин внезапно приехал в Тбилиси. Формально – навестить мать, а на самом деле… Лаврентию показалось, он хочет что-то для себя решить, но что именно – этим Сталин с ним, естественно, не делился. Лишь много позднее, сопоставляя события, он понял – вождь приехал проститься с прошлым. В этом прошлом рядом с ним были люди, сейчас оказавшиеся по другую сторону баррикады: те, которых расстреляли в августе,[42] и те, которых еще предстоит расстрелять. Лаврентий отлично знал историю закавказской парторганизации и понимал, почему Сталин был сосредоточенным и печальным и не хотел пышного приема. Узнав об исходе процесса, Берия попытался представить себе, как Сталин дает санкцию на расстрел Каменева – того самого Левы Розенфельда, который в 1904 году прятал его на конспиративной квартире после побега из ссылки. Экскурс в область перевоплощения положительных эмоций ему не принес.
Берия был на море, на отдыхе, его предупредили буквально накануне и они едва успели приготовиться к приему гостя. Увидев Нину, вождь на мгновение нахмурился и потом, улучив момент, недовольно спросил:
– Зачем ты вызвал ее? Не надо было.
– Почему не надо? – не понял Лаврентий. – Как можно принимать такого гостя без хозяйки?
– Я к тебе не вино пить приехал. Я хотел поговорить с тобой. И эти разговоры не для женских ушей.
За столом Сталин вел самые серьезные из всех разговоров, и Берии стало тревожно. Если речь пойдет о вещах, которые нельзя слышать Нине, то почему вождь не мог вызвать его к себе?
На следующий день они поехали за город, к горам, прогуляться. Берия продолжал вчерашний рассказ о хозяйстве республики – до тех пор, пока они не отошли достаточно далеко от остальных. Тогда Сталин остановился и жестом прервал его.
– Спасибо, Лаврентий. Завод шампанских вин – это, конечно, важно. Но я хочу сказать тебе кое-что другое, – и замолчал надолго.
Берия, привыкший к его манере разговора, тоже молчал, дисциплинированно ожидая продолжения. Наконец вождь остановился, быстро посмотрел на него.
– Живешь скромно, молодец. Но ты должен уехать из этой квартиры. Найди для себя отдельный дом и переезжай в него.
– Почему? – не понял Берия. – Это плохо выглядит. Сразу заговорят: вот, завел себе дворец, оторвался от народа.
– Болтовни боишься? – внезапно вспылил Сталин. – Тебе еще не все равно, что про тебя болтают? А ты не боишься, что если тебя взорвут в твоей квартире, то пострадают и другие люди?! Не мальчик, должен понимать, в какое время живем. Хватит нам и одного Кирова. И ты не спорь, а найди себе отдельный дом и организуй хорошую охрану.
– Что случилось, товарищ Сталин?
– Ты сводки НКВД читаешь? Или обо всем забыл со своими мандаринами?
– Читаю то, что присылают, – все еще удивленно ответил Берия. – Обычные сводки, ничего в них особенного нет. НКВД как умеет, так и работает.
– Вот именно, что работает, как умеет. Ягода[43] четыре года мух ловил! Оппозиция начала консолидироваться осенью 1932 года. Тридцать второго! В тридцать пятом нас чуть не перестреляли в Кремле. Нас тогда чудо спасло, потому что крепко ударили по верхушке оппозиции и удачно попали, вот только куплено это было такой дорогой ценой![44] Вижу, тебе все это известно. А вот теперь слушай, чего не знаешь. Еще весной мне доложили, что троцкисты перестроили свои организации в небольшие группы, связанные по принципу цепочек. Ты чекист, о чем это тебе говорит?
Берия остановился, тревожно взглянул на Сталина. Ничего себе, подарочки с Лубянки! Это было слишком серьезно – и все остальное сразу вылетело из головы.
– Об этом Ягода мне не сообщал, – дрогнувшим голосом сказал он.
– Правильно. Еще бы он тебе это сообщил! Я и сам узнал случайно, от верного человека… Но я вижу, ты понял, что это значит…
Еще бы не понять! Уж кому-кому, а Лаврентию не надо было объяснять такие вещи. Цепочками выстраивали свои организации опытные, а точнее, очень опытные, с большим дореволюционным стажем конспираторы в условиях репрессий, – чтобы в случае ареста легче было локализовать провал. И, самое главное, так строились не политические, а боевые организации. Значит, троцкисты готовятся к террору…
– Они занимаются перестройкой своих групп уже не меньше года, – продолжал тем временем Сталин. – По любопытному совпадению, с тех пор, как мы приступили к разработке новой Конституции. И, как выяснилось, они имеют очень хорошего союзника в органах внутренних дел, обеспечивающего им прикрытие. Так что твоя красивая жизнь закончилась.
Впрочем, последней фразы вождя Лаврентий уже не услышал. Он размышлял над предпоследней.
– Союзников, – сказал он, едва Сталин замолчал.
– Что?
– Один человек в органах ничего не сделает, – пояснил Берия. – Даже если он нарком. Там не та обстановка. Если они прикрывают такие дела, значит, в НКВД есть целая организация.
– Да уж товарищ Сталин как-нибудь не глупее тебя, – усмехнулся вождь. – Ты еще за мамкину юбку держался, когда я занимался конспиративной работой. С ними мы разберемся. Скажи мне лучше другое: если троцкисты уже год как готовы, почему они не начинают террор? Сейчас такая обстановка, что каждый день растет возможность провала.
– Выжидают, – предположил Берия. – Они ударят, когда случится какое-то событие.
– И ты о том же… Как думаешь, чего они ждут?
– По всей видимости, интервенции.
– Приятно, когда люди мыслят одинаково. Хотя в этом случае приятного мало… Они давно стакнулись с немцами, еще в двадцатые годы, а недавно мы узнали, тут и не без англичан.
Берия пожал плечами:
– А где в мире без англичан?
Сталин снова замолчал, что-то обдумывая. Лаврентий тоже размышлял. В случае любого военного конфликта, каким бы он ни был, сразу появится много желающих заполучить бакинские нефтепромыслы. Это надо учесть. Взрывать их жалко. Хорошо бы забить скважины, однако английский метод не годится, нужно что-то придумывать. И надо будет сразу же взорвать нефтепровод из Баку к портам Черного моря, чтобы нельзя было вывозить нефть…
– О чем думаешь? – спросил его Сталин. – О мандаринах?
– О нефтепромыслах. Когда ждать войны?
– Наши стратеги из Генерального штаба считают, если поляки все же сумеют договориться с немцами,[45] то война начнется в тридцать седьмом году, если повезет, в тридцать восьмом. Скорее всего, к польско-немецкой армии тут же присоединятся прибалтийские государства, Финляндия, Румыния. После начала войны Турция, а возможно, и Великобритания ударят по Закавказью – хотя если ты сразу подумал о нефтепромыслах, ты это и сам понимаешь. И ждать они не станут. Наши темпы развития быстрее, время работает не на них. Ударят в конце весны или в начале лета. У нас одна надежда, что договориться они все-таки не сумеют: интересы интересами, но уж очень поляки и немцы друг друга не любят. Поэтому времени у нас мало: нельзя идти на войну, имея всех этих троцкистских мерзавцев за спиной. И это еще не самое худшее. Председатель комиссии партийного контроля товарищ Ежов считает, что троцкистами дело не ограничивается. Есть кто-то еще, очень серьезный, и скорее всего этот «кто-то» – не в оппозиции, а в правительстве. Ты как думаешь?
Ознакомительная версия.
