Насколько я помню, Дмитрий Моисеевич всегда и неизменно был до предела загружен работой, позволявшей семье выжить, – при полном нежелании ее главы адаптироваться в нашем социуме к тому, с чем не соглашалась его совесть. А на дворе стояли девяностые, время самое тяжелое для честного, совестливого историка… Приходилось браться за все, что давало драгоценные копейки. Поэтому времени на доработку книги катастрофически не хватало, дело двигалось крайне медленно. Между тем в 1998-м у Д.М. Михайловича вышел сборник «Вольные историософские этюды», вслед за ним – десяток интересных статей и иных публикаций, которые сам автор считал важными, значимыми. Подготовка их к печати также отбирала и время, и силы.
Впоследствии к бешеному ритму работы добавилась тяжелая сердечная болезнь, с которой Дмитрий Моисеевич боролся на протяжении тринадцати лет и которая все-таки свела его в могилу.
Материалы постепенно накапливались и добавлялись к изначальному тексту, а сам этот текст прошел несколько волн тотального редактирования. Итог: к началу 2020 года монография, какой хотел ее видеть Дмитрий Моисеевич, была готова процентов на семьдесят. А здоровье отказало ему совершенно.
Тогда он обратился ко мне, в какой-то степени ученику своему, с просьбой, почти что приказом: «Доработать. Добавить своего там, где я чего-то не додумал, недоформулировал. И пускай выйдет под двумя фамилиями. Если будет достойно сделано, я на том свете не обижусь. Только не бросать!»
После кончины Дмитрия Моисеевича, последовавшей 2 мая, его вдова передала мне архив. Я разобрал бумаги, разобрал файлы, кое-что законченное опубликовал в Сети и в бумажных журналах. А затем необычайно быстро, всего за несколько месяцев, завершил доработку этой книги. В конце концов, у меня на руках оказались планы покойного, мы много раз обсуждали логику работы, и, помимо прочего, мне всегда импонировал вольный стиль его изложения. По большому счету, мой собственный вырос из нескольких драгоценных советов Дмитрия Моисеевича…
В результате моего текста в этой книге не более четверти.
Что ж, надеюсь, достойный вышел памятник интеллектуальной честности, внутренней свободе и принципиальному нонконформизму выдающегося русского историка-христианина Дмитрия Моисеевича Михайловича.
Истина и честь
Памяти Дмитрия Моисеевича Михайловича (2.08.1959—2.05.2020)
Дмитрий Моисеевич родился в городе Глубокое Витебской области. Тогда это была Белорусская ССР, а ныне – территория независимой Белоруссии. Отец, Моисей Львович Михайлович, – белорус, инженер, рано умерший; мать, Ольга Васильевна Замыцкая – русская, литературный критик, историк литературы. После смерти супруга она переехала к родне в Москву. Это произошло в 1963 году, сыну тогда едва исполнилось четыре года.
В литературе о Михайловиче порой встречается иная дата его рождения, а именно 1961 год. Это не ошибка, это сознательная мистификация: он был по характеру своему ироничным мистификатором. Желая снискать благорасположение дамы, которая писала предисловие к его сборнику «Вольные историософские этюды», историк назвал дату рождения, омолаживающую его на два года. В послесловии к первой своей монографии он сказал: «Я, как и очень значительная часть моего поколения, втайне мечтал о монашестве», – хотя мечтал Дмитрий Моисеевич о счастливом браке, семье, детях; и, пока не нашел себе супругу по сердцу, делился с нами, своими учениками и товарищами, планами, мечтами, упованиями в этой сфере. Наконец, в эссе «Резерв человечества: краткая реплика в защиту доводов А.Г. Дугина» (1998) он даже назвал себя «крещеным евреем», хотя евреем никогда не был.
«Библейские» имена самого Д.М. Михайловича, так и его предков, объясняются их принадлежностью к старообрядческой общине поморского беспоповского толка, где любили для крещения младенца брать из святцев пышную старину. Прадед историка Федор Ильич и дед его Лев Федорович состояли в этой общине прочно, держались своего согласия бескомпромиссно, а вот отец Моисей Львович, разочаровавшись, еще молодым человеком перешел в единоверие. Сам Д.М. Михайлович был воспитан матерью в единоверии, но, достигнув тридцатилетнего возраста, сознательно покинул единоверие, перейдя в общеупотребительный обряд патриаршей церкви. Никогда об этом не вспоминал с сомнением и, насколько я помню, говаривал, что не жалеет о сделанном выборе, считает его правильным.
В 1976 году он окончил среднюю школу, подал документы на исторический факультет МГУ, но не поступил, баллов не хватило. Что ж, отслужил три года на флоте (на Черном море) и уже со второй попытки все-таки попал в вуз: поступил на исторический факультет [23] Московского областного педагогического института имени Н.К. Крупской (1979).
Михайлович был в восторге от того, что у МОПИ глубокие корни в дореволюционной культуре. Он любил ходить по коридорам бывшей усадьбы А.Н. Демидова на улице Радио (главное здание МОПИ) и впоследствии иронизировал не без гордости: «Я учился в Елизаветинском институте имени императрицы Надежды Константиновны» (до революции МОПИ именовался Елизаветинским институтом). Правда, исторический факультет располагался по другому адресу – улица Энгельса, дом 21а, и это была скромная постройка советского времени. Зато окрестности, насыщенные дореволюционной архитектурой, располагали к прогулкам, поэтическим экзерсисам и… лазанию по чердакам в поисках предметов старины.
На мое ехидное замечание «МОПИ – не МГУ, труба пониже и дым пожиже» он совершенно серьезно ответил как патриот alma mater: «У нас все же преподавал Манфред… Само имя его драгоценно». А.З. Манфреда он не застал, к концу 70-х тот уже давно не работал в МОПИ. Но Михайлович гордился тем, что вуз «освящен» его преподаванием, и зачитывался манфредовским «Наполеоном». Из преподавателей, лекции которых ему действительно пришлось посещать, Дмитрий Моисеевич тепло отзывался о медиевисте Николае Филипповиче Колесницком.
Защитив дипломную работу в 1984-м, он получил приглашение в аспирантуру… но, к величайшему удивлению научного руководителя, отказался и от аспирантуры, и даже – принципиально! – от самой идеи получить степень кандидата исторических наук. По тем временам решение чрезвычайно необычное. Не имея ученой степени, даже очень хороший специалист до предела сокращает для себя возможность «продвижения» в своей специальности. Высоких должностей без степени крайне трудно добиться и в академической науке, и в вузах. С советских времен до сегодняшнего дня в этом смысле ничего не изменилось.
Тем не менее Дмитрий Моисеевич не только отказался от аспирантуры в 1984-м, но и позднее дважды отказывался от лестных предложений так или иначе выйти на защиту. Соответственно, в академической науке он проработал лишь четыре года, и то по совместительству: с 1994 по 1998 год научным сотрудником на полставки в Институте специальных исторических дисциплин РАЕН. Нам, своим ученикам, товарищам, добрым знакомым, он не раз говорил, что таков его выбор и он не собирается его менять.
Почему?
Ответ на этот вопрос заключает в себе ключ к творческой судьбе Д.М. Михайловича. И опыт его, можно сказать, опыт раритетный, опыт успеха в науке без защиты, стоит изучать, обсуждать, популяризировать. Надеюсь, кому-то этот опыт поможет выбрать в жизни правильный маршрут.
Итак, Дмитрий Моисеевич не искал карьеры в академической науке, поскольку выработал для себя позицию, слабо совместимую с дорогой «ассистент—доцент—профессор» или «лаборант—мэнээс—энэс—эсэнэс» и, далее, руководитель кафедры, лаборатории, центра, института и т. д.
Эта его платформа основывалась на четырех принципах.
Во-первых, официальная наука представлялась Дмитрию Моисеевичу (и небезосновательно) слишком забюрократизированной. Та же защита диссертации требует нескольких лет принудительно изучения в аспирантуре… всего того, что, в общем, и без аспирантуры должно быть освоено на студенческой скамье. Затем, после сбора чудовищного количества правильно оформленных бумажек, система позволяет диссертанту составить большой научно-квалификационный текст («образцовое изделие цехового ремесленника», по выражению Дмитрия Моисеевича), каковой после защиты станет никому не нужной стопкой листков. Не слишком ли много усилий тратится на то, чтобы получить право совершать высказывания, которые будут признаны профессиональными в силу наличия степени у высказывающегося?
