В то время королевством мерсийцев правил король Вулфхер, который после смерти Ярумана[690] попросил Теодора прислать ему и его народу епископа; поскольку Теодор не хотел посвящать для них нового епископа, он попросил короля Освиу отдать им епископа Хада, который тогда пребывал на покое в своем монастыре Лестингей. Вилфрид же управлял кафедрой Эборакской церкви и всеми нортумбрийцами и пиктами, на которых распространялась власть Освиу. Поскольку в обычае преподобного епископа Хада было творить дело благовествования пешком, а не на лошади, Теодор велел ему ехать верхом, чтобы путешествие не заняло слишком много времени. Хад колебался, так как был всецело погружен в труды благочестия[691], и тогда архиепископ своими руками подсадил его на лошадь, решив заставить этого святого мужа поспешить ради срочности дела. Хад принял должность епископа народа мерсийцев и линдисфарнцев[692] и, следуя примеру древних отцов, управлял кафедрой в великой святости жизни. Король Вулфхер даровал ему пятьдесят фамилий земли для постройки монастыря в месте под названием Адбарве, что значит «У рощи»[693], в провинции Линдсей, где до нынешнего времени сохранились следы учрежденного им монашеского правила.
Его епископская кафедра находилась в месте, называемом Лиситфельд[694], где он умер и был похоронен и где до сего дня пребывают сменяющиеся епископы этого королевства. Он также выстроил себе более уединенный дом недалеко от храма, где он мог читать и молиться с немногими из своих братьев в числе семи или восьми; туда он часто удалялся, когда был свободен от трудов и от проповеди Слова. Он правил церковью этой провинции два с половиной года в великой славе, а после высшее провидение определило ему время, как говорит Экклесиаст: «Время разбрасывать камни и время собирать камни»[695]. С небес на них была послана чума, которая посредством смерти телесной перенесла живые камни Церкви с их земных мест в небесную постройку[696]. После того как многие в церкви этого преподобнейшего епископа были взяты из плоти, пришел и его час перейти от мира сего к Господу[697]. В один из дней он пребывал в упомянутом уже доме с одним лишь братом по имени Овин[698], когда прочие их спутники возвратились в храм. Этот Овин был монахом великих достоинств, покинувшим мир с единственной целью получить небесное воздаяние, в высшей мере достойным посвящения в таинства Божии и заслуживавшим всяческого доверия в отношении историй, подобных нижеследующей. Он прибыл из королевства восточных англов с королевой Эдильфридой[699], будучи ее первым приближенным и управителем ее дома. Когда его вера и рвение возросли, он решил оставить мир и сделал это без колебаний; он в такой мере отрекся от всех земных владений, что оставил все, что имел, и пришел в монастырь преподобнейшего отца в Лестингее в простом платье, неся с собой лишь топор и тесло[700]. Этим он желал показать, что явился в монастырь не ради праздной жизни, как некоторые, но для тяжких трудов. Своими делами он доказал это и, мало способный к изучению Писания, всецело посвящал себя ручному труду. Именно из-за его рвения епископ и братья брали его с собой в тот дом, поскольку пока они внутри были заняты чтением, он снаружи делал то, что было необходимо. Так и в тот день он занимался подобными делами у дома, а его братья ушли в храм, пока епископ в одиночестве читал или молился в оратории; внезапно, как потом вспоминал Овин, он услышал исходящий с небес звук чистого и радостного пения. По его словам, сперва звук пришел с востока, где находилась высшая точка подъема зимнего солнца; оттуда он постепенно приближался, пока не достиг крыши оратория, где находился епископ, и не вошел внутрь, заполнив все окрестности. Он внимательно вслушивался и по прошествии получаса услышал ту же радостную песнь, поднимающуюся от крыши оратория и восходящую с неописуемой сладостью в небо, откуда она явилась. Какое-то время он стоял там, изумленный и пытающийся понять, что случилось; тут епископ открыл окно, хлопнул в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание, и дал Овину знак войти. Когда он поспешил на зов, предстоятель сказал ему: «Иди сей же час в храм, позови сюда семерых братьев и сам приходи с ними». Когда они пришли, он сначала призвал их жить в любви и мире друг с другом и со всеми верующими, следовать с неослабевающим постоянством монашеским правилам, которым он научил их и которым, как все они видели, следовал сам, и учиться из слов и дел отцов, бывших до них. Потом он добавил, что день его смерти близок. «Ибо, – сказал он, – возлюбленный гость, что приходит к нашим братьям[701], нынче пришел и ко мне, чтобы забрать меня из этого мира. Поэтому возвращайтесь в храм и велите братьям молиться ради моего отхода ко Господу и не забывать постом, молитвами и добрыми делами готовиться к собственному их отходу, час которого неведом». Когда он сказал это и многое другое подобное и когда они получили его благословение и пошли прочь в великой печали, тот из них, что слышал небесную песнь, вернулся, припал к земле и сказал: «Отче, прошу, позволь задать тебе вопрос». «Спрашивай все, что хочешь», – сказал ему Хад. И Овин спросил: «Молю, открой мне – что это за радостные голоса сошли с небес к ораторию и после вновь вернулись на небеса?» Хад ответил: «Если ты слышал пение и видел сошедшую небесную свиту, то именем Господа заклинаю тебя никому не говорить об этом прежде моей кончины[702]. Это приходили ангельские духи, чтобы унести меня к небесным радостям, которые я всегда любил и к которым стремился; через семь дней они обещали вернуться и забрать меня с собой[703]». Так все и случилось по его слову, поскольку его немедленно охватила телесная слабость, которая день ото дня росла, и на седьмой день, как и было обещано, после приготовления к кончине вкушением плоти и крови Господа его чистая душа освободилась из темницы тела и в обществе ангелов, как следует верить, вознеслась к радостям небес.
Неудивительно, что он с радостью встретил день смерти или, вернее, День Господень, хоть и ждал всегда его прихода с волнением. Ибо кроме всех добродетелей воздержания, смирения, рвения в учении, молитвах и добровольной бедности и прочих заслуг он был полон страха Божьего и всегда помнил о последнем своем часе. Один из братьев по имени Трумберт, учившийся в его монастыре и по его правилу и после учивший меня Писанию, говорил мне о нем: если он читал или делал что-либо еще и вдруг поднимался сильный ветер, он сразу же взывал к милости Божьей и молил Его смилостивиться над человеческим родом. Если же ветер усиливался, он закрывал книгу, падал ниц и молился с еще большим рвением. Но если ветер переходил в бурю с дождем или если молния с громом наводили страх на землю и небо, он шел в храм и в полном спокойствии посвящал себя чтению псалмов и молитв, пока небо не прояснялось. Когда его спрашивали, почему он так поступает, он отвечал: «Разве вы не читали: «Возгремел на небесах Господь, и Всевышний дал глас Свой. Пустил стрелы Свои и рассеял их, множество молний, и рассыпал их»[704]. Ведь Господь волнует воздух, поднимает ветер, посылает молнию и гром с небес, чтобы побудить жителей земли страшиться Его и напомнить им о будущем суде, чтобы рассеять их гордыню, и разрушить их дерзновение, и привести их души к тому дню, когда Он грядет на облаке с силою и славой великой[705] судить живых и мертвых[706], и когда небо и земля воспламенятся[707]. И потому, – продолжал он, – должны мы с надлежащим страхом и любовью внимать Его небесным предостережениям; и когда Он лишь слегка волнует небо и поднимает руку в преддверии удара, мы должны просить Его милости, извлекая скрытое в наших сердцах и очищаясь от грязи наших грехов с таким старанием, чтобы рука Его не опустилась на нас».
Рассказ этого брата о кончине епископа согласуется также с видением, о котором поведал упомянутый уже преподобнейший отец Эгберт. В юности они с Хадом вместе жили монашеской жизнью в Ибернии, погруженные в молитву, пост и размышления о Божественных писаниях. Когда Хад вернулся в свою страну, Эгберт остался на чужбине, чтобы жить там до конца дней во имя Господа. Долгое время спустя навестить его приехал святейший и воздержаннейший муж по имени Хигебальд, который был аббатом в Линдсейской провинции. Как подобает святым людям, они говорили о жизни ранних отцов и о том, с какой радостью они подражали бы им. Когда зашла речь о преподобном епископе Хаде, Эгберт сказал: «Я знаю человека на этом острове, живущего и поныне, который видел, как душа его брата Кедда спустилась с небес со свитой ангелов и вернулась в Небесное Царство, унося с собой душу Хада»[708]. Говорил он о себе или о ком-то другом, неизвестно, но нельзя не верить, что сказанное им было истинно.
