Ознакомительная версия.
Наше объяснение, в сущности, не расходится со взглядами Аткинсона и Ланга, считающих запрет на инцест первобытным законом, хотя наша аргументация отличается от их гипотезы. Мы также не согласны с Фрейдом в том смысле, что не можем принять представления об инцесте, обусловленном врожденным поведением ребенка. От Вестермарка нас отличает то, что отвращение к инцесту представляется нам не естественным импульсом, простой склонностью не вступать в сексуальные отношения с людьми, с которыми живешь с детства в одном доме, но скорее сложной схемой культурных реакций. Мы смогли вывести необходимость табу на инцест из изменения инстинктивных тенденций, что должно происходить параллельно с социальной организацией и культурой. Инцест как нормальная модель поведения не может существовать в человеческом сообществе, потому что он несовместим с семейной жизнью и дезорганизовал бы самые ее основания. Основополагающая модель социальных связей — нормальная реакция ребенка на мать и отца была бы разрушена. Из состава каждого из этих сентиментов должен быть исключен половой инстинкт. Этот инстинкт труднее всего контролировать, и он наименее совместим с другими. Соблазн инцеста, следовательно, по необходимости вводится культурой в силу формирования постоянных организованных установок. Таким образом, это в определенном смысле первородный грех человека. Он должен искупаться во всех человеческих обществах через действие одного из важнейших и универсальных правил. Но даже и тогда, как показал нам психоанализ, табу на инцест преследует человека всю жизнь.
В предыдущей главе нас в основном интересовали отношения между матерью и сыном; здесь мы обсудим отношения между отцом и сыном. Дочери мы здесь уделим совсем немного внимания. С одной стороны, как следует из всего, что было сказано выше в главе 9, инцест между отцом и дочерью менее важен, а с другой, конфликты между матерью и дочерью не так очевидны. В любом случае то, что было сказано о матери и сыне и отце и сыне, применимо, с небольшими отступлениями, и к другим отношениям. Следовательно, подбор персонажей во фрейдовской Эдиповой трагедии, в которой вновь фигурирует сын в связи с обоими родителями, с антропологической точки зрения вполне верен. Фрейд отказался поместить Электру рядом с Эдипом, и мы вынуждены поддержать этот акт остракизма.
Обсуждая ранее отношения между отцом и сыном, мы пришли к однозначному выводу, что эти отношения покоятся на инстинкте. Человеческая семья нуждается в мужчине так же, как и семья животных нуждается в самце; и во всех человеческих обществах эта биологическая потребность находит себе выражение в принципе легитимности, который накладывает на мужчину обязанности покровителя, защитника и главы семьи.
Нет смысла размышлять о роли самца в семье животных как источнике власти в семье. Его тирания маловероятна, так как, пока он необходим детенышам, он, вероятно, обладает запасом природной нежности и терпения. Когда он перестает быть им нужным, они его покидают.
В условиях культуры власть отца, однако, крайне важна, потому что на более поздних этапах, когда родители и дети должны оставаться вместе в целях культурного воспитания, возникает потребность в авторитете, устанавливающем порядок в семье, как и в любой другой форме человеческого объединения. Такое объединение, основанное на культурных, а не на биологических потребностях, лишено идеальной инстинктивной регулировки, подразумевает конфликты и трудности и нуждается в правовой санкции извне.
Но, несмотря на то что на последующих этапах отец или другой мужчина должен получить власть, его роль на ранних этапах совершенно иная. На ранних этапах семьи животных самец должен защищать беременную и кормящую самку; точно так же и на ранних этапах человеческой семьи отец — скорее защитник и нянька, чем лицо, облеченное властью. Когда он соблюдает вместе с женой табу, накладываемые во время беременности, следит за ее благополучием в этот период, претерпевает различные ограничения и нянчит детей, его физическая сила, нравственный авторитет, религиозная прерогатива и правовая власть никак не задействованы. Во-первых, то, что он делает на этих этапах, считается его обязанностью, а не прерогативой. Многие из этих интимных функций подразумевают, что мужчина либо играет роль женщины — и часто это довольно унизительно, либо помогает ей в определенных делах. Вместе с тем он часто изгоняется из общества и подвергается осмеянию и оскорблениям, признаваемым за таковые самим этим обществом, в то время как его жена занята важными делами. Тем не менее, как мы не раз подчеркивали, отец исполнен смирения и доброй воли; он обычно счастлив исполнять свои обязанности, заинтересован в благополучии жены и рад маленькому ребенку.
Все обычаи, представления и социальный уклад, возложенные на мужчину культурой, четко соотносятся с его значением для семьи и для вида в это время. Отец должен вести себя как любящий, добрый и заботливый супруг, должен подчиниться естественным интересам и заботам жены, потому что на этом этапе его защита, любовь и нежные эмоции делают его хорошим защитником жены и детей. Таким образом, здесь вновь культурное поведение людей преследует ту же цель, что и врожденные тенденции животных: эта цель состоит в формировании нежного и покровительственного отношения со стороны мужчины к беременной супруге и ребенку. Но в условиях культуры покровительственное отношение должно сохраняться намного дольше — и после достижения ребенком биологической зрелости, при том что опять-таки на отца в человеческой семье изначально взваливается куда большее бремя. И здесь мы вновь видим существенную разницу между семьей людей и семьей животных, так как если семья животных с прекращением биологической потребности в родительской заботе распадается, то человеческая семья должна сохраняться. После этого момента семья в условиях культуры должна перейти к процессу воспитания, где родительской нежности, любви и заботы уже недостаточно. Культурное воспитание — это не просто постепенное развитие врожденных способностей. Помимо обучения ремеслу и передачи знаний оно также подразумевает выстраивание сентиментов, усвоение законов и обычаев и развитие нравственности. И все это предполагает элемент, который мы обнаружили в отношениях между ребенком и матерью, — элемент табу, вытеснения негативных императивов. Воспитание в последнем случае заключается в выстраивании комплекса и искусственных привычных реакций, организации эмоций в сентименты.
Как мы знаем, это выстраивание происходит в результате различных проявлений общественного мнения и морального чувства, постоянного нравственного давления, которому подвергается подрастающий ребенок. Определяющее влияние оказывает структура племенной жизни, которая состоит из материальных элементов и в пределах которой ребенок постепенно растет и оформляет свои импульсы в модели сентиментов. Но этот процесс должен подкрепляться эффективной личной властью, и здесь ребенок вновь сталкивается с различиями между женской и мужской сторонами общественной жизни. Ухаживающие за ним женщины — это ближайший и знакомый круг влияния, нежность, помощь, отдых и утешение дома, куда ребенок всегда может прийти. Мужской аспект становится постепенно принципом силы, дистанции, амбиций и авторитета. Это разделение, очевидно, происходит после раннего периода детства, когда, как мы видели, отец и мать исполняют схожие роли. В дальнейшем мать, разделяя с отцом бремя воспитания и обучения ребенка, тем не менее продолжает традицию нежности, в то время как отец в большинстве случаев должен поддерживать хотя бы видимость власти в своей семье.
Однако в определенном возрасте сын покидает родителей и отправляется в большой мир. В обществах, где проводятся церемонии инициации, это событие подготавливается с помощью особой тщательно разработанной процедуры: новообращенному разъясняют новые основы закона и нравственности, демонстрируют наличие власти; его обучают племенным порядкам, очень часто буквально физически вдалбливая эту науку посредством системы лишений и испытаний. С социальной точки зрения, инициация состоит в отлучении мальчика от домашнего очага и подчинении племенной власти. В тех культурах, где инициация не проводится, этот процесс проходит постепенно и не имеет четких очертаний, но все его элементы всегда присутствуют. Мальчику позволяют — или даже поощряют его к этому — покинуть дом или выйти из-под домашней опеки, его обучают племенной традиции, и он подчиняется мужской власти.
Но мужская власть — это необязательно власть отца. В предыдущих главах мы уже показали, как функционирует это подчинение мальчика родительской власти и что оно означает. Мы переформулируем эту идею в терминах нашего рассуждения. В обществах, где власть отдается в руки дяди по материнской линии, отец может остаться помощником по хозяйству и другом своих сыновей. Отношения между отцом и сыном могут развиваться просто и непосредственно. Ранние детские установки, непрерывно развиваясь, достигают зрелости по мере взросления мальчика. Отец в дельнейшем исполняет роль, не слишком отличающуюся от его роли на самой заре существования ребенка. Власть, племенное честолюбие, элементы вытеснения и меры принуждения связаны с другим сентиментом, который сосредоточивается вокруг фигуры дяди по матери и выстраивается по совершенно иным силовым линиям. В свете психологии формирования сентимента — и здесь я должен сослаться на теорию Шанда — очевидно, что такое развитие двух простых и внутренне непротиворечивых сентиментов дается мальчику несравнимо легче, чем выстраивание отношений с отцом при отцовском праве.
Ознакомительная версия.
