Творчество художников и, в особенности, скульпторов, оказало влияние на греческую религию не меньше, чем труды этих двух поэтов. Оно «очеловечило» ее еще больше, чем это было сделано в литературных произведениях. Поэтическое творение оставляет относительный простор для воображения. Пластические же шедевры, незыблемые и весомые, являют их конкретный образ в трех измерениях. Очень рано идея божественности была связана с культовой статуей. В ней она находила необходимое обоснование. Никакая другая религия не зависела так сильно от образа, который греки называли словом агальма. Под этим словом они понимали божественный образ в противоположность образу человеческому, эйкону. Позднее, вследствие изменения смысла икона в византийском греческом языке стала обозначать священный образ в противоположность значению, заложенному в это слово в классическом греческом языке. Агальма — это одновременно изображение бога и знак его присутствия: статуя — это и есть бог, хотя, при этом они и не идентичны. Несомненно, божественная природа выходит за пределы образа: верующий просто принимает многочисленность изображений одного бога. Но он считает, что все они являют сущность божества, которое, таким образом, целиком обнаруживается в каждой из них.
Необходимо также, чтобы эти образы были легко узнаваемы. На примере киприотской бронзовой статуи Аполлона Аласийского (если предложенное определение верно) микенские скульпторы смогли наглядно передать идею антропоморфного бога. Их последователи раннего архаического периода поначалу были менее искусными: резковатые священные изображения из Дрероса на Крите, сделанные из дерева, отделанного отчеканенными и приколоченными бронзовыми пластинами, или литая фигура худосочного Аполлона, принесенная в дар беотийцем Мантиклосом, являются замечательными примерами их умений. Начавшееся с тех пор развитие в направлении натурализма, усиливает антропоморфные тенденции в религии вплоть до периода расцвета классической культуры. Оно способствует освобождению как от пережитков примитивного аниконизма, видевшего бога в объектах с нечеловеческими формами, например в нетесаных камнях, в участке леса, даже в деревьях, так и от последствий териоморфизма — поклонения богам-животным и монстрам. Часть этих древних традиций, характерных не только для греков, но и для других народов, оставили свои следы: почитание по природе своей консервативно, и Павсаний еще во II веке до н. э. упоминает о культах священных камней и о Деметре с лошадиной головой в Аркадии. Помимо статуй богов, созданных крупными мастерами классического периода, в святилищах хранятся каменные или деревянные изображения, наследие архаизма, которые называли ксоанами и которые стали объектами особого почитания: так, в афинском акрополе самой высокочтимой статуей Афины был не колосс из золота и слоновой кости, созданный Фидием в Парфеноне, а старый ксоан из оливкового дерева, сохранившийся в Эрехтейоне, который, как считалось, упал с неба и которому полис в течение четырех лет торжественно преподносил пеплос по случаю великих Панафинейских игр. Таким образом, не стоит забывать о пережитках, но согласимся, что они были ничтожны по сравнению с пантеоном антропоморфных богов, которых пытливый ум греков при помощи мастерства ремесленников смог организовать в иерархичное, активное, досягаемое, радушное общество, заботившееся о морали и гражданстве и в определенном смысле духовное.
* * *
Перед этими богами, которые с микенской эпохи в большинстве своем имели свои определенные имена, греки преклонялись в соответствии с обычаями, уже представленными в гомеровских поэмах. В подробностях ритуальные правила были очень сложны: они различались в зависимости от местности и божества. Основными религиозными обрядами, которые, несмотря на условности, имели определенные общие черты, были молитва, дар, жертвоприношение, общественные праздники, игры.
Рассмотрим же их один за другим.
Прежде всего необходимо определить понятие ритуальной чистоты, которое является первым и необходимым условием во всех действиях. Это понятие связано с определением священного и мирского. Если некоторое место или действие считается священным, то для доступа к нему следовало соблюсти несколько требований, чтобы выразить уважение: чистота, благопристойное одеяние и поведение. Тот, кто игнорирует эти требования, нечист, а следовательно, не может быть допущен к богам. Речь идет, главным образом, о телесной грязи: идея моральной нечисты могла появиться лишь впоследствии. Таким образом, перед каждым ритуальным действием необходимо было позаботиться о чистоте. Когда Ахилл в XVI песни «Илиады» молится Зевсу, он выбирает дорогую чашу, чистит ее серой, моет, не жалея воды, затем моет в ней руки сам, прежде чем совершить возлияние и произнести молитву. То же мы видим и в песни II «Одиссеи», когда Телемах обращается с молитвой к Афине: находясь на берегу, он моет руки в морских волнах, прежде чем помолиться. Когда ахейские полководцы в III песни «Илиады» собираются произнести клятву вместе с молитвой и жертвоприношением, вестники, помогающие им, сначала льют им воду на руки. То, что Гомер показывает нам на практике, Гесиод в «Трудах и днях» воспроизводит в виде наставлений:
Также, не вымывши рук, не твори на заре возлияний
Черным вином ни Крониду, ни прочим блаженным бессмертным;
Так они слушать не станут тебя и молитвы отвергнут[19].
Практика этих ритуальных омовений сохранятся в течение всей классической эпохи: поэтому для посетителей перед входом в святилища стоял таз с водой для очищения. Павсаний пишет о бронзовой статуе у входа в афинский акрополь, которая приписывалась Ликию, сыну Мирона, и изображала юношу, держащего «кропильницу» для этого обычая (периррантерион): она датируется второй половиной V века.
Самой сильной грязью считалась пролитая кровь: Гекубе, своей матери, которая пригласила его совершить возлияние Зевсу,
Гектор ответил, что он только что пришел с поля боя и не может ни молиться, ни совершать возлияния, поскольку он залит кровью («Илиада» VI, 264–268). Так же и Одиссей, убив женихов, спешит очистить свой дворец, для чего возжигает в нем серу («Одиссея» XXII, 493–494). С этим древним предубеждением связаны предписания по очищению убийцы, которые известны нам по многочисленным текстам. Речь идет не об отмывании греха, поскольку невольный убийца подчинялся тем же ритуальным требованиям, что и убийца предумышленный: это лишь факт пролития крови, которая становится причиной нечистоты, даже если это действие имело законные мотивы или оправдания. Эта грязь должна быть смыта, дабы избежать ее распространения через общение с нечистым человеком. Поэтому убийца изгонялся из города до своего очищения. Изображения на вазах представляют очищение Ореста, убившего свою мать, через окропление кровью поросенка. Этот весьма распространенный обряд шокировал философа Гераклита, который писал: «Бесполезно очищать кровью людей, запятнавших себя убийством: разве кто-то, наступивший в грязь, отмывается грязью?» Священные законы Кирены, текст которых сохранился в надписи IV века, подробно регламентирует поведение просителя, обвиненного в убийстве, который просит допустить его в город: отмечается крайняя осторожность, направленная на то, чтобы избежать любых контактов между гражданами и еще не прошедшим очищение чужаком.
Смерть, как и кровь, тоже являлась причиной нечистоты. Павсаний сообщает нам, что в Мессене, в Пелопоннесе, существовало правило, согласно которому жрец или жрица, чей ребенок умер, должны были отказаться от жреческой должности: семейный траур влек за собой скверну, что было несовместимо с богослужением. Вообще, было запрещено хоронить умерших на священных землях (исключением, бесспорно, были герои). В 426–425 годах афиняне, содержавшие святилище Аполлона в Делосе, получили совет оракула очистить остров: веком ранее Писистрат уже очищал всю охватываемую взглядом местность вокруг святилища. Исполняя божественное поручение, он нарушил все могилы, находившиеся на Делосе, и перенес их на соседний остров Ренею, где в ходе современных раскопок в братской могиле был найден погребальный инвентарь (главным образом, глиняные сосуды), собранный из этих могил. Отныне на священном острове нельзя было умирать: умирающих перевозили на Ренею, где они и испускали свой последний вздох.
То же правило распространялось и на рожениц: для родов их увозили на Ренею, поскольку роды, несомненно из-за сопровождающей их крови, влекли за собой скверну. По законам Кирены присутствие роженицы в доме делало его нечистым, как и людей, находившихся под этой крышей. Другой пункт касался выкидышей: если плод обладал человеческими формами, скверна приравнивалась к той, что идет от смерти; в другом случае преждевременные роды рассматривались как обычные. Сексуальные отношения в некоторых случаях тоже были нечистыми: это необходимо отметить, поскольку греческая мораль, в отличие от более поздней христианской, никогда не считала физическую любовь грехом. Но она могла быть причиной материальной нечистоты, как это видно у Гесиода в «Трудах и днях» (стихи 733–734). Было запрещено заниматься любовью в храмах. Геродот, приписывающий изобретение этого правила египтянам, отмечает, что лишь они и греки соблюдали его, умываясь после совокупления и перед вступлением на священную землю. Эта заметка историка подтверждается законами Кирены, согласно которым ночные половые акты не несут с собой никакой скверны; если же акт произошел днем, после него необходимо умыться. Легенда об Атланте и ее супруге Гиппомене иллюстрирует этот священный запрет в отношении храмов: в наказание за то, что они предались страсти в стенах священного помещения, боги превратили их во львов. Овидий поместил этот рассказ в книгу X своих «Метаморфоз».
