Навстречу приезжим выходили люди. В большинстве своем это были женщины, да все маленькие, аккуратненькие молодички, мужчин попадалось мало, были они забитые, немытые, нечесаные, вид у них был дикий и сонный. Никто не носил оружия, одеты они были не в шкуры, а в белую полотняную одежду, у женщин и детей на воротниках и рукавах было много предивных вышивок, мужчины не баловались такой роскошью.
Хотя Какора был здесь впервые, он знал, куда ехать, да и Сивоок бы знал, потому что еще издалека увидел сооружение, которое возвышалось над всеми хижинами и навесами, горело среди потемневшего дерева красками певучими и необычными, подобно той киевской церкви, которая так поразила Сивоока.
Видать, то была святыня этих укрытых от белого света людей, святыня, построенная неведомо когда, неведомо кем, потому что не верилось, чтобы кто-нибудь из ныне живущих был способен на подобное строительство и украшения.
Словно бы взял тот, кто-то неведомый, множество крепких липовых бортей, увеличил их до невероятных размеров, украсил извне узорами богов и богинь, - и все это, соединенное в живописное целое, стрельчато возвышается к небу разноцветными крышами, неодинаковыми, как и каждая увеличенная борть.
Сивоок, забыв про Какору, пересек базарную площадь перед святыней, неотрывно смотрел на украшения стен, узнавал еще издалека Родимовых славянских богов и богинь, они повторялись, их лики смотрели на хлопца, будто отраженные в многообразии вздыбленных вод, с ликами и фигурами богов переплетались фантастические фигуры вил и берегинь; стены святыни были сплошной краской, радужной радостью, праздником для глаза. Цветные изображения богов хорошо сочетались с резными, никогда еще Сивоок не видел такой тонкой резьбы, от этого вся святыня обретала легкость, она как бы провисала над землей в своей разукрашенной невесомости. Сивоок сначала и не понял, откуда это впечатление легкости - то ли от буйности красок, то ли от искусной резьбы, то ли от неодинаковости "бортей", соединенных с такой неожиданной смелостью и умением. Только немного погодя, когда он обошел сооружение наполовину, Сивоок хлопнул себя по лбу: как он мог не заметить сразу! Святыня не стояла на земле. Она поднята была на крепких столбах, коричнево-блестящих, будто рога диких зверей. Когда Сивоок провел пальцем по одному из "столбов", ему и в самом деле почудилось, что это - турий рог, но нигде никогда не было и не могло быть таких рогов, разве что их склеили каким-то дивным таинственным способом, известным только этим людям, как известны им были тайны красоты и цвета. С одной стороны святыня подпиралась зеленым пригорком. Там были двери, которые вели внутрь, но сейчас двери были закрыты, и Сивоок продолжал идти вокруг святыни с другой стороны, пока не очутился снова там, откуда и начал свой осмотр.
Детвора помогала Какоре распрягать коней. Неумело и беспорядочно дергали за сбрую, другие тащили коней за повода, еще другие норовили вырвать волос из конских хвостов; дети вертелись под ногами у купца, тот покрикивал на них, наделял тумаками каждого, кто попадался ему под руку, бормотал:
- Кыш! Зовите своих отцов, говорите: гость приехал. Менять начнем! Все у меня есть! Никто и не видывал такого. Ну!
Привязав коней, Какора принялся разгружать телегу; увидев Сивоока, крикнул ему:
- Эй, отроче, помогай!
Сивоок остановился и не мог сдвинуться с места. Теперь он знал: никуда не пойдет дальше с этим толстым убийцей. И удирать не станет, - просто не пойдет, да и дело с концом. Пускай Какора сам попытается выбраться из лесов да болот. Пускай натерпится страху!
- Ну! - крикнул еще раз Какора.
- Не хочу, - впервые за последние дни заговорил Сивоок, и не ненависть была в голосе хлопца, а презрение.
- Гей-гоп! - беззаботно напевал Какора.
Начали собираться люди. Видно, они привычны были к торгу, ибо шли смело, их не тревожили ни глуповатое пение Какоры, ни его товары; не удивлялись они купеческой повозке, а кони вызывали разве лишь сожаление своей изнуренностью и испачканностью. Создавалось впечатление, что тут перебывало множество разнообразных гостей, что все привыкли к ним, хотя и трудно было предположить, чтобы пробивались сюда из широкого мира даже такие отчаяннейшие пройдохи, как Какора.
Первым пришел высокий косматый мужчина с лукаво прищуренным глазом; руки у него были такие длинные, что свисали ниже колен; лицо мужчины излучало насмешливость и хитринку, он остановился в нескольких шагах от купца, хмыкнул, спросил задиристо:
- Что имеешь?
- А что нужно? - вопросом ответил Какора, который хорошо разбирался в покупателях и сразу видел, с кем имеет дело.
- Спрашиваю, что имеешь? - снова повторил мужчина.
- Что нужно, то и имею, - начиная сердиться, ответил купец.
- А не ври.
- Имею такое, что тебе и не снилось, - подогревал его любопытство Какора.
- Ой, хвастун!
- А у тебя? Драные порты да плоть смердючая! - пошел в наступление Какора. - Ну!
- Ох, смешной ты! - захохотал мужчина. - Да у меня...
- А что у тебя?
- Да такое...
- Ну какое?
- Да и дети твои не увидят такого.
- Что же это? Разве что птичье молоко...
- А и молоко.
- Воробья подоил или жабоеда?
- Да и воробья! - Мужчина лениво почесал ногу о ногу, повернулся, чтобы уйти прочь.
- Эй, куда же ты? - испуганно позвал Какора.
- Дак что ж с тобою?
- Постой, что же у тебя?
- Дак у тебя же ничего.
- Не видел же ты, дурак!
- Дак и нечего видеть! - сплюнул мужчина.
- А у тебя что?
- Да такое, что и детям твоим...
Какора, тяжело дыша, подбежал к мужчине, схватил его за руку.
- А ну-ка! Вернись. Не будь тварью безрогой!
Мужчина остановился, потом без видимой охоты направился к телеге купца. Какора тыкал ему под нос то кусок покрывала, то заморской работы меч, то женские украшения из зеленого стекла. Мужчина все это отклонял рукой, щурил глаз, веселился в душе от стараний купца.
- Э, - сказал он, - а белого бобра ты видел когда-нибудь?
- Чего? Что? - не понял Какора.
- Белого бобра, спрашиваю, когда-нибудь видел?
- Белого? Бобра? Врал бы ты кому другому, а не Какоре, добрый человек!
- Дак что ж с тобой разговаривать! - пожал плечами мужчина и снова наладился уходить.
- Ну! - взревел Какора. - Вот осел божий! Да ты говори толком! Бобер?
- Бобер.
- Белый?
- Белый!
- Врешь!
- А ежели вру - так и уйду себе с богом!
- Ну! Гей-гоп! Стой! Что хочешь?
- А ничего.
- Как это?
- А так: не меняю.
- И почему?
- А пускай мне останется.
- Зачем же похвалялся?
- Дак чтоб ты знал, что у меня белый бобер есть, а у тебя нет! Мужчина беззвучно рассмеялся прямо в нос Какоре и теперь уже пошел от купца, не слушая его проклятий и угроз.
- Ну и людишки! - обращаясь снова к Сивооку, почесал в затылке Какора. - Видал такого дурака!
Он снова попытался привлечь дикую душу Сивоока, ибо чувствовал себя, наверное, одиноко и неопределенно, забредя в этот город, который сразу послал на них то дикого ревучего зверя, то лукавого человека, то невероятной красоты святыню.
- Засмотрелся на это диво? - кивнул Какора на храм. - Вот поедем со мной в Царьград, так увидишь там святую Софию, а еще тысячу церквей и монастырей, которых нет нигде на свете, да золото и камень дорогой, да мусию, да сосуды, да иконы. Держись Какоры - не то еще увидишь!
Снова пришло несколько горожан; теперь были не только мужчины, но и женщины; волосы у них были русалочьи и глаза такие, что утопал ты в них насквозь и словно бы осыпало тебя попеременно то ледяными иголками, то горячим огнем. Какора развеселился, люди подходили и подходили, одни что-то там несли, у других вспыхивали в руках при свете солнца густым ворсом дорогие меха; кто нес мед, кто мясо, уже и не для обмена, а просто для угощения прибывших гостей.
Купец раскладывал свой товар, расхваливал, сыпал словами, приглашал, предлагал, набивал себе цену.
- Ну-ка, навались, берите ромейские паволоки, хоть и самого князя в них можно одеть, не то что ваше полотно, водой моченное, солнцем беленное, а тут одной золотой нитки хватит, чтобы окутать весь ваш город с его валами и частоколами. А это ножи, хоть на медведя с ними, хоть на тура иди - ребра раскроят, голову отрежут при одном взмахе! А тут орех мускатный, из самой Гиндии, за пригоршню семь волов дают. Да и знаете ли вы, что такое волы? А шафран - из самой Персиды, опять же за пригоршню коня нужно отдать. А с вас - то и двух мало будет, ибо никто в такую даль не забьется, кроме Какоры, а Какора - это я. Гей-гоп! А уж перец - это лишь на золото! Вес на вес. Да только где вам взять золото, вы, наверное, и серебра еще не видели. Вон у меня отрок есть, у него на шее медвежий зуб в золото оправлен, гляньте и увидите!
Тогда вышел вперед дебелый мужчина, задрал длинную сорочку и из-за пояса портов достал что-то завязанное в грязную тряпку. Неторопливо развязав свой узелок, мужчина издали протянул на раскрытых ладонях свою тряпочку Какоре; сейчас этот лоскут казался еще грязнее, потому что на нем сверкающим комком, величиной с кулак, лежал золотой слиток.
