выбранных для создания пробных панелей для дверей баптистерия; но Донателло в то время было всего шестнадцать лет. Ласковое уменьшительное имя, которым его называли друзья и потомки, обозначало Донато ди Никколо ди Бетто Барди. В мастерской Гиберти он научился своему искусству лишь частично; вскоре он стал самостоятельным, перешел от женственного изящества гибертианских рельефов к мужественной круглой скульптуре и произвел революцию в скульптуре не столько благодаря принятию классических методов и целей, сколько благодаря бескомпромиссной верности природе и тупой силе своей оригинальной личности и стиля. Он был независимым духом, таким же жестким, как его Давид, таким же смелым, как его Святой Георгий.
Его гений развивался не так быстро, как у Гиберти, но достиг большего размаха и высот. Когда он созрел, то породил шедевры с безрассудной плодовитостью, пока Флоренция не была населена его статуями, а страны за Альпами не отозвались на его славу. В двадцать два года он соперничал с Гиберти, вырезав для Сан-Микеле фигуру святого Петра; в двадцать семь он превзошел его, добавив к этому сооружению святого Марка, такого сильного, простого и искреннего, что «было бы невозможно, — говорил Микеланджело, — отвергнуть Евангелие, проповедуемое таким прямым человеком, как этот».*42 В двадцать три года Донателло поручили вырезать Давида для собора; это был лишь первый из многих Давидов, сделанных им; тема никогда не переставала радовать его фантазию; возможно, его лучшей работой является бронзовый Давид, заказанный Козимо, отлитый в 1430 году, установленный во дворе дворца Медичи, а теперь находящийся в Барджелло. Здесь обнаженная фигура в круге дебютировала в скульптуре Ренессанса: тело, гладкое, с упругой текстурой юной плоти, лицо, возможно, слишком греческое в профиль, шлем, безусловно, слишком греческий; в этом случае Донателло отбросил реализм, дал волю воображению и почти сравнялся с более известной фигурой будущего древнееврейского царя, выполненной Микеланджело.
С Крестителем он не добился такого успеха; это была мрачная тема, чуждая его земному духу; две статуи Иоанна в Барджелло безжизненны и нелепы. Гораздо прекраснее каменный рельеф головы ребенка, названный без всякой причины Сан Джованнино — юный святой Иоанн. Георгий в том же Салоне Донателлиано объединяет весь идеализм воинствующего христианства со сдержанными линиями греческого искусства: фигура твердо и уверенно стоит на ногах, тело зрелое и сильное, голова готически овальная, но в то же время предображающая классического Брута Буонаротти. Для фасада собора во Флоренции он сделал две мощные фигуры — Иеремии и Хаббакука, причем последний был настолько лысым, что Донателло назвал его lo Zuccone, «большая тыква». На Лоджии деи Ланци бронзовая Юдифь Донателло, выполненная по заказу Козимо, все еще размахивает мечом над Олоферном; одурманенный вином генерал спокойно спит перед своим обезглавливанием; он мастерски задуман и отлит; но юная тиранида, перегруженная драпировкой, подходит к своему подвигу с неподобающим спокойствием.
Во время короткой поездки в Рим (1432) Донателло создал классический табернакль из мрамора для старого собора Святого Петра. Вероятно, в Риме он изучал портретные бюсты, сохранившиеся со времен Империи; в любом случае, именно он создал первую значительную портретную скульптуру эпохи Возрождения. Его шеф-поваром в портретной живописи стал бюст политического деятеля Никколо да Уццано, выполненный из раскрашенной терракоты; здесь он развлекался и выражал себя с реализмом, который не делал комплиментов, но раскрывал человека. Донателло сделал свое собственное открытие старой истины, что искусство не всегда должно стремиться к красоте, но должно стремиться к выбору и раскрытию значительной формы. Многие высокопоставленные лица рисковали правдой его резца, иногда к своему огорчению. Один генуэзский купец, недовольный собой, каким его видел Донателло, торговался о цене; дело было передано Козимо, который решил, что Донателло запросил слишком мало. Купец пожаловался, что художник взял на работу всего месяц, так что требуемая плата составила полфлорина (12,50 доллара) в день — слишком много, по его мнению, для простого художника. Донателло разбил бюст на тысячу кусков, сказав, что этот человек может разумно торговаться только о бобах.43
Города Италии оценили его по достоинству и боролись за его услуги. Сиена, Рим и Венеция какое-то время манили его, но в Падуе он создал свой шедевр. В церкви Святого Антония он вырезал мраморную ширму для алтаря, на которой покоились кости великого францисканца; над ней он разместил трогательные рельефы и бронзовое Распятие, выполненное с особой нежностью. На пьяцце перед церковью он установил (1453) первую значительную конную статую нового времени; несомненно, она была вдохновлена конным Аврелием в Риме, но по своему облику и настроению была полностью ренессансной; не идеализированный король-философ, а человек с явно современным характером, бесстрашный, безжалостный, могущественный — Гаттамелата, «медовый кот», венецианский полководец. Правда, натруженный, пенящийся конь слишком велик для его ног, а голуби, невинно изображенные Вазари, ежедневно облепляют лысую голову кондотьера-завоевателя; но поза горда и сильна, словно вся добродетель тоски Макиавелли перешла сюда вместе с плавленой бронзой, чтобы затвердеть в форме Донателло. Падуя с изумлением и славой взирала на этого героя, спасенного от смерти, дала художнику 1650 золотых дукатов (41 250 долларов) за шесть лет работы и умоляла его сделать их город своим домом. Он капризно отказался: его искусство никогда не улучшится в Падуе, где все люди хвалят его; он должен, ради искусства, вернуться во Флоренцию, где все люди критикуют всех.
На самом деле он вернулся во Флоренцию, потому что Козимо нуждался в нем, и он любил Козимо. Козимо был человеком, понимающим искусство, и давал ему умные и щедрые заказы; между ними была настолько тесная связь, что Донателло «по малейшему намеку прорицал все, чего желал Козимо».44 По предложению Донателло Козимо собрал античные статуи, саркофаги, арки, колонны и капители и разместил их в садах Медичи, чтобы молодые художники могли их изучать. Для Козимо, при сотрудничестве с Микелоццо, Донателло установил в баптистерии гробницу беженца-антипапы Иоанна XXIII. Для любимой церкви Козимо, Сан-Лоренцо, он вырезал две кафедры и украсил их бронзовыми рельефами Страстей; с этих кафедр, среди прочих, Савонарола запускал свои болты против поздних Медичи. Для алтаря он отлил прекрасный терракотовый бюст святого Лаврентия; для старой сакристии он спроектировал две пары бронзовых дверей и простой, но красивый саркофаг для родителей Козимо. Другие работы давались ему, словно детские игры: Изысканный каменный рельеф Благовещения для церкви Санта-Кроче; для собора — Кантория поющих мальчиков-путти, неистово распевающих гимны (1433–8); бронзовый бюст Юноши, воплощение здоровой молодости (в музее Метрополитен); Санта-Чечилия (возможно, работы Дезидерио да Сеттиньяно), справедливая, чтобы быть
