честь Дня святого Иоанна (24 июня 1527 года), недавний медицинский текст, вероятно, «Сумму Якобия». «Я бросил в костер святого Иоанна, — сказал он, — «Сумму книг», чтобы все несчастья поднялись в воздух вместе с дымом». Таким образом, царство медицины было очищено».85 Люди сравнивали этот жест с тем, как Лютер сжег папскую буллу.
Жизнь Парацельса в Базеле была столь же гетеродоксальной, как и его лекции. «Два года, которые я провел в его обществе, — рассказывал Опорин, — он проводил в пьянстве и обжорстве, днем и ночью….. Он был расточителен, так что иногда у него не оставалось ни гроша….. Каждый месяц он шил себе новое пальто, а старое отдавал первому встречному; но обычно оно было таким грязным, что я никогда не хотел себе такого». 86 Генрих Буллингер дал похожую картину Парацельса, как сильно пьющего и «чрезвычайно грязного, нечистого человека». 87 Однако Опорин свидетельствовал о замечательных исцелениях, которые проводил его учитель: «При лечении язв он почти творил чудеса в случаях, от которых другие отказывались». 88
Профессия отвергла его как безграмотного шарлатана, безрассудного эмпирика, неспособного к препарированию и не знающего анатомии. Он выступал против препарирования на том основании, что органы можно понять только в их соединении и нормальном функционировании в живом организме. Он отвечал на презрение врачей самым живым биллингсгейтом. Он смеялся над их варварскими рецептами, шелковыми рубашками, перстнями на пальцах, гладкими перчатками и надменной походкой; он призывал их выйти из кабинетов в химическую лабораторию, надеть фартуки, испачкать руки в элементах и, склонившись над печами, познать тайны природы путем эксперимента и пота своих бровей. Отсутствие ученой степени он компенсировал такими титулами, как «Принц философии и медицины», «Доктор обоих лекарств» (то есть врач и хирург) и «Пропагандист философии»; и он замазывал раны своего тщеславия уверенностью в своих притязаниях. «Все последуют за мной, — писал он, — и монархия медицины будет моей….. Все университеты и все старые писатели, вместе взятые, менее талантливы, чем мой а…»89 Отвергнутый другими, он взял своим девизом: Alterius non sit qui suus esse potest — «Пусть не принадлежит другому тот, кто может быть своим». 90 История отвергла его хвастовство, сделав его фамилию Бомбаст общим существительным.
То ли в сговоре с преподавателями университета, то ли в результате стихийного бунта студентов против догматичного учителя анонимный базельский остроумец сочинил и выставил на всеобщее обозрение пасквиль на собачьей латыни, якобы написанный самим Галеном из Аида против своего опровергателя, которого он называл Какофрастом-говоруном. В ней высмеивалась мистическая терминология Парацельса, его называли сумасшедшим и предлагали повеситься. Не найдя виновного, Парацельс обратился к городскому совету с просьбой допросить студентов по одному и наказать виновных. Совет проигнорировал просьбу. Примерно в это время каноник Базельского собора предложил сто гульденов тому, кто вылечит его от болезни; Парацельс вылечил его за три дня; каноник заплатил ему шесть гульденов, но отказался от остального, сославшись на то, что лечение заняло так мало времени. Парацельс подал на него в суд и проиграл. Он тоже вышел из себя, обличил своих критиков как Bescheisser и Arschkrätzer (обманщиков и заднескамеечников) и опубликовал анонимно памфлет, в котором клеймил духовенство и магистратов как продажных. Совет приказал арестовать его, но отложил исполнение приказа до следующего утра. Ночью Парацельс бежал (1528). В Базеле он пробыл десять месяцев.
В Нюрнберге он повторил свой опыт в Базеле. Отцы города поручили ему руководство тюремной больницей; он добился впечатляющих результатов, но при этом обрушился на ревнивых медиков города за их нечестность, роскошь и размеры их жен. Отметив, что большинство членов совета были протестантами, он выступил в защиту католицизма. Фуггеры, продававшие гваяк, были встревожены его утверждением, что это «святое дерево» бесполезно при лечении сифилиса. В 1530 году он уговорил безвестного печатника опубликовать «Три главы о французской болезни», в которых так ругал врачей, что буря оппозиции заставила его возобновить свои скитания. Он хотел опубликовать более крупный труд на ту же тему, но городской совет запретил его печатать; Парацельс в письме к совету с неумелым красноречием отстаивал свободу печати; книга так и не была напечатана при его жизни. В ней содержалось лучшее клиническое описание сифилиса, которое было написано до сих пор, и рекомендовались внутренние дозы ртути, а не наружное применение. Сифилис стал ареной борьбы растительной и химической терапии.
Переехав в Сен-Галль, Парацельс полгода жил в доме одного из пациентов. Там и позже он написал свой Opus paramirum — «очень замечательный труд», Paragranum — «против зерна» и Die grosse Wundartzney («Великая хирургия»), все на грубом немецком языке. Они представляют собой груды сырой руды, в которых то тут, то там попадаются драгоценные камни. В 1534 году он вновь обратился к магии и написал Philosophia sagax, компендиум оккультизма.
После смерти своего пациента в Сен-Галле он снова отправился в путь, переезжая с места на место в Германии, иногда прося хлеба. В юности он высказывал некоторые религиозные ереси: что крещение имеет лишь символическое значение, что таинства хороши для детей и глупцов, но бесполезны для людей умных, а молитвы к святым — пустая трата времени.91 Теперь (1532 г.), бедный и побежденный, он пережил религиозное «обращение». Он постился, раздавал оставшееся имущество бедным, писал благочестивые сочинения и утешал себя надеждами на рай. В 1540 году епископ Зальцбурга предложил ему убежище, и человек, который за пятнадцать лет до этого поощрял там революцию, с благодарностью принял его. Он составил завещание, завещав свои немногочисленные монеты родственникам, инструменты — городским хирургам-парикмахерам, а 24 сентября 1541 года предал свое тело земле.
Он был человеком, побежденным собственным гением, богатым разнообразным опытом и блестящим восприятием, но слишком мало обученным, чтобы отделить науку от магии, слишком недисциплинированным, чтобы контролировать свой огонь, слишком злобно враждебным, чтобы привнести свое влияние в свое время. Возможно, его карьера, наряду с карьерой Агриппы, помогла раздуть легенду о Фаусте. Еще столетие назад люди, страдающие от эпидемии в Австрии, совершали паломничество к его могиле в Зальцбурге, надеясь исцелиться с помощью магии его духа или его костей.92
VIII. СКЕПТИКИ
Шестнадцатый век был плохим временем для философии; теология поглощала активных мыслителей, а вера, правящая всеми, держала разум
