Жена работает на резиновой фабрике в Нокия. зарабатывает меньше 200 марок»[90].
Как мы видим из этого протокола допроса, основной упор делался все-таки именно на сведения военного характера. Данный интерес был не случайным. Доподлинно известно, что в период войны с Финляндией зимой 1939/40 года и Рабоче-крестьянская Красная Армия, и Краснознаменный Балтийский флот не сумели успешно решить многие боевые задачи, поставленные перед ними согласно оперативному плану. Одной из основных причин этого, безусловно, стала плохая работа Главного разведывательного управления РККА и разведывательного отдела КБФ. На совещании при ЦК ВКП (б), состоявшемся 14–17 апреля 1940 года и подводившем итоги войны с Финляндией, в числе прочих выступал начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба Проскуров[91]. Он, как и многие другие, отметил недостатки в разведывательной работе, просчеты разведки, проглядевшей оборонительные возможности линии Маннергейма. Зачастую излишняя секретность приводила к тому, что данные о состоянии финских оборонительных узлов не поступали в войска. Кроме того, в Красной Армии практически отсутствовала войсковая разведка. Действительно, большинство сведений о противнике, предоставляемых разведкой накануне и во время войны с Финляндией, либо оказывались устаревшими, либо не соответствовали действительности, а по многим вопросам, относившимся к состоянию Вооруженных сил Финляндии, вообще не имелось никаких разведывательных сведений.
С аналогичными проблемами столкнулось и командование Балтийского флота во время Зимней войны. Совершенно очевидно, что для успешного проведения операций необходимо было иметь в своем распоряжении точные данные о расположении береговых батарей финнов. Петербургский историк, кандидат исторических наук П. Петров приводит сведения о том, что «при определении месторасположения 254-мм батареи финнов Сааренпя на острове Биёрке, Разведывательный отдел КБФ использовал данные времен Первой мировой войны, из-за чего корабли Эскадры в декабре 1939 г. выпустили немало снарядов по пустым местам»[92]. Поразительно и то обстоятельство, что аэрофотосъемка местности была произведена только 21 декабря 1939 года, после проведения четырех крупномасштабных операций линкоров КБФ против батареи Сааренпя. Однако лишь 23 декабря фотоснимки были наконец расшифрованы разведкой и было также установлено примерное расположение орудий неприятельской батареи. Тем не менее состав 10-дюймовой батареи противника все равно был определен РО КБФ неверно — четыре вместо шести орудий.
Пробелы в информации о расположении частей и подразделений финской армии разведотделы Красной Армии и Балтийского флота восполняли именно путем опроса военнопленных. В разведсводке № 83 разведывательного отдела КБФ от 05.12.39 года отмечалось, что в результате допросов пленных финнов установлено наличие огневых бетонированных артиллерийских точек и артиллерийских укреплений в следующих пунктах:
«Мыс СЕЙВИСТО (координаты: 60 12 сев. широты, 29 02 вост. долготы), расположена 1 батарея неустановленного калибра.
Остров БИОРКЕ, расположена батарея, неустановленного калибра, причём все огневые точки бетонированы.
Остров ТОРСААРИ, имеется одна батарея, неустановленного калибра.
Остров ПИТКОПАС, расположена батарея, неустановленного калибра…
…Остров КАУНИСААРИ, имеется арт[иллерийская] батарея, неустановленного калибра.
На берегу залива ХМЕЛЕЦКИЙ, расположена арт[иллерийская] батарея, неустановленного калибра.
На полуострове КОИВИСТО, расположена арт[иллерийская] батарея, неустановленного калибра».
Разведотдел КБФ достаточно скептически относился к полученным в результате опроса военнопленных сведениям. Нередко на документах имелась резолюция, говорившая, что сведения полного доверия не заслуживают. В большинстве случаев информация была неполная и имела отрывочный характер. Однако даже такие данные нельзя было сбрасывать со счетов. Вся стратегическая информация, полученная от пленных, тщательно проверялась и анализировалась. И уже к 27 декабря 1939 года в результате допросов военнослужащих финской армии были получены сведения о расположении батарей Макилуото, Пуккио и Тиуринсаари, а к 4 января 1940 года — батарей Равансаари, Хармайя, Куйвассаари, Катайялуото, Кустанмиекка и Сантахамина. Кроме того, в январе 1940 года из допроса финского мирного жителя были получены более или менее определенные сведения о финской береговой артиллерии в районе Выборга. Впрочем, насколько эти данные соответствовали действительности, установить достаточно сложно, так как, несмотря на многочисленные обстрелы надводных кораблей и бомбардировки авиации Балтийского флота, ни одна из финских береговых батарей так и не была уничтожена.
Продолжая анализ протоколов допросов финских военнопленных этого периода, целесообразно отметить, что более полную информацию о родственниках и настроениях солдат и офицеров, а также об эффективности советской пропаганды, направленной на военнослужащих финской армии во время Зимней войны, получали после допросов пленных сотрудники органов НКВД уже непосредственно на приемных пунктах или в лагерях для военнопленных.
В результате проведенной работы в архивах Российской Федерации мне удалось обнаружить свыше 30 протоколов допросов финских военнопленных периода Зимней войны. Из них большая часть хранится в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) г. Москвы. Данный массив документов находится в так называемой «папке О. В. Куусинена»[93]. Все финские военнопленные, о которых есть данные в этой папке, были захвачены на втором этапе Зимней войны — после 11 февраля, то есть после начала наступления советских войск на линию Маннергейма. Некоторые протоколы допросов военнопленных финской армии были обнаружены в Российском государственном архиве Военно-морского флота (РГА ВМФ), в том числе и протокол допроса одного гражданина Эстонии[94], который, по мнению сотрудников Особого отдела КБФ, мог быть добровольцем финской армии.
Протоколы допросов финских военнопленных, находящиеся в РГАСПИ, представляют собой в большей степени записи бесед, проведенных на Сестрорецком приемном пункте для военнопленных. Беседы велись работниками политорганов РККА, сотрудниками НКВД и отдела по работе среди войск противника 13-й армии, представителями Народного правительства Финляндии и редактором газеты «Kansan Valta» (Власть народа) Линко[95]. Беседы велись на финском языке, и в архиве сохранились копии этих документов. Затем протоколы опросов переводились на русский язык.
Несмотря на то что в протоколах допросов финских военнопленных на приемном пункте в г. Сестрорецке присутствовали вопросы, имеющие военный характер, — о расположении и вооружении частей финской армии, действиях советской авиации и артиллерии, основной упор в них делался на получение другой информации. Так, в беседах с финскими пленными работников политорганов и органов НКВД в первую очередь интересовали вопросы, связанные с отношением финских солдат и офицеров к войне, об эффективности советской пропаганды, о внутреннем положении дел в Финляндии, структуре, целях, задачах и работе шюцкоровской организации и т. п. При этом, естественно, выяснялась политическая принадлежность военнопленного. Необходимо отметить, что в нашем распоряжении имеются протоколы допросов пленных, представляющих практически весь спектр политической жизни Финляндии: беспартийные, коммунисты, члены социал-демократической партии Финляндии, шюцкоровцы И др. В зависимости от их политической принадлежности они по-разному отвечали на вопросы о правительстве Куусинена, об отношении к войне гражданского населения и военнослужащих финской армии. Например, член социал-демократической партии рядовой Суло Ниемеля[96] при опросе заявил, что «Народное Правительство — средство пропаганды, употребляемое воюющей стороной» и по его мнению «положение финских рабочих не достигнет того благосостояния, какое было перед войной». Его точку зрения разделяли многие члены социал-демократической партии Финляндии, попавшие в плен, в том числе и капрал Курт Санквист[97], считавший правительство Куусинена «тенью». Впрочем, были и другие, которые признавали Народное Правительство Финляндии законным и защищающим интересы рабочего класса и были готовы вступить в Финскую Народную армию, но все же таких было явное меньшинство. Как следует из протоколов допросов, это были либо перебежчики, либо члены коммунистической партии Финляндии.
Информация, содержащаяся в протоколах допросов финских военнопленных, не оставляет сомнений в том, что многие пленные не скрывали своей политической ориентации, в том числе и принадлежности к шюцкоровской организации. Так, младший сержант Пююрия Илмари Эльяс[98] 3-й стрелковой роты 3-го батальона 5-го пехотного полка, попавший в плен 17 февраля 1940 года, «на вопрос, почему вступил в шюцкоры… ответил, что при вступлении им обещали хорошую работу, но после того, как я пробыл, то убедился в том, что работы мне здесь не дали, а много времени наоборот уходило на военные занятия, а за это время мне не платили». Впрочем, многие пленные всячески старались доказать, что активной работы в этой организации не вели. Вообще же сами финские военнопленные по-разному относились к шюцкоровцам: одни положительно, другие крайне отрицательно, и на вопрос, является ли он членом в данной организации, отвечали: «Я еще не военнопомешанный», третьи занимали нейтральную позицию, не ругали, но и не хвалили.
