Какора рванулся к золоту, но, видимо, вспомнив о лукавом владельце невиданной белой бобровой шкуры, равнодушно причмокнул и, прищурившись на тихий блеск золота, сказал:
- Хочешь обменять?
Мужчина молчал, и все молчали. Но еще один на такой же самой захватанной тряпке с другой стороны показал Какоре кучку разноцветных камушков, от которых у купца уже и вовсе хищно загорелись глаза. А там одна из женщин, старая-престарая уже, с потемневшим лицом и увядшей улыбкой, показала Какоре золотую гривну на руке, сделанную в виде тура, который пытается рогами поддеть большое золотое яблоко, а задними ногами точно такое же яблоко отталкивает.
- Так как, - пересохшим голосом произнес Какора, - откроем обмен?
- А зачем обмен? - сказала женщина с золотыми яблоками на руке. Хочешь есть-пить, так бери. Гостем нашим будешь. Что понравится - подарим, да и уходи себе. А мы останемся здесь.
- Не годится так, - сурово сказал Какора. - Обычай всюду такой, чтобы меняться. Ты мне - я тебе. Вы имеете золото, драгоценные камни, а у меня... - Он снова кинулся раскладывать товар, доставать оружие, посуду, разные причиндалы, крестики из твердого маслянистого дерева, маленькие иконки на тесемках и тонких верижках.
- Что у нас есть, то нам и останется, - сказал из толпы один из мужчин. - А твое пускай тебе остается.
- Да зачем же оно мне! - изумленно воскликнул Какора.
- А раз оно тебе ни к чему, то нам и тем более, - засмеялся кто-то сзади.
Купец взмок от напрасных усилий добиться толку со странными горожанами. Нацедил из бочонка меду, приник к серебряному ковшу, посматривая своими выпученными глазами на людей, потом долго причмокивал, протянув ковш:
- Ну, кто хочет?
Вперед выступил обладатель золотого слитка, взял ковш, неумело хлебнул, поперхнулся, потом все-таки допил, посмотрел на своих:
- А вкусное! У нас не такое.
- Ге-ге! - С довольным видом похлопал его по плечу так, что тот даже присел, Какора. - Еще и не такое имею. Так начнем обмен! Ты мне золото, а я тебе бочонок меду!
- Да возьми ты его себе, ежели оно тебе так по душе, - просто сказал мужчина и выкатил из тряпки слиток прямо в горсть Какоры, а тряпочку не дал, спрятал снова под сорочку.
- Бери бочонок, - крикнул Какора. - Все бери, что хочешь! Выбирай!
- Да зачем мне? - почесал за ухом мужчина. - Пускай вот она отведает твоего питья...
Он кивнул на молодицу, у которой из-под полотняной сорочки выбивались женские прелести. Какора мигом наполнил ковш, со смешным поклоном подскочил к женщине, хотел сам напоить ее, но она оттолкнула мохнатую руку купца, наклонилась к ковшу, пригубила, искривилась.
- Горькое! - засмеялась она и начала смотреть на Сивоока так, будто только что его увидела.
Хлопец зарделся, попытался спрятаться за телегой, но и там преследовал его взгляд молодицы, ее орехового оттенка глаза вселяли в него возбуждение, которого он не знал еще ранее, а может, это просто у него кружилась голова от длительного голода, потому что после смерти Лучука у него еще и крошки не было во рту.
Он обошел коней, очутился среди горожан, на него посматривали доброжелательно и открыто, и он тоже чувствовал себя своим среди этих красивых и таких непривычно простых людей. Какая-то девочка держала в деревянной мисочке вареное мясо. Он взглядом спросил ее согласия и, получив разрешение, взял кусочек мяса, отправил его в рот. С другой стороны кто-то подал ему горшочек с кашей, еще кто-то сунул кружку с питьем, настоянным на травах, видно, хмельным, потому что в голове у Сивоока закружилось еще сильнее, чем от ореховых глаз молодицы, и именно тут оказалось, что сосуд подала она же - молодица с глазами, как сплошной грех.
Она игриво задела его локтем, засмеялась звонким смехом:
- А не осилишь жбан? Что ж ты за муж еси?
- Мал я, - стеснительно ответил Сивоок.
- Ой, гляньте на него! - Молодица громко расхохоталась. Забежала с другой стороны, толкнула Сивоока уже сильнее, но парень не сдвинулся с места. - Видели такого малого! - выкрикивала неугомонная молодичка. - А откуда же ты взялся у нас тут?
- Оттуда, - махнул Сивоок рукой в сторону леса.
- Да там люди лишь исчезают, - вмешался в разговор один из мужчин, - а приходить оттуда - невиданное дело.
- Пришли же мы с купцом, - пробормотал Сивоок. - А вы кто такие? Что за город ваш?
- Радогость. - Молодичка, видимо, не хотела никому уступать своего гостя. - Город наш Радогость называется, а меня кличут Ягодой. А ты как зовешься?
- Сивоок.
- Почему же так?
- Не ведаю. Видать, из-за глаз.
- А какие же глаза имеешь? Взгляни на меня.
Сивоок вспыхнул до корней волос.
- Посмотри мне в глаза, посмотри.
Но как же он мог смотреть в ее бездонные глаза! Сивоок попытался было выбраться из толпы и спастись хотя бы возле Какоры. Но Ягода была быстрее не только телом, но и мыслью.
- Подожди-ка, поведу тебя к моей тетке, - сказала она, - тетка моя Звенислава хочет тебя видеть. А ей отказывать негоже.
Молодица схватила Сивоока за руку, потащила, расталкивая людей, тарахтела неумолчно:
- Тетка Звенислава у нас в величайшем почете. Потому как в Радогости женщины... Ты не ведаешь еще? Мужчин у нас мало... Исчезают в пущах... Идут и не возвращаются... И никто не может понять, что же это такое... Когда-то у нас были такие мужчины... Ой, такие же!.. А теперь видишь!.. И мой муж не возвратился из пущи... И все нам самим приходится... Вот так и тетке Звениславе... Тетя Звенислава, вот отрок, а зовется смешно: Сивоок.
Они остановились возле той темнолицей женщины, у которой на руке была золотая гривна с яблоками. Сивоок не столько смотрел на старую Звениславу, сколько на ее гривну, ибо ничего похожего еще нигде не видел. Золотой тур с изогнутой спиной, будто Рудь в давнишней своей стычке со старым Бутенем, упираясь задними ногами в огромное золотое яблоко, пробовал поддеть точно такое же яблоко рогами. Каждый мускул, каждая шерстинка на туре были отчеканены с подробностями почти невероятными. Кто бы это мог такое сотворить? И откуда привезена гривна? Неужели сюда могли добираться еще какие-нибудь гости, кроме них с Какорой? Ведь и назван город Радогость, видимо, в насмешку над тем далеким в широким миром, который никогда не одолеет тайных и опасных тропинок, ведущих сюда.
- У тебя глаз жадный, как и у твоего купца, - сурово сказала Звенислава, заметив, с каким вниманием всматривается Сивоок в ее гривну.
Хлопец зарделся еще больше, чем раньше от приставаний молодички с соблазнительными глазами.
- Люблю красивое... - пробормотал он. - Был у меня дед Родим... Он... творил богов - Световида, Дажбога, Стрибога, Сварога... В дивных красках... На глине и на дереве... С малых лет привык...
- Рехнувшийся малость отрок, - прыснула Ягода, - здоровый, как тур, а бормочет про какую-то глину... Ведь это же дело женское... Тетка Звенислава вон...
- А кыш, - прикрикнула на нее старуха, - замолчи, пускай отрок посмотрит и у нас... Жилище наших богов...
- Видел снаружи, - сказал Сивоок, - уже все осмотрел... Чудно и прехорошо... Нигде такого нет, в самом Киеве даже...
- А что Киев? - молвила Звенислава. - Киев сам по себе, а Радогость сам... Покажу тебе еще и середину, ежели хочешь...
- А хотел бы, - несмело промолвил Сивоок.
- Мал еще еси? - догадалась Звенислава.
- Не знаю, может, шестнадцать лет, а может, и меньше... Дед Родим погиб, а я не ведаю о себе теперь ничего...
- Вот что, Ягода, не приставай к хлопцу, - сурово велела Звенислава. Приведешь Сивоока потом ко мне, покажу ему жилье наших богов.
Но тут протолкался к ним Какора, пьяный в дымину, раздраженный тем, что не удалась торговля. Услышал последние слова Звениславы и тотчас же ухватился за них.
- А мне? - взревел он. - Почему мне не показываешь здесь ничего? Кто здесь гость? Я или молокосос? Я - Какора! Хочу посмотреть ваш город! Почему бы и нет!
- Хочет, так покажи ему, Ягода, - сказала, отворачиваясь, Звенислава.
Ягода рада была еще побыть с Сивооком, ее не испугала расхристанная фигура купца, маленькая женщина смело подкатилась к Какоре, дернула его за корзно, закричала так, что он даже уши закрыл:
- Ежели так, то слушать меня, и идти за мной, и не отставать, и не приставать, потому что позову мужей, да угостят палками, а у нас хоть мужей и мало, да ежели палками измолотят, то ого!
- Ну-ну! - загремел Какора, пытаясь обнять Ягоду, но наткнулся рукой лишь на пустоту, покачнулся, чуть не упал, попытался прикрыть свою неудачу разухабистой песенкой, сыпал первыми попавшимися словами вдогонку Ягоде и Сивооку, а сам был настолько пьян, что вряд ли и видел что-нибудь.
Шли по городу, и никто им не мешал. Могло показаться, что первые основатели Радогостя выбрали совсем непригодное место; несколько холмов и глубокие ложбины, при нападении врагов и отпора не дашь, потому что нападающие будут валиться тебе прямо на голову. На главном из холмов стояла святыня, а остальные и вовсе светились наготой, на тощей земле не росла даже трава, зато в балках, где раскинулись хаты радогощан, аж кипела зелень садов, левад и дворов, сверкали там ручьи, а над ними тихо стояли вербы, березы и ольха; между дворами светились полоски ржи, проса и разных овощей; здесь паслась скотина, овцы, кони, в хлевах похрюкивали свиньи. Навстречу им часто попадались люди, и никто не удивлялся так, словно бы Какора и Сивоок жили здесь постоянно. Какора то и дело покрикивал пьяным голосом на встречных:
