Ознакомительная версия.
Борис Иванович выехал из русского лагеря под Жолквой 18 января 1707 г., посетил Краков, Вену, Венецию, Болонью и Флоренцию, всюду получив должное «всем князьям от крови» уважение, а затем шесть месяцев уговаривал папу римского не признавать шведского ставленника Станислава Лещинского королем польским. Как обычно, занятого трудным делом подполковника болезнь почти не тревожила. Правда, для оправдания расходов пришлось продать собственное село, но дипломатическая миссия была совершенно выполнена.
Можно было повеселиться в Венеции со старым другом Франциском Морозини и другими знатными особами, от которых князь «великие приязни получил». При том он «был влюблен в славную хорошеством одну гражданку[325], называлася синьора Франческа Рота, которую имел за метрессу во всю ту свою бытность». Обошлась она за два месяца в 100 червонных, зато Куракин «так был влюблен, что не мог ни часу без нее быть».
«И расстался с великою плачью и печалью, — вспоминал Куракин о прощании с Франческой, — аж до сих пор из сердца моего тот амор не может выйти и, чаю, не выйдет. И взял на память ее портрет, и обещал к ней опять возвратиться, и в намерении всякими мерами искать того случая, чтоб в Венецию на несколькое время возвратиться жить».
Раб родового долга перед Россией, конечно, никогда не достиг своей мечты о соединении с возлюбленной. Дела государства были для князя превыше всего. Даже бурно резвясь в Венеции (и едва не подравшись на дуэли с дожем), Куракин договорился об обмене дипломатическими миссиями. В феврале 1708 г. он был уже в Вене, где получил, несмотря на своё инкогнито, прием у «всех министров и князей многих», а затем у самого императора.
Из Вены указом Петра князь был направлен в Гамбург. Он также заехал в Голландию, откуда через Брабант, Саксонию, Австрию и Венгрию вернулся в родное государство, по пути изрядно позабавившись среди аристократии разных стран и завязав контакты с графом Нейратом, Шомбергами, принцем Ракоци и другими виднейшими политическими фигурами, осмотрев дороги и пересчитав войска. Кстати же отписал домой, велев тестю своему А.Ф. Лопухину учить сына латыни, а дочь — французскому и танцам.
К русской армии в Погары Куракин прибыл как обычно в самый горячий момент: непобедимый король Швеции Карл XII шел на Украину. Гетман Мазепа изменил, «во всех местечках малороссийских и селах были бунты». Хорошо еще, что по пути князь Борис заехал в Киев к губернатору князю Голицыну «и тут забавился неделю» — потому что злобными происками Меншикова государь удалил его из армии, приказав подполковнику ехать в Киев, забрать там митрополита и других первых духовных персон, растолковать им измену Мазепы и привезти в Глухов для избрания нового гетмана.
«Дело бело причинно к потерянию живота» от шведов, повстанцев и самих архиереев — «согласников оному Мазепе», — вспоминал князь. «С трудом и страхом потеряния живота» Куракин с тремя спутниками «тайным образом» пересекли восставшие против царя районы Украины. Проклиная в душе подставивших его царедворцев, князь Борис «уговорил» архиереев не только не поднимать на него киевлян, но смирно направляться в Глухов для низложения Мазепы.
По дороге на Нежин стало известно, что король Карл форсировал Десну. Куракин поймал двух мазепиных конюхов, но по обычному своему человеколюбию отпустил, «а лошадей взял к себе». Так «с великим страхом проехали от Нежина до Путивиля», откуда князь уже спокойно отпустил архиереев в Глухов, а сам свалился в лихорадке. Миссия не была поставлена ему в заслугу, зато удалось получить месячный отпуск домой.
Прибыв в Москву 19 ноября 1708 г., Куракин уже 19 декабря выехал в армию и на Рождество принял под свою команду Семёновский и Астраханский полки. В столице, побывку в которой князь «ставил себе за счастье благодаря особому приему от всех», он засадил сына учить получше латынь, а жену с дочерью, «хотя и с противлением», взял от находившегося в опале первого тестя «в дом свой…и, оставя тут, поехал».
Помимо двух пехотных, по прорезавшейся вдруг странной приязни временщика Меншикова, Куракин получил под начало шесть драгунских полков и «уже перед многими имел любовь и приемность партикулярную, а особливо когда поднес бархат и другие вещи римские». «И во весь тот зимней поход имели со шведским королем многие акции, а особливо знатных; в Городном, где и нашего гвардии полку Семёновского часть была спешена, да под Сокольними… да под Опошнею, где взяли несколько полону и две пушки».
Перемена петровской милости на гнев в один час поразила Куракина: ласкавшие его царедворцы и сам Меншиков немедленно отвернулись от князя. От этой несправедливости, когда войска уже искали с неприятелем генеральной баталии, Борис Иванович чуть не смертельно заболел — и «истинно рад был смерти, как сумасшедший был. И хотя видев себя всегда болезненна, был воздержан во всем — но тех часов уже нарочно всего вольно во всем себя допустил, не храня и не жалея своего здоровья. И потом хоть не твердо, однако ж в бодрость малую пришел, и был на баталии генеральной с королем швецким под Полтавою, командуючи полком лейб-гвардии Семёновским. И во всем том случае неотступно был аж до самого конца баталии. По той баталии все взысканы триумфом, подарками, чинами, деревнями, крестами кавалерскими — только за несчастие я один остался».
Эта опала после Полтавской битвы «ни за что» и несправедливое забвение его боевых заслуг были особенно обидны Куракину: ведь он «той зимы и в ту бытность имел всегда от сердца прилежание и трудился, себя хотя показать, но оное ни во что вменено и загашено».
Вдобавок расстроилось сватовство сына графа Головкина к дочери князя Бориса Татьяне, случившееся прежде «несчастия» с его опалой (и вообще все дети Куракина при его жизни не нашли себе партий)[326]. Так он был печален, что оправившись от нового приступа болезни, в именины свои, «стоя во церкви братцкой у ранней обедни, не мог удержаться воспоминания злости дней моего жития».
В октябре 1709 г. Куракин был послан инкогнито ко двору Ганноверскому; проведя там одиннадцать месяцев, отправился с секретной миссией в Англию к королеве Анне. В войне за Испанское наследство дело шло к концу. Англия, в союзе с Нидерландами, Священной Римской империей германской нации и сателлитами, еще с 1701 г. воевавшими с Францией и Испанией, готовилась урвать заслуженный кусок. Так что Лондон был одним из важнейших с точки зрения дипломатии мест.
О намерениях Англии Куракин рассказал Петру в 1711 г., проведя с государем своего рода отпуск в Саксонии и не миновав курортный Карлсбад. То ли ввиду политической целесообразности, то ли забыв о причинах своего гнева на князя, Пётр в дополнение к званию полномочного министра при английском дворе назначил Бориса Ивановича полномочным министром при Генеральных штатах в Гааге, где уже пребывал граф Андрей Артамонович Матвеев (о нём мы рассказали выше, в публикации Записок де ла Нёвилля).
Возможно, именно при общении с графом, автором обличавших царевну Софью «Записок», у Куракина и родилась идея объяснить по-своему коллизии в русском правительстве конца XVII в.
Жизнь князя Бориса была предельно насыщена: переговоры с союзниками заставляли «переезжать непрестанно из Голландии в Англию, а из Англии в Голландию. И того ради принужден был содержать два дома и двойной экипаж».
Однако высокая работоспособность Куракина позволяла находить время для увеселений, среди которых не последнее место занимали умные беседы. Несмотря на крайнее различие исторических взглядов, с графом Матвеевым (служившим послом в Нидерландах еще с 1699 г.) они сработались. Когда в марте 1712 г. Андрей Артамонович отправился послом в Вену, уже в августе следом выехал с особой миссией Куракин.
Очень быстро князь Борис Иванович стал главным представителем России на Западе. Уже в конце 1711 г. он был назначен полномочным министром на конгресс в Утрехте, где в 1713 г. был подписан мирный договор Англии, Нидерландов и Империи с Францией и Испанией.
Защита интересов России требовала от Куракина контакта с русскими представителями при всех европейских дворах, что он успешно и осуществлял, выполняя заодно многочисленные поручения царя Петра, то и дело вызывавшего его на личные встречи в Померанию.
14 сентября 1712 г. князь Борис Иванович был произведен в генерал-майоры российской армии (каковой чин многие его товарищи получили еще после Полтавы), а 6 октября взял на себе еще и коммерческие переговоры с Нидерландами. В 1713 г. Куракин получил чин тайного советника и дополнительно к прежним обязанностям стал «чрезвычайным и полномочном послом при конгрессе мирных трактатов, имеющих быть между Россией и ея союзниками — с одной, и короною Швецкою — с другой стороны».
Отдавая дань военным увлечениям, князь Борис Иванович выкраивает время, чтобы с прусско-датскими войсками участвовать в осаде Штральзунда, а также присутствует в десантах на остров Рюген. Признавая его способность разорваться на много частей, царь Пётр 11 февраля 1715 г. дает Курагину грамоты на заключение «ближняго союза» с датским королем Фридрихом и английским королем Георгом-Людвигом, причем с Англией вдобавок поручается организовать «наступательный и оборонительный союз противу короны Швецкой».
Ознакомительная версия.
