Исаак Масса также описал это событие, но датировал его 25 августа, «…и его привели в тот день на большую площадь перед Кремлем, окруженную восемью тысячами стрельцов во главе с Басмановым, все хорошо вооруженные; и, объезжая народ, который был с виду весьма опечален тем, что этого боярина должны казнить, Басманов обратился к нему, сказав, что им надлежит быть твердо уверенными, что он вознамерился снова возмутить землю, а также замышлял многие предательства ко вреду отечества, и говорил: «Наш царь милостив, он никого не велит казнить, даже если кто того вдвойне заслужил», чтобы ожесточить сердца людей против этого боярина, ибо в народе была заметна печаль. И так он стоял, окруженный народом, перед большой плахой, в которую был воткнут топор, и пришел палач, и стал раздевать его, и когда палач захотел снять с него также рубашку, весьма искусно вышитую золотой каймой и жемчугом, то он, желая умереть в ней, не пожелал ее отдать; меж тем медлили, как бы ожидая помилования, что было весьма не по сердцу Басманову и многим другим, желавшим, чтоб с ним тотчас покончили. Наконец, из Кремля выехал дьяк, который не очень торопился, ибо сам желал смерти Шуйского, и привез царский указ о милости, что царь даровал ему жизнь, чему все граждане и жители Москвы весьма обрадовались… И, нет сомнения, все было сделано главным образом для того, что склонить сердца людей к Димитрию». (Масса И. Краткое известие о Московии. С. 97–98.)
Все Шуйские были отправлены в кратковременную ссылку и, по совету окружавших лжецаря лиц, вскоре были возвращены в Москву и вновь были приближены ко двору. Они, видимо, хотели, чтобы опасные противники находились у всех на глазах и не строили бы козни за спиной вдали от столицы.
В Сибирь были высланы лишь все Отрепьевы: дядя Григория Смирной, мать Варвара и другие родственники. Для самозванца они представляли еще большую опасность, чем князья Шуйские.
Было ясно, что для подтверждения истинности «Дмитрия» была необходима широкомасштабная публичная акция – приезд и встреча с настоящей матерью царевича – Марфой Нагой. Она находилась в небольшом Никольском монастыре на Выксе и не торопилась ехать в Москву. Хитрая царица, видимо, выторговывала для себя и родни максимальную компенсацию за очень важную для самозванца услугу. Поэтому к ней неоднократно ездил ее родственник С. Шапкин и прибывали гонцы с посланием от братьев и других родственников. Когда все было окончательно обговорено, за Марфой был отправлен пышный кортеж во главе с царским Великим мечником князем М.В. Скопиным-Шуйским. Царице доставили красивые монашеские одеяния из черного шелка и карету, обитую внутри темным бархатом. В ней ей предстояло въехать в Москву.
Судьбоносная встреча мнимой матери с мнимым сыном состоялась в селе Тайнинском около Москвы 18 июля 1605 г. Несколько современников оставили воспоминания об этом событии. Вот что написал об этом Исаак Масса.
«Подъехав к Москве, она (Марфа. – Л.М. ) остановилась в Тайнинском, что в двух милях от Москвы, где был царский дворец (путевой. – Л.М. ), и сюда выехал навстречу к ней Димитрий с множеством вельмож и других людей. И они приветствовали друг друга, и весь народ вопил и плакал, ибо царственные мать и сын ее старались показать народу, что они долго не виделись; увы, нет ничего удивительного, что она признала его своим сыном, хотя хорошо знала, что это не он, от чего ее жизнь не стала горше, но, напротив, с нею обращались, как с царицею, и ее торжественно везли в Москву в Кремль, где ее посадили в Вознесенском монастыре и где ее содержали и прислуживали ей, как царице, и молодой царь каждодневно навещал ее, как свою мать, и молодых монахинь, живших с ней.
При въезде Марфы в Москву Димитрий сошел с лошади и вместе со всеми вельможами шел с обнаженной головою подле ее кареты до ее кельи, к великому изумлению народа». (Масса И. Краткое известие о Московии. С. 96.)
Жак Маржерет также был очевидцем этой судьбоносной встречи. «Дмитрий отправился встречать ее за версту от города, и после четвертьчасовой беседы в присутствии всех дворян и жителей города она взошла в карету, а император Дмитрий и все дворянство, пешком, окружив карету, препроводили ее до императорского дворца, где она жила до тех пор, пока не был перестроен для нее монастырь, в котором похоронена императрица – вдова императора Федора, сестра Бориса». (Россия начала XVII в. Записки капитана Маржерета. С. 197.)
Несомненно, что встреча Марфы с Лжедмитрием была настоящим фарсом, но оба оказались превосходными актерами. Простые люди не заподозрили обмана, а посвященные в тайну «царевича» промолчали. Пока они считали, что служить ему выгодно и разоблачать его не имеет смысла.
Самозванец решил не затягивать с венчанием на царство. Церемонию назначили на 21 июля. Она осуществлялась по разработанным ранее чинам для Ивана IV, Федора Ивановича и Бориса Годунова, поэтому показалась иностранцам не достаточно пышной. Но отступать от прежних правил самозванец не мог, поскольку в очередной раз должен был доказать свою истинность.
Жак Маржерет описал это событие так: «Наконец, в конце июля он короновался, что совершилось без особых торжеств, разве только весь путь от покоев до церкви Богоматери (Успенского собора. –
Л.М. ) и оттуда до Архангельской был устлан алым сукном, а сверху золотой персидской парчой, по которой он шагал. Когда он вошел в сказанную церковь Богоматери, где его ждал патриарх со всем духовенством, то после молитв и других обрядов ему вынесли из сокровищницы корону, скипетр и золотую державу, которые были ему вручены; затем, когда он выходил из сказанной церкви, направляясь в Архангельскую, по пути бросали мелкие золотые монеты, стоимостью в полэкю, в экю и некоторые в два экю, отчеканенные для этого случая, так как в России совсем не делают золотых монет; а из Архангельской церкви он возвратился в свой дворец, где был накрыт стол для всех, кто мог усесться». (Россия начала XVII в. Записки капитана Маржерета. С. 197.)
После празднеств по случаю восшествия на престол Лжедмитрий начал раздавать долги. Он постарался максимально щедро наградить поляков, которые оставались с ним до конца. Но далеко не все были довольны полученными деньгами и подарками. Так, князь Адам Вишневецкий утверждал, что он потратил несколько тысяч злотых на экипировку «царевича Дмитрия», а взамен ему вернули какие-то копейки.
Некоторые шляхтичи, получив плату за службу, не стали возвращаться в Польшу Они купили себе красивую одежду, наняли слуг и стали вести праздный образ жизни. Прогуляв и пропив все деньги, они стали требовать от Лжедмитрия дополнительной платы. Когда тот отказался это делать, они начали буянить. Утихомиривать их пришлось П.Ф. Басманову со стрельцами. Роптали и казаки, уверенные, что без их помощи «Дмитрий Иванович» никогда бы не получил престол. Но всем угодить было невозможно.
К тому же Лжедмитрий сам был большой охотник до предметов роскоши и диковинных вещиц. Поэтому деньги из царской казны стали быстро перетекать в карманы ловких торговцев заморскими товарами. Через короткое время выяснилось, что было растрачено более 500 000 рублей, т. е. половина годового дохода казны.
Желая отблагодарить жителей северских городов за помощь, самозванец разрешил им целый год не платить налоги и на будущее существенно уменьшил их размер. Кроме того, он издал ряд указов, касающихся холопов и крепостных крестьян. Отныне нельзя было кабалить всех родственников за долги одного из них. Запрещалось возвращать крестьян тем помещикам, которые довели их до голода и нищеты. При отсутствии кабальных записей, зафиксированных в Холопьем приказе, холопы считались свободными людьми. Незаконными считались и кабальные записи, составленные в период трехлетнего голода. Это способствовало популярности Лжедмитрия среди простонародья.
Некоторое улучшение в выплате ясака получили остяки. Им разрешили самим привозить меха в Верхотурье и ничего не платить сборщикам, которые стремились нажиться за их счет.
При этом самозванец быстро понял, что все свои обязательства перед поляками выполнять не стоит. Он окончательно похоронил проект передачи Сигизмунду III Смоленска с прилегающими землями и лишь разрешил полякам свободно приезжать в этот город для торговли.
Одновременно и русским людям было позволено посещать европейские страны.
Когда в августе 1605 г. в Москву прибыл польский посол Александр Гонсевский с поздравлениями по случаю восшествия «Дмитрия Ивановича» на престол, ему было заявлено, что царь не собирается быть послушной игрушкой в руках короля. Лжедмитрий отказался выслать из своей страны шведского принца Густава, не захотел он и портить отношения со шведским королем Карлом IX, личным врагом Сигизмунда III (Карл отнял у него шведскую корону).
В итоге отправленный в Польшу Ян Бучинский был вынужден написать в Москву «Дмитрию» о том, что некоторые представители польской знати изменили к нему отношение. Они решили, что самозванец – слишком чванливый и заносчивый человек, быстро забывший своих благодетелей. Поэтому следует рассказать всему свету, что он обманщик и авантюрист. Русским же людям следует самим обо всем догадаться. Бучинский даже узнал, что при королевском дворе ходят слухи о том, что московские бояре планируют свергнуть «Дмитрия» и посадить на трон польского королевича Владислава. Сигизмунд против этого не возражает, хотя его сыну только десять лет.
