С начала 1937 года это средство стало распространяться в стране с быстротой эпидемии. С подачи Сталина и его чекистско-пропагандистского аппарата началась всеобщая кампания «борьбы с вредительством», как часть задуманной глобальной чистки в партии, государстве и обществе. Вредительством могло быть объявлено все что угодно: обычная халатность в работе и производственный брак, поломка оборудования, приписки, опечатки в газете, идеологические «ошибки», высказанные на школьном уроке или в вузовской аудитории.
По сути дела, заменив одно понятие другим и начав охоту на «вредителей», сталинцы не внесли в свою политику ничего оригинального. Они просто придали этой кампании универсальный, внеклассовый характер. В начале 30-х годов очень редко «вредителем» мог стать рабочий или член партии. Для подобных обвинений имелись «социально-чуждые». Теперь ни для кого не делалось исключений. В 1937–1938 годах война с «вредителями» стала логическим завершением социальной перестройки. Она выполняла роль традиционного большевистского инструмента преобразований, точно такого как, например, колхозы в деревне. И с этой точки зрения кампания «выявления врагов народа» находила полное оправдание в глазах большинства партийцев и многих беспартийных до тех пор, пока это не касалось их собственной шкуры.
Проблема однако состояла в том, что партия постоянно сопротивлялась. Одно дело — оправдывать аресты коммунистов, но совершенно другое — участвовать в этом лично. Чтобы перейти всякие моральные границы и начать сдавать в НКВД вчерашних товарищей, нужна была серьезная выучка и полная беспринципность. Постепенно Сталину удастся снять эту проблему, введя правило оценки каждого руководителя по количеству разоблаченных врагов. Но в 1936 году партию еще приходилось «воспитывать» с помощью специальных мер.
Большое значение имел личный пример членов высшего руководства.
В январе 1936 года в Сибирь прибыл Каганович. Его, как наркома путей сообщения, интересовала слабая работа Томской железной дороги, из-за которой постоянно нарушались связи с Дальним Востоком, срывались поставки угля и металла из Кузбасса. В сопровождении начальника дороги И.Н. Миронова, начальника политотдела А.Л. Ваньяна и руководителей края Эйхе и Грядинского нарком посетил ряд крупных железнодорожных узлов и станций: Чулым, Новосибирск, Белово, Усяты. Затем вся делегация выехала в Сталинск. Здесь деловая часть высокого визита была дополнена одним незапланированным мероприятием: Кагановича и его спутников пригласили на детскую новогоднюю елку. Как сообщает корреспондент газеты, нарком раздавал детям «коробки с шоколадом, нарядные пакеты с фруктами, сластями и каждому говорил отеческое ласковое слово». В конце этой идиллической встречи Каганович обратился к родителям детей: «Хорошая елка. Елкой и детсадом мы довольны… Но транспортом у вас я недоволен»{310}.
Л.М. Каганович, Р.И. Эйхе и А.Л. Ваньян на совещании работников транспорта СибириНедовольство у Кагановича больше всего вызывали специалисты и руководители управления Томской железной дороги, которым положение на транспорте было известно лучше, чем кому-либо. Специалисты не могли предложить чудесных лекарств для лечения болезней большевистской экономики. Они лишь настаивали на том, что по их мнению способно было увеличить грузоперевозки, но требовало от государства определенных затрат. Предлагалось заняться капитальным ремонтом техники, строительством сортировочных горок, дополнительных путей. Каганович поднял бурю. Он объявил, что «аппарат управления дороги засорен лицами, враждебно настроенными к подъему советского железнодорожного транспорта, сознательно подрывающими начавшуюся перестройку и саботирующими выполнение приказов НКПС». Он отдал приказ арестовать «саботажников»{311}.
Как только исполнение приказа перешло в руки НКВД, дело приняло характер огромной акции разоблачения «шпионов» и «вредителей-предельщиков». В управлении дороги были разгромлены службы движения и пути, паровозная и вагонная службы, строительный и экскаваторный тресты. Исчезла значительная часть управленцев и крупных специалистов: Абуашвили, Бойченко, Горшков, Житков, Мариенгоф, Клочков, Ширяев, Рулло, Быстров и масса других6. В депо узловых станций (Новосибирск, Эйхе, Рубцовск, Белово и другие) оперативники НКВД вскрыли «диверсионные троцкистские группы» по 5–9 человек из числа мастеров, бригадиров, машинистов. Бывших работников Китайской Восточной железной дороги арестовали как японских шпионов. В апреле 1937 года, в период работы выездной сессии Военной Коллегии Верховного Суда СССР многих расстреляли.
В 50-е годы, в ходе реабилитации жертв террора, стали известны некоторые дополнительные сведения о последствиях поездки Кагановича в 1936 году. А.И. Успенский, бывший заместитель начальника УНКВД по Западно-Сибирскому краю, показывал, что замначальника ДТО УНКВД Г.М. Вяткин по его заданию сфальсифицировал дело об антисоветской организации на железнодорожном транспорте. «В результате Вяткиным по делу антисоветской группы на Томской железной дороге было арестовано около тысячи человек.
Курский тогда мне передал похвалу Ежова и заявил, — говорил Успенский, — что опыт работы на Томской железной дороге нужно перенести и на другие железные дороги Сибири»{312}.
В марте 1936 года начальник Томской дороги И.Н. Миронов был снят со своего поста и арестован. Его заменил политработник А.Л. Ваньян, делом которого стала организация яростного уничтожения «вредителей». Ваньян и его заместитель по политчасти Ф.Ф. Степанов перетряхнули все службы и отделения дороги. Только за четыре месяца 1936 года они «вычистили» из своего управления 141 человека, включая 50 «троцкистов»{313}. Когда Ваньян приезжал с Москву, в наркомат путей сообщения, Каганович его спрашивал: «Скажите, сколько еще японских шпионов вы открыли?»{314}.
Через несколько месяцев Ваньян и Степанов тоже были арестованы, а затем расстреляны.
С первых недель 1937 года начался процесс «самоочистки» организаций и предприятий от «классово-чуждых элементов». Занимались этим отделы кадров и прикрепленные к организациям работники НКВД. Были тщательно изучены все карточки и личные дела сотрудников, опрошены многие подозреваемые, у которых выявлялись неясные места в происхождении, прежних занятиях, проживании родителей и родных. Это породило целую волну доносительства и откровенного шантажа в отношении неугодных. «Чуждые» исчислялись десятками на каждую крупную организацию и предприятие. В частности, начальник Западно-Сибирского земельного управления Ф. Мачульский сообщал:
«Приступив к работе в КрайЗУ 7 февраля 1937 года, я начал прежде всего изучать свой аппарат. В результате поверхностного только ознакомления с аппаратом КрайЗУ и его хозорганизаций (далеко не всех) я увидел жуткую картину засоренности этого аппарата. Получается такое впечатление, что как будто кто-то занимался специальным подбором классово-чуждых нам людей и расставлял их по управлениям и отделам»{315}.
Из 436 работников аппарата Мачульского «классово-чуждыми» оказались 102 человека, то есть четверть, из них — «бывших белогвардейцев» — 47, «судившихся за контрреволюцию» — 11, исключенных из партии как «чуждых» — 9. Все они были изгнаны с работы, некоторых сейчас же арестовали. В число арестованных попали также обвиненные в троцкизме или правом уклоне бывший начальник КрайЗУ Е.В. Фомин и его заместитель П.И. Меерченко, руководители отделов и управлений: Булатошвили, Братусь, Рейхбаум, Беляев, Матузов, Колпаков, Гриневич, многие другие специалисты.
По этой же схеме вычищалось каждое предприятие и учреждение. То, что в этот период делалось руками партийных руководителей и активистов, разумеется, не шло в сравнение с тайными акциями НКВД. Агенты Ежова, повсеместно принимавшие теперь посты от людей Ягоды, знали лучше своих предшественников, что от них требуется. У них был уже другой опыт и другой политический нюх.
После «Кемеровского процесса» оперативниками НКВД Западно-Сибирского края было негласно проведено выселение всех иностранных специалистов из Кузбасса.
В Томске арестовали «меньшевистский комитет» из работников типографий и редакций газет. Сообщалось, что «по этому делу взят богатый архив меньшевистских — сибирской, ленинградской и московской — организаций с журналами до 1926 года и перепиской, относящейся до момента ареста. Взята подпольная типография, инструмент для штампов и килограмм десять каучука, обнаруженные под полом и в различный местах в разобранном виде у отдельных участников организации»{316}.
Одновременно с этим началась «разработка» двух новых крупных ветвей «заговорщиков» — немцев и «эсеровской партии». УНКВД арестовало несколько «лидеров» и по выбитым показаниям стало готовить массовые списки для последующих изъятий.
